29 сентября 1547 года на свет появился человек, характеристика которого спустя много-много лет уложится ровно в четыре слова: «Старик, солдат, идальго, бедняк». Звали этого человека Мигель де Сервантес Сааведра.
Так Сервантесу была выдана самая завидная «сопроводиловка», о которой только может мечтать писатель.
Бремя опыта
Биография Сервантеса настолько универсальна, что туда при желании может поместиться любой из писателей, кого ни назови. Сражался на море и на суше, был ранен и получил инвалидность, томился в плену на чужбине, сидел в тюрьме на родине, подвергался проверке на «чистоту крови», занимал государственные должности. Что ещё? Много пил, прослыл чудаком и бессребреником, имел внебрачных детей, переживал вечные скандалы в семье - за «неумение жить по-человечески» заплаканная жена его ругала полудурком и блаженным. В литературе ему не везло, современники, в частности соотечественник Лопе де Вега, прозванный «фениксом гениев», отмечали: «Нет писателя хуже Сервантеса». Тем не менее получил и широкую известность при жизни, и бешеную славу после смерти. Дожил до преклонных лет. Написал много, но в широких массах считается автором одного произведения. Подставьте любое имя, и биография названного писателя обязательно совпадёт с жизнеописанием Сервантеса.
Правда, только частично. Более того, есть мнение, что именно в силу такого пёстрого жизненного пути Сервантесу удалась редчайшая штука: он создал произведение, главным героем которого является насквозь положительный персонаж. Примеров в мировой литературе немного, и принадлежат они известным авторам - Марку, Матфею, Луке и Иоанну.
Никакого кощунства. Фёдор Достоевский, которого трудно заподозрить в ниспровержении святынь, сказал: «Человек, отвечая перед Богом о том, что он понял за свою земную жизнь, сможет выложить перед Всевышним том «Дон Кихота». И этого будет достаточно».
Великий плохой писатель. Достоевского ругали все: от Льва Толстого до Набокова. Читайте в статье>>
Кстати, можно даже не читать роман - долговязая фигура на тощей лошади знакома всем и так, равно как и то, что лошадь имеет какое-то труднопроизносимое имя, которое постоянно с чем-то путают. Кстати, жаль, что в романах его не удосужились перевести на русский язык. Потому что по-испански rocin будет как раз «кляча», а ante - «старый, древний». То есть - Росинант.
Рука Москвы
А что ещё известно об этой самой фигуре? Думается, что, если спросить у первого попавшегося человека, ответ будет уверенным и стандартным: Дон Кихот сражается с ветряными мельницами. В нашем сознании мукомольные агрегаты слились с безумным стариком примерно как Ленин и партия у Маяковского.
Этому есть хитроумное и довольно-таки оскорбительное объяснение: дескать, казус с мельницами описывается в восьмой главе романа, до которой дочитать всё-таки можно. Но осилить все 126 глав - вряд ли.
А ведь Дон Кихот на протяжении романа откалывает такие номера, что впору применить выражение: «жжёт не по-детски». Ну вот, например, что делает наш герой, чтобы как следует, по-настоящему превратиться в рыцаря? Нет, не кидается на ветряки, а прежде всего жрёт. Именно так: грубо жрёт тяжёлую кровяную похлёбку, название которой переводится как «муки и переломы» - мясо животных, упавших со скалы. А потом скидывает штаны и начинает кувыркаться и ходить колесом, да так, что «срамные части тела оказываются у всех на виду». Или говорит своему оруженосцу: «Сейчас я разорву на себе одежды, разбросаю доспехи и стану биться головой о скалы».
Это всё очень мило и даже смешно. Но прав ли Достоевский, когда говорит, что этого достаточно для встречи со Всевышним? Вообще-то за такое поведение в приличном обществе можно и схлопотать. Кстати, нашему Дону и впрямь достаётся не слабо - в течение каких-то суток его лупят палками, бьют кулаком по морде и железным светильником по затылку, а потом закидывают камнями, да так лихо, что ему приходится расстаться чуть ли не со всеми зубами.
Наверное, классик всё-таки прав. Особенно если вспомнить, что действие романа Сервантеса происходит примерно в те времена, когда на другой окраине Европы, далеко-далеко на востоке, в заснеженной Московии, пышно расцветает такое явление, как юродство. Сходство поразительное - Василий Блаженный, например, тоже ест полусырое кровавое мясо, причём не когда-нибудь, а в пост. А Максим Блаженный кувыркается на паперти голышом. А юродивый по прозвищу Железный Колпак, скинув рубище, исступлённо бьётся головой о стены храмов. И все они огребают от зрителей по первое число.
Вот только нашим не досталось своего Сервантеса. Во всяком случае, среди современников такого не нашлось. Правда, позже появился тот же Достоевский с его юродствующим и «донкишотствующим» князем Мышкиным. Так что зря говорят, что все, дескать, вышли из гоголевской «Шинели». На самом деле - из ржавых доспехов безумного идальго.
