35 лет назад, в 1989-м, певица Ольга Кормухина начала сольную карьеру, покинув знаменитую тогда группу «Красная пантера». А в 1990-е, на пике славы, она вдруг ушла из профессии и вернулась на сцену, только когда вышла замуж за музыканта группы «Парк Горького» Алексея Белова. Сегодня Кормухина продолжает выступать — в том числе и на концертах в поддержку СВО. Несколько стран (Украина, Канада и др.) внесли её в свои санкционные списки.
Владимир Полупанов, aif.ru: Ольга, как вы к сегодняшнему времени относитесь?
Ольга Кормухина: Как к любому другому. Мне было лет 30, когда один мудрый человек помог мне расставить в жизни некие маячки, которыми до сих пор пользуюсь. Он тогда сказал: «Самое главное время в твоей жизни — это текущий момент. Самый главный человек в твоей жизни — тот, кто перед тобой в данный момент». Я так и отношусь.
— А то, что тревог стало больше, вас печалит? Время-то тревожное, согласитесь?
— Да, оно требует собранности. Но для меня это прекрасное время. Просто потому, что нечто подобное я пережила в своей личной жизни, а сейчас мы переживаем это всей страной — мы с кровью продираемся сами к себе. Мы слишком долго находились в спячке, жили представлениями о себе, но не истинным своим значением, состоянием и самое главное — не истинными своими целями, которые должны быть у человека, общества, страны. Когда у страны нет настоящей цели — нет страны.
— Цель — победить коллективный Запад?
— Поймите простую вещь: мы все одинаковые, если стремимся к правде. Недавно у нас гостили девушки из Германии (одна — из Восточной, другая — из Западной), члены нашего фан-клуба… Мы общаемся с огромным количеством людей с Запада. Мне ведь приходят деньги на помощь нашим бойцам не только из нашей страны, не только от русских. Многие понимают, что это последняя война за правду. И за свободу. Где нет правды, там свободы и любви быть не может.
Те сопливые чувства, которые принято считать любовью, не имеют к ней ни малейшего отношения. Только тогда вы можете надеяться, что это любовь, когда в них нет ни толики эгоизма.
Тот же мудрый человек данным-давно всё объяснил мне. Я спросила его: «Почему, скажите, так случается: люди любят друг друга просто до одурения — и вдруг проходит 3-5 лет, и они видеть друг друга не могут? Куда девается любовь?» Он ответил: «Никуда, ее не было». «Как не было, — возмущалась я, — такие были эмоции!» Он говорит: «Ах, ты про эмоции… Люди просто пользовались друг другом. И от этого все проблемы — приятно пользовать друг друга». А люди иногда называют это любовью.
— Вы сейчас говорите о какой любви? Между мужчиной и женщиной?
— О любой!
— И поклонников к артисту?
— Я не верю в любовь поклонников к артисту.
— Даже так?
— Абсолютно. И особенно в любовь артиста к поклонникам.
— А вы к своим поклонникам как относитесь?
— С осторожностью. Понимаю прекрасно, что отвечаю за людей, которые мне однажды поверили. И пошли не за мной, а со мной. Пошли туда, куда иду я. Я за них отвечаю. И уже не имею права блуждать и экспериментировать, дороги просёлочные испытывать. Если у вас есть точка А и точка Б, в которую вы должны прийти, у вас может быть только одна дорога. Она может петлять, она и будет петлять, но она все равно одна. И у вас нет «навигатора», который предложит самый короткий путь. И если человек по ней идет, то прекрасно чувствует, когда с нее сворачивает. Это всегда безошибочно подсказывает совесть.
Неважно, сколько людей поет твою песню — стадионы, миллионы. Если она никак не откликается в вечности, ты не просто зря прожил свою жизнь — ты все испортил.
«Мне сейчас ни за что не стыдно»
— В 90-е годы вы ведь чуть не свернули «на проселочную дорогу». Что с вами происходило в тот период? Это ведь было отступлением от главной дороги?
— Почему отступлением? С вашей точки зрения это был «зигзаг», а для меня это был рывок к себе.
— Вы были разочарованы в шоу-бизнесе?
— Я никогда им и не очаровывалась.
— С 91-го года по 2011-й вы не выпустили ни одного альбома. С чем это было связано?
— Просто это не было связано с тем, что меня интересовало в тот период жизни. Я искала себя. Я всю жизнь искала себя, и найти себя мне помогла музыка. И именно то, что я не позволяла себе петь, что попало. Я всегда понимала ответственность за всё, что делаю. И поэтому мне сейчас ни за что не стыдно. То, чего я бы не стала делать сейчас, было сделано в молодости. Иногда — в кураже, но и это я не воспринимаю как «петляние» или «зигзаг». Об этом говорит конечный результат. Я всю жизнь искала правды и любви. Результат есть, значит, я благословляю всё, что было плохого и хорошего на этом пути.
