Цензура в советском кино давно стала притчей во языцех и превратилась в такого же участника кинопроцесса, как, например, режиссеры или актеры. Споры о том, помогала эта цензура создавать шедевры, которые зрители любят до сих пор, или же мешала этому, идут и сейчас, хотя прошло достаточно времени, чтобы примирить всех участников. Правда, примеров совсем жестокой цензуры, как правило, не слишком много. Так, у Сергея Эйзенштейна «зарубили» экранизацию рассказа Ивана Тургенева «Бежин луг» — причем полностью, с политическими формулировками, а режиссеру пришлось писать покаянное открытое письмо. У того же Эйзенштейна на 12 лет положили на полку вторую часть «Ивана Грозного» — этот фильм вышел лишь в 1958-м, после его смерти, и особого эффекта не произвел.
Но чаще вспоминают запреты 1960-х — тогда сняли с проката фильм Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда», положили на полку «Интервенцию» Геннадия Полоки и «Комиссара» Александра Аскольдова. Причем если Рязанов и Полока остались в профессии, то Аскольдов, для которого запрещенная картина была дипломной работой на Высших режиссёрских курсах, больше в художественном кино не работал.
Но была и другая цензура, с которой признанные мастера кино научились сосуществовать — пусть не совсем мирно. Заведовали ею художественные советы при киностудиях, а руководили — чиновники из Госкино СССР; замечания худсоветов были как обязательными, так и не очень, но авторы фильмов старались их учитывать — тем более что в этих советах работали их же коллеги.
«Кавказская пленница», 1966 г.
По понятным причинам больше всего замечаний получал режиссер Леонид Гайдай — он снимал очень популярные фильмы, в которых очень сложно было найти хоть какой-то политический подтекст, там были сплошные гэги и шутки, причем с бытовым уклоном. Но, например, его Шурик стал Шуриком ещё в «Операции «Ы» — потому что выбранное сценаристами имя Владик могло вызвать ассоциации с Владимиром Лениным. На это изменение Гайдай согласился легко — тем более что имя Шурик герою Александра Демьяненко подходило идеально. Во втором фильме про Шурика с именами тоже случалась чехарда — первоначально героя, которого играл Владимир Этуш, звали «товарищ Охохов», но потом выяснилось, что у чиновника в одной из республик Северном Кавказе созвучная фамилия (предсовмина Кабардино-Балкарии Асланби Ахохов).
Пришлось менять Охохова на Саахова — но тут возмутился секретарь парткома «Мосфильма» Леон Сааков; в ситуацию пришлось вмешаться тогдашнему министру культуры СССР Екатерине Фурцевой. Были и другие замечания — например, считали, что образ Саахова напоминает Сталина (эти кадры пришлось удалить), а в сцене суда в реплике Труса (Георгий Вицин) заменили слово «советский» на «наш» («Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!»). На том, чтобы выбросить из окончательной версии фильма часть куплетов про султана в исполнении Балбеса (Юрий Никулин), настоял знаменитый режиссер и директор «Мосфильма» Иван Пырьев. Напомним, что «Кавказская пленница» в 1967 была лидером советского проката (76,5 млн зрителей) и что она до сих пор остается одной из любимых комедий российских зрителей.
«Бриллиантовая рука», 1968 г.
По рассказу режиссера Саввы Кулиша (его приводит в книге про Гайдая писатель и кинокритик Евгений Новицкий), при сдаче этой картины Гайдай провернул очень результативный, но одноразовый трюк. В финал он вмонтировал атомный взрыв и наотрез отказывался удалять его на всех стадиях приемки — и на худсовете, и на дирекции киностудии, и в Госкино. Лишь после долгих споров он согласился вырезать этот взрыв — и тогда те, кто принимал картину, забыли про другие претензии. Кулиш заключал, что «Бриллиантовая рука» оказалась единственной картиной Гайдая, почти не пострадавшей от цензорского надзора.
«Иван Васильевич меняет профессию», 1973 г.
«Гайдай вновь и вновь оказывался между Сциллой цензуры и Харибдой критики. Первая купировала «острые» моменты, а вторая потом жаловалась на их отсутствие в фильме», — пишет Новицкий в биографии режиссера.
В фильме по пьесе Михаила Булгакова цензоры почему-то больше всего внимания уделили образу царя — из картины вырезали несколько эпизодов с персонажем, сыгранным Юрием Яковлевым, а сам Иван Васильевич переехал из Кремля в абстрактные «палаты». Было ещё несколько претензий, которые устранили монтажные ножницы — например, была удалена часть сцен с домушником Милославским (Леонид Куравлев); позже они стали доступны в виде короткометражки «Черные перчатки».
«Любовь и голуби», 1984 г.
С пьянством на экране боролись и до официального старта антиалкогольной кампании (объявлена 16 мая 1985 года). У Георгия Данелии, например, не особо получилось внедрить антиалкогольную пропаганду в своего «Афоню» — герой Куравлева получился слишком обаятельным. И в итоге цензоры (или члены худсоветов) решили просто вырезать из художественных фильмом побольше сцен с распитием спиртных напитков. В «Любви и голубях» Владимира Меньшова по понятным причинам таких сцен было изначально много; после устранения замечаний двухсерийный фильм превратился в односерийный (продолжительность — 107 минут), а больше всего пострадала роль Сергея Юрского. Причем Меньшов поначалу вносить изменения в картину отказывался, но в итоге уступил.
«Кин-дза-дза», 1986 г.
«На симпозиуме итальянцы говорили, что в Советском Союзе есть цензура, — и это очень плохо. А наши объясняли, что никакой цензуры у нас нет, а есть художественные советы, — и это очень хорошо. В них входят люди творческие, художники. А советы художников художникам — это не цензура, а полезная дружеская помощь. А итальянцы доказывали, что художественный совет — это просто скрытый вид цензуры...» — писал Георгий Данелия в книге «Безбилетный пассажир».
Сам он со временем эту «дружескую помощь» вспоминал достаточно легко (например, описывая, как появился жанр «Лирической комедии»), но в моменты сдачи сценария или готовых фильмов Данелии, очевидно, было не до смеха. Но того, что происходило с картиной «Кин-дза-дза», наверное, не случалось со всеми его предыдущими работами. Работа над лентой начиналась в 1984 году, когда Генсеком КПСС стал Черненко; Данелии и Резо Габриадзе пришлось потратить какое-то время на придумывание аналога «ку» — словечка из чатланского языка, обозначавшего «все остальные слова». Дело в том, что Черненко звали Константин Устинович (К.У.), и худсовет мог такую явную аллюзию не пропустить. Впрочем, ничего придумать они так не смогли, но работа над фильмом затянулась, и сдавалась «Кин-дза-дза» уже при другом Генсеке и в новых условиях. Правда, из-за этих «условий» получился настоящий сюжетный ляп — по задумке, скрипач Гедеван (Леван Габриадзе) носил с собой грузинскую чачу — ей он угощал инопланетян, которые потом выпивали и тормозную жидкость своего пепелаца; из-за этого герои промахивались мимо Земли. В условиях борьбы с алкоголизмом никакой чачи на экране не допускалось, и поэтому Гедеван носил с собой бутылку уксуса.
