188 лет назад, 27 января 1826 года, в дворянской семье Салтыковых родился шестой ребёнок — Михаил. Первым учителем мальчика стал крепостной его отца, также воспитанием маленького дворянина занимались старшая сестра и священник из соседнего села. В таких условиях в небольшом селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии и вырос писатель, а впоследствии и рязанский и тверской вице-губернатор — Михаил Салтыков-Щедрин.
В годовщину со дня рождения литератора АиФ.ru публикует отрывок из его сказки «Карась-идеалист» — истории о том, как простой карась начал требовать в подводном мире справедливости, и о том, что из его речей вышло.
***
Приплыла наутро щука, как пить дала. Смотрит на неё карась и дивится: каких ему про щуку сплеток ни наплели, а она — рыба как рыба! Только рот до ушей да хайло такое, что как раз ему, карасю, пролезть.
– Слышала я, — молвила щука, — что очень ты, карась, умён и разглагольствовать мастер. Хочу я с тобой диспут иметь. Начинай.
– Об счастии я больше думаю, — скромно, но с достоинством ответил карась. — Чтобы не я один, а все были бы счастливы. Чтобы всем рыбам во всякой воде свободно плавать было, а ежели которая в тину спрятаться захочет, то и в тине пускай полежит.
– Гм… и ты думаешь, что такому делу статься возможно?
– Не только думаю, но и всечасно сего ожидаю.
– Например: плыву я, а рядом со мною… карась?
– Так что же такое?
– В первый раз слышу. А ежели я обернусь да карася-то… съем?
– Такого закона, ваше высокостепенство, нет; закон говорит прямо: ракушки, комары, мухи и мошки да послужат для рыб пропитанием. А кроме того, позднейшими разными указами к пище сопричислены: водяные блохи, пауки, черви, жуки, лягушки, раки и прочие водяные обыватели. Но не рыбы.
– Маловато для меня. Головель! неужто такой закон есть? — обратилась щука к головлю.
– В забвении, ваше высокостепенство! — ловко вывернулся головель.
– Я так и знала, что не можно такому закону быть. Ну, а ещё ты чего всечасно, карась, ожидаешь?
– А ещё ожидаю, что справедливость восторжествует. Сильные не будут теснить слабых, богатые — бедных. Что объявится такое общее дело, в котором все рыбы свой интерес будут иметь и каждая свою долю делать будет.
Ты, щука, всех сильнее и ловче — ты и дело на себя посильнее возьмёшь; а мне, карасю, по моим скромным способностям, и дело скромное укажут. Всякий для всех, и все для всякого — вот как будет. Когда мы друг за дружку стоять будем, тогда и подкузьмить нас никто не сможет. Невод-то ещё где покажется, а уж мы драло! Кто под камень, кто на самое дно в ил, кто в нору или под корягу. Уху-то, пожалуй что, видно, бросить придётся!
– Не знаю. Не очень-то любят люди бросать то, что им вкусным кажется. Ну, да это ещё когда-то будет. А вот что: так значит, по-твоему, и я работать буду должна?
– Как прочие, так и ты.
– В первый раз слышу. Поди, проспись!
Проспался ли, нет ли карась, но ума у него, во всяком случае, не прибавилось. В полдень опять он явился на диспут, и не только без всякой робости, но даже против прежнего веселее.
– Так ты полагаешь, что я работать стану, а ты от моих трудов лакомиться будешь? — прямо поставила вопрос щука.
– Все друг от дружки… от общих, взаимных трудов…
– Понимаю: «друг от дружки»… а между прочим, и от меня… гм!
Думается, однако ж, что ты это зазорные речи говоришь. Головель! как, по-нынешнему, такие речи называются?
– Сицилизмом, выше высокостепенство!
– Так я и знала. Давненько я уж слышу: «Бунтовские, мол, речи карась говорит!» Только думаю: «Дай лучше сама послушаю…» Ан вон ты каков!
Молвивши это, щука так выразительно щёлкнула по воде хвостом, что как ни прост был карась, но и он догадался.
– Я, ваше высокостепенство, ничего, — пробормотал он в смущении, — это я по простоте…
– Ладно. Простота хуже воровства, говорят. Ежели дуракам волю дать, так они умных со свету сживут. Наговорили мне о тебе с три короба, а ты — карась как карась, — только и всего. И пяти минут я с тобой не разговариваю, а уж до смерти ты мне надоел, — щука задумалась и как-то так загадочно на карася посмотрела, что он уж и совсем понял. Но, должно быть, она ещё после вчерашнего обжорства сыта была, и потому зевнула и сейчас же захрапела.
Но на этот раз карасю уж не так благополучно обошлось. Как только щука умолкла, его со всех сторон обступили головли и взяли под караул. Вечером, ещё не успело солнышко сесть, как карась в третий раз явился к щуке на диспут. Но явился уже под стражей и притом с некоторыми повреждениями. А именно: окунь, допрашивая, покусал ему спину и часть хвоста.
Но он всё ещё бодрился, потому что в запасе у него было магическое слово.
– Хоть ты мне и супротивник, — начала опять первая щука, — да, видно, горе моё такое: смерть диспуты люблю! Будь здоров, начинай!
При этих словах карась вдруг почувствовал, что сердце в нём загорелось. В одно мгновение он подобрал живот, затрепыхался, защёлкал по воде остатками хвоста и, глядя щуке прямо в глаза, во всю мочь гаркнул:
– Знаешь ли ты, что такое добродетель?
Щука разинула рот от удивления. Машинально потянула она воду и, вовсе не желая проглотить карася, проглотила его. Рыбы, бывшие свидетельницами этого происшествия, на мгновенье остолбенели, но сейчас же опомнились и поспешили к щуке — узнать, благополучно ли она поужинать изволила, не подавилась ли. А ёрш, который уж заранее всё предвидел и предсказал, выплыл вперёд и торжественно провозгласил:
– Вот они, диспуты-то наши, каковы!
Служить бы рад, прислуживаться тошно. История поэта и дипломата Грибоедова 
«Отечество нам — Царское село»: 5 самых известных выпускников-лицеистов 
Михаил Салтыков-Щедрин: Опасное спокойствие 
Михаил Салтыков-Щедрин: Товар лицом? 
Михаил Салтыков-Щедрин: Уметь надо! 