У меня было ощущение, что меня буквально выпихнули на сцену на джазовом фестивале, где я сдуру получила Гран-при, а потом точно так же запихнули в оркестр Олега Лундстрема, в Гнесинку. Точно также меня пнули в «Рок-ателье» и дальше…
Я слишком рано поняла, что талант человеку дается не как подарок — он дается даром. Он и называется «дар» — но дается, как испытание.
Уважение к профессии и к себе
— Вы утверждаете, что количество людей на концертах не показатель популярности. Это мерило чего?
— Иногда — мерило количества дебилов. Не могу представить себе человека, считающего себя образованным, интеллектуальным, который пошел бы на концерт Шнура или группы «Руки вверх». Я не встречала таких.
— А я встречал. И на Шнура, и на «Руки вверх», поверьте мне, ходят разные люди.
— Вы считаете их интеллектуальными?
— Мне музыка Шнура никогда не нравилась…
— …я не спрашиваю вас, как вы относитесь к Шнуру. Вот этих людей, которые ходят на Шнура, вы считаете интеллектуальными?
— Для меня было удивлением, что музыка его группы нравится умным людям. Я стараюсь понять, почему?
— Давайте будем честны! Для меня интеллектуал — это человек, который понимает, что Борис Акунин* — это не выдающийся писатель, Никас Сафронов, как бы я к нему ни относилась, не выдающийся художник.
— И Шнур не выдающийся музыкант…
— Он не музыкант вообще. Поймите, у человека, который называет себя художником, музыкантом или режиссером, априори должно быть уважение к профессии и к себе.
— А у Шнура его нет?
— Нет.
— Почему?
— Например, Александр Сергеевич Пушкин мог бы прекрасно пользоваться этим языком «эсперанто», на котором поет Шнур. Однако он не обнародовал подобные произведения. Это и есть интеллект. Да, можно хулиганить, иногда падать, выругаться в сердцах, когда по-другому не понимают. Можно из хулиганства, рассказывая анекдот (хотя я считаю, что и этого допускать нельзя), вставить матерное словечко. Но когда ты обнародуешь такие вещи, это уже говорит о степени твоего цинизма — а цинизм и интеллект, тот интеллект, который я имею в виду — вещи несовместные.
— Я знаю огромное количество умных людей, которые очень циничны. Мне кажется, цинизм — удел интеллектуалов.
- У нас с вами очень разные понятия об уме. Вообще, что такое ум? Я считаю умом только такую мозговую деятельность человека, которая, по крайней мере, помогает не навредить себе и другим. Такой ум, который умеет сортировать вещи, которые годятся для вечности, и те, которые надо прятать, уничтожать, выжигать каленым железом. Правда потому и страшит многих, потому что очень жестокая. Не все готовы видеть себя такими, какие есть на самом деле. Отсюда многие проблемы людей — и депрессии, и непонимание между людьми.
— Самообман?
— Да вообще обман, любая неправда. А самообман это или нет — какая разница? Бывает, сталкиваюсь с тем, что даже люди, которых я считала святыми, иногда привирают. Все врут друг другу и себе. И тратят время впустую. Люди забывают о том, что самая большая ценность в этом мире — это время. Потраченное впустую время не выкупит ни один олигарх обратно. И я всегда с болью ощущаю, отсчитываю те секунды, минуты, которые вынуждена проводить где-то, даже без возможности уйти в себя. Стараюсь не ходить на различные церемонии, они для меня абсолютно пустые.
— Но вы приехали ко мне на это интервью из Общественной палаты РФ (11 апреля — ред.) с церемонии награждения «Вместе с народом! Служение во благо!», где вам тоже вручили награду.
— Я прибежала туда и тут же ушла. Не хотела опаздывать к вам на интервью. Я не на все церемонии хожу. Веским аргументом в данном случае стало то, что награждали белгородских, курских волонтеров, которых я лично знаю очень хорошо. Настоящих волонтеров, которые реально работают, а не тех, которые светятся на ТВ. И они просили меня прийти. Как можно было не прийти? И потом, это как раз те мгновения любви, которым нужно всегда находить место и время. Я понимала, что они после этого уедут в Белгород и Курск, а я дальше побегу по делам. Конечно, мы состоим в переписке, друг другу помогаем, выручаем, но обняться не каждый день получается. Наши бойцы на фронте говорят мне: «Вы даже просто так с "Чупа-чупсом" приезжайте. Просто обняться». Да и мы с нашими-девчонками волонтёрами душой всё время там, с ребятами, и радуемся каждой встрече. Это, правда, очень важно — чувствовать рядом человека, с которым ты в одной правде существуешь — а значит, и в любви. У нас такая любовь беззаветная. Потому что, между нами голимая правда. На фронте всё становится правдой.
