О книгах и музыке
– Театральное творчество – довольно эфемерно, если спектакль не снят на пленку, остается только недолговечная память зрителей-очевидцев. Писателям везет больше, ведь «рукописи не горят».
– Мне чрезвычайно интересно писать, и не потому, что мои книги непременно останутся в веках, – я этого не знаю! Правда, я получаю от читателей разные отзывы, среди которых бывают такие положительные, что есть надежда, что мое творчество не забудут.
– Лев Толстой свои произведения переписывал по многу раз. Когда вы перечитываете свои ранние произведения, вам тоже хочется их переделать?
– Я, во‑первых, не перечитываю, а во‑вторых, у Толстого было кому переписывать, а мне некому. Компьютером я на сегодняшний день не владею, может, когда-нибудь понадобится, но сейчас я обхожусь…
– Вы пишете ручкой или, может, пером?
– Я пишу шикарными ручками. С тех пор как мне вручили премию «Золотое перо» в ЦДРИ за лучшую журнальную публикацию в 1997 году, друзья дарят мне ручки. Та ручка, которой я написал «Роковую Марусю», является чем-то вроде талисмана для меня. Когда она лежит на белом листе бумаги, она как бы говорит, что пора ее взять в руки.
– Владимир, вы написали много интересных песен в сотрудничестве с Леонидом Филатовым, они были чрезвычайно популярны в бардовских кругах.
– Я стремился с самого начала отойти от чисто бардовского направления. В течение семи лет я пел в оркестре Леонида Утесова. «Попса» – сегодня это слово имеет негативную окраску, но это – всего лишь популярная музыка, и к ней относятся и Мишель Легран, и Нино Рота, и Тото Кутуньо, и еще целый ряд достойных людей. В бардовских кругах поначалу вообще не признавали никаких инструментов, кроме гитары. А потом многие барды перестали себя ограничивать. И Окуджава, и Высоцкий не имели ничего против богатого музыкального сопровождения своих песен.
– Владимиру Высоцкому очень нравилась пластинка, записанная под оркестр и выпущенная во Франции.
– Оркестр дает драйв, гораздо более мощный, чем простой гитарный аккомпанемент. Сегодня Александр Розенбаум использует оркестр и категорически не желает относить себя к бардам. И правильно делает, потому что он относится к эстраде.
– Людмила Гурченко, например, выходила на эстраду со строго отобранным репертуаром, открывая публике новых авторов, интересную поэзию.
– Мы с Людмилой Марковной в театре «Школа современной пьесы» репетировали спектакль «А чой-то ты во фраке?», это был юный, чудесный период в нашем театре, когда мы весело экспериментировали, баловались, как только могли, а любое баловство и шалость я всегда приветствую в театре.
О театре
– Несерьезно вы как-то к театру относитесь.
– Как можно относиться к лицедейству серьезно? Полное вживание в образ – это чистая шизофрения. Мне кажется, надо говорить не «я играл Гамлета», а «я играл в Гамлета».
– Гоголь писал, что театр – кафедра. Как вы считаете, театр может повлиять на людей?
– Легко было Гоголю говорить, когда вокруг не было телевидения, Интернета. Конечно, театр влияет на людей. После спектаклей Анатолия Эфроса люди становились другими, не замечая этого, они уже воспитывали своих детей по-другому, чуть-чуть, но по-другому. Какой-то жлоб становился меньшим жлобом после спектакля «Месяц в деревне», конечно, что-то в нравственном смысле меняется.
– Вы ходите в театры?
– Не хожу, поскольку предпочитаю получать впечатления из книг. Телевизор часто смотрю, но очень избирательно. Люблю передачи о спорте, в детстве я серьезно занимался легкой атлетикой. А про театр я себе придумал вот какую отговорку: «Где вы видели сталевара, который ходит отдыхать к родному мартену?».
О себе
– Вы – стратег или тактик? Вы живете сегодняшним днем?
– Я – фаталист. Есть хорошая поговорка: когда человек строит планы, Господь усмехается. Мы можем запланировать что угодно, а завтра астероид упадет на Землю!
– Нет ли такого ощущения, что у вас все было: успех, популярность, женщины, друзья, победы на всех фронтах, нет ли у вас чувства пресыщенности?
– Если возникает такое чувство, то пора умирать. Мне кажется, я еще должен сочинить музыку на стихи, которые пока лежат на полке и ждут своего часа; я непременно хочу написать сборник рассказов; я хочу в театре сыграть такую роль, на которую мог бы с гордостью приглашать всех друзей и знакомых.
– Вы не в добрых отношениях с компьютером?
– Я вообще не пользуюсь Интернетом, не вожу автомобиль.
– В метро ездите? Узнают?
– Меня узнают на уровне «где-то я эту рожу видел, не пойму где». А вообще я не часто спускаюсь в метро, мне мало куда надо, регулярно езжу иногда в бассейн на стадион «Лужники».
– Говорят, вы отказываетесь от заманчивых предложений в кино?
– Отказываюсь, когда совсем гадко. Если б жил один, отказывался сплошь и рядом, но мне надо содержать семью.
– Вы гурман?
– Я люблю и сладкое, и разные запрещенные при моем диабете продукты. Не есть на ночь – это требует от меня большого усилия воли. Для меня ужин – это самая сладкая трапеза, а мне сейчас необходимо следить и за весом, и за состоянием крови, и за давлением. Стенокардические проблемы заставляют меня следить за здоровьем.
– Любите вы людей?
– Кого-то люблю, кого-то нет. Я не люблю необязательных людей, которые могут подвести, не люблю самодовольных людей, которые относятся к себе без иронии. Людям с юмором могу простить все, но только если у них качественный, талантливый юмор.
В гостях у AIF.RU был поэт Владимир Вишневский. 
Максим Дунаевский: «Российское кино сегодня в полной засаде» 
«Быть пенсионером — это искусство». Гарик Сукачёв — о жизни и творчестве 
