Владимир Полупанов, «АиФ»: Александр Николаевич, на вашем персональном сайте написано: «Александр Буйнов - один из лучших вокалистов российской эстрады…»
Александр Буйнов: Ничего себе! На моём сайте?! Получается, не проконтролировал. Я бы написал: «Один из лучших музыкантов». Всё-таки я не совсем вокалист. Вот Иосиф Кобзон, Лев Лещенко - вокалисты в чистом виде. А я или, например, Александр Градский - музыканты (это я точно знаю, потому что мы с ним вместе создавали группу «Скоморохи»). Своё пение я называю «тувинским».
- Горловым?
- Да, я пою горлом, как Высоцкий и Утёсов. Мне пытались поставить дыхалку в музыкальном училище. И у меня даже стали появляться баритональные нотки, вполне классические. Но меня это испугало. Можно было превратиться в одного из неузнаваемых баритонов СССР. Поэтому я на всё это плюнул и снова стал драть глотку с неправильной постановкой. Поэтому после записи или живого концерта у меня всегда очень болит горло. Но это приносит мне большое удовлетворение. В отличие от профессионалов, которые поют легко и даже не потеют на сцене, а страдают больше лицом, я «страдаю горлом».
Спасибо жене
- Это правда, что сольную карьеру вы начали благодаря супруге Алёне?
- Судя по твоей кривой ухмылке, понимаю, что нужно сделать на этом акцент. Да, это так. Но, уже работая в «Весёлых ребятах», я понял, что тем музыкантам, которые стоят впереди с гитарами и поют, девушки отдают предпочтение. А если ты клавишник, затёртый на третьей линии, никто на тебя внимания не обращает. Как только я стал играть на бас-гитаре и при этом петь, сразу же привлёк внимание женского пола.
- В начале своей сольной карьеры вы пели преимущественно «скоморошеские» песни: «Капитан Каталкин», «Гостиница разгульная», «Пустой бамбук». Сегодня поёте про «Две жизни», «Судный день», «ВДВ» и «Спецназ». Больше не хочется иронизировать?
- Ещё как хочется. Обожаю клоунаду. Но всему своё время и место. Есть масса примеров, когда люди, за которыми закрепилось амплуа комиков, потом выдавали «серьёзку». Юрий Никулин, Анатолий Папанов в ранних ролях тоже занимались клоунадой. А, повзрослев, стали играть и серьёзные роли. Папанов в «Холодном лете 53-го...», Никулин в «Они сражались за Родину». Видимо, ребята, в жизни каждого мужика настаёт такой момент, когда начинаешь задумываться, для кого ты творишь. И главное - для чего. Поэтому и появляются в репертуаре серьёзные песни.
- В интервью «АиФ» Юрий Лоза сказал: «Потешно отреагировал Александр Буйнов на запрет въезжать в Латвию Кобзону, Газманову и Валерии. Он в телеэфире передал привет из Юрмалы и сказал Газманову: мол, Олег, будь спокоен, твои зрители без песен не останутся, я выступлю на твоих концертах и заберу твои деньги. По идее, надо было всем сразу развернуться и уехать». Может, действительно надо было развернуться?
- У вас столько благодарностей и наград от силовых структур, даже «за оказание содействия войскам и за шефскую работу в горячих точках». Что это были за «точки»?
- Сейчас политкорректно их не называть. Но это был Северный Кавказ, вторая чеченская кампания. Полазил по окопам, побывал с коллективом, полетал на вертушках. Выступил перед бойцами с гитарой.
- По принуждению или по зову сердца?
- Это был и порыв, и просьба «старших товарищей по оружию». А по своей воле ездил в Беслан, в школу № 1. Мало кто об этом знает. Просто купил билет на самолёт и полетел. Встречался с детьми, которые пережили этот кошмар. У меня была с собой гитара, но она так и не пригодилась. Я просто разговаривал с людьми.
«Я фаталист»
- Песня «Судный день» возникла в вашем репертуаре в период, когда у вас обнаружили онкологию?
- Нет. Просто на глаза попались стихи Михаила Гуцериева: «Всё тленно, и всему конец…» Ничего особенного в этой музыке нет, избитый квинтовый круг, гениально приватизированный Игорем Крутым. Я тоже его использовал. Ещё одно доказательство того, что нот мало, а квинтовый круг сильно переиспользован. И всё-таки из него ещё можно что-то выжать.
А что касается болезни, то я фаталист. Всё, что уготовано судьбой, принимаю с благодарностью. Если меня Бог наказывает за что-то физически, значит, есть за что. Накопилось за всю жизнь грехов достаточно. Поэтому, когда мне поставили диагноз, не приходило в голову себя жалеть. Я всегда вспоминал какие-то грехи и проступки, и становилось легче на душе.
Причём окружающие переживали даже больше, чем я сам. Я вообще хотел, чтобы об этом никто не знал. Мой отец-фронтовик, военный лётчик, всегда говорил: «Я верю только в скальпель. Если чего-то вырезали, значит, тебя вылечили». Видимо, эту веру в скальпель и нелюбовь к таблеткам он мне и передал. Чего там говорить, это жутко неприятная штука. Но я не чувствовал себя умирающим. Наверное, просто был уверен, что всё будет хорошо.