«СВО сплотила людей»
– От людей уехавших слышу утверждения, что Россия не едина. По вашим ощущениям, сколько процентов людей не поддерживает СВО, не понимает вообще, что происходит?
— На самом деле ситуация с СВО сплотила людей, каждый из которых прежде всего сам принял решение. Но и есть и те, кто действительно так и не понял, что происходит.
А что-то поддерживать или не поддерживать очень легко, сидя перед теликом в теплой квартире со стаканом сладкого чая и наблюдая, как кто-то ломает копья в ток-шоу. И ты знаешь при этом, что спокойно дойдешь в магазин, кафе или с ребеночком в школу. А, например, в городе Токмаке, где буквально перед нашим приездом прилетело по детскому саду, почему-то «неподдерживающих» нет.
— Но есть же и «ждуны» — люди, которые верят и ждут, что всё будет, как прежде. Это люди не думающие?
— Очень даже думающие. Наши десантники рассказывали мне: несколько дней они не могли вычислить, откуда по ним каждый вечер идет стрельба. И обнаружили — бабушка и дедушка, божьи одуванчики, 75 и 76 лет — залезали на 14-этажные высотки и фигачили из пулемета по нашим ребятам.
— Из пулемёта?!!
— Да! Как догадаться? Или семья с колясочкой ходила, с ребеночком гуляла, вычисляла и сдавала координаты наших подразделений ВСУ. Либо за хорошие деньги, либо за идею. У одной бабули, которая пыталась отравить ребят, закатали рукава одежды — а там свастика. Смотрят — ковер криво висит, подняли — а там одни фашистские знаки на стене. Но к таким меньше претензий. С ними проще — их можно вычислить. А вот эти, кто ненавидит Родину издалека или «любит» Украину издалека — пусть там и будут, вдалеке. Я на них вообще не обращаю внимания. Хозяину даже не нужно давать команды — люди знают, чего он от них ждет, и упреждают его желания.
— И у Пугачевой есть хозяин?
— И у Пугачевой, и у Бориса Гребенщикова*. Поверьте мне, у каждого из них. Есть Божья заповедь: где родился, там и пригодился. Стой на своем месте, несмотря ни на что. Если ты не остался на своем месте — всё, до свидания. Меня недавно «захейтили» (возненавидели — ред.) за то, что я сказала: «Я не буду осуждать Пугачеву». Прежде всего потому, что никогда не квакаю в хоре, я солистка. А во-вторых, у меня есть за что ее благодарить. Я не разделяю ее позицию. Могу осудить грех, позицию человека, его действия, но не его самого. Судить его будет кое-кто повыше.
— Как бы то ни было, высказывания Пугачевой люди активно обсуждают. Вы ведь с ней хорошо знакомы, не так ли?
— Меня волнует только мнение моего начальства, а мое начальство очень высоко. Оно недосягаемо. В своё время, когда многие из тех, кто так рьяно осуждает Пугачёву или отмалчивается, расшаркивались перед ней, превозносили Аллу до небес. И только Оля Кормухина «имела наглость» спорить с примой, иногда довольно жёстко. А теперь я со стороны наблюдаю, как вчерашние льстецы и подхалимы переобуваются на лету, и всё яснее понимаю, почему Бальзак назвал ряд своих произведения «Человеческой комедией».
— По поводу чего вы спорили с Пугачёвой? Творческие разногласия?
— И поводу подходов к творчеству, и к жизни вообще.
У нас действительно были очень серьезные дискуссии. В любом творчестве должна личность отражаться, если это творчество. Не все виды музыкально-словесной деятельности я считаю творчеством. Творчество — это всегда от творца. Проверка всегда очень проста. Вы можете себе представить, что это творец написал песню «Ты целуй меня везде, 18 мне уже»? Более того, я думаю, что творец «влепил» бы не только за создание, но и за слушание такой песни.
— А как же «пусть расцветают все цветы»?
— Скажу по-другому: «Пусть взрастают зерна и плевела». Придет жатва, и будет ясно, кто плевел, а кто семя здоровое. У них (уехавших — ред.) есть время одуматься и вернуться. Что такое покаяние? В переводе с греческого — это «перемена ума». Наверно, важнее иметь способность к переменам, и в то же время не менять свои основные убеждения и понятия.
«Большинством людей двигает страх»
— Как вам кажется, что двигало большинством из тех, кто уехал? Страх, что Россия проиграет?
— Большинством людей двигает страх. Страх, что тебя бросят, страх, что тебя не поймут, страх остаться нищим, бездомным, страх тюрьмы, страх смерти в конце концов. Но любовь и правда — они над всем этим. Когда у тебя есть правда и любовь, ты перестаешь бояться. Это потрясающее чувство, которое я в один прекрасный момент поймала в себе и уже не хотела отпускать. Единственный страх, который может руководить мной — страх оскорбить творца, подвести его, не оправдать доверие.
— Где, по-вашему, больше свободы — у нас тут или у них там?
— У нас, конечно. Это не только я говорю. И эти девушки из Германии, которые гостили у нас, и французы — у нас полно знакомых во всем мире. Недавно в Россию из США приезжал сын наших знакомых, закончивший Йельский университет с отличием. Отличный финансист, но сейчас в Америке он работает плотником. Он приезжал в Россию, чтобы найти работу по специальности.
— Почему не может найти работу в Америке «отличный финансист»?
— Видимо, не так все хорошо в Америке. Так вот, самое удивительное, что он сказал: «Вы не цените то, что у вас есть. Нью-Йорк сейчас просто колхоз и деревня по сравнению с Москвой. И здесь гораздо больше свободы, чем на Западе». Это говорят все, не только русский парень, который отучился и живет в США, но и иностранцы, которые родились и всю жизнь прожили там.
— Вы часто бываете в зоне СВО. Там, «за ленточкой» присутствие Бога более заметно, чем в мирном тылу?
— Да. Без Бога там невозможно.
— В чем это проявляется?
— Мы недавно разговаривали с одним замечательным командиром. Он, возможно, лучший из всех, кого я встречала. Он мне рассказывал про ситуацию. Их было несколько человек, запертых в доме при полном окружении противника. «И вдруг в этот момент, — сказал он мне, — я почувствовал, что у меня абсолютно нет страха. Спокойствие и даже, страшно сказать, радость». И они вышли из окружения. Без Божественного провидения это было бы невозможно. Это всегда говорит о том, что ты на своем месте и делаешь то, что должен.
Поверьте мне, даже люди, которые идут на верную смерть, счастливее всех нас. В этот момент у них нет страха, потому что они знают, на что идут, зачем и что получат.
— Часто слышу, что мы с украинцами один народ. Если мы один народ, если все под Богом, у вас есть объяснение, что с Украиной произошло?
— Та самая перемена ума, только в обратную сторону. Они развернулись от себя. И многие это уже понимают. Они молчат, но я не могу обвинять их в трусости. Нам многие люди пишут с Украины. Даже это уже связано с большим риском сейчас, а поднимать свой голос в публичном пространстве, тем более. Я их понимаю. Они разрозненны и не могут собраться — не то, что в кулак, в кулачок. Их тоже можно назвать «ждунами», только в другую сторону. К сожалению, на Украине сейчас настолько всё неоправданно жестоко и бесчеловечно. Это, кстати, показатель, насколько свободно чувствуют себя «ждуны» на нашей территории.
«Мусоргскому просто сказала бы «спасибо»»
— Вернемся к творчеству. Как музыка вошла в вашу жизнь? И почему вы выбрали именно рок?
— Я выбрала архитектуру в свое время. И, может быть, пошла бы учиться на психолога, потому что мне интересна психология, и у меня получается с людьми общаться. Но меня выбрала музыка.
— Если бы я попросил вас назвать свою самую главную песню, какую бы вы назвали?
— «Пророк». Я от своего мужа (Алексей Белов, музыкант группы «Парк Горького» — ред.), наверно, лет 10 добивалась, чтобы он написал на эти стихи музыку. А еще я бы назвала песню «93-й», это тоже Лёшино произведение на мои стихи. В ней, наверное, я ответила на вопрос: ради чего были жертвы 93-го. И ради чего сейчас жертвы.
— По вашим ощущениям, чем все это должно закончиться?
— Победой правды и любви.
— Если бы у вас была возможность взять интервью у самого любимого музыканта, кто бы это был и о чем бы вы его спросили?
— Это был бы Мусоргский. Сейчас сижу и думаю, что ничего не стала бы спрашивать. Наверное, потому, что к нему вопросов нет никаких. Я бы просто сказала ему «спасибо» за музыку, благодаря которой я стала тем, кем стала. Впервые я услышала ее в 6 лет. Это была такая сила, которая пробила сердце и ум 6-летнего ребенка.
— «Картинки с выставки»?
— «Борис Годунов». Я впервые попала в театр на оперу именно на «Бориса Годунова» Мусоргского. И это был Божий промысел. Это был именно тот ориентир, который всё определил в моей жизни.
— Когда вы в последний раз были особенно счастливы?
— Мне кажется, я всегда счастлива. Счастье любит тишину, поэтому не хочу особенно об этом говорить. Счастье — это когда вы просыпаетесь утром, и у вас есть цель. И радость от того, что у тебя есть, что делать, и что ты это любишь. Вот тогда жизнь — это счастье. Счастье — это еще и быть с частью чего-то и частью чего-то.
