8 сентября на российские экраны выходит фильм Клинта Иствуда «Чудо на Гудзоне» с Томом Хэнксом в главной роли. На новый дорогостоящий блокбастер голливудских звёзд вдохновила реальная история, произошедшая с лётчиком Чесли Салленбергером, которую он описал в одноимённой автобиографической книге.
В 2009 году командиру пассажирского авиалайнера Салленбергеру удалось посадить Airbus A320-214 на поверхность реки Гудзон после того, как самолёт столкнулся со стаей птиц и оба его мотора оказались неисправны. В нескольких аэропортах лайнеру отказали в экстренной посадке, но Салленбергер сумел развернуть воздушное судно прямо над городом и приводниться на реку, при этом никто из 150 пассажиров и 5 членов экипажа не пострадал. В СМИ фантастическое происшествие получило название «чудо на Гудзоне», а сразу после случившегося авиакомпания обвинила отважного лётчика в том, что он необдуманно рисковал жизнью людей.
Салленбергер написал мемуары, в которых рассказал о сложностях, с которыми ему пришлось столкнуться, — в Америке они уже давно стали бестселлером, а в России автобиография только появилась на книжных полках.
АиФ.ru публикует отрывок из первой главы «Чуда на Гудзоне». Отрывок предоставлен издательством «Эксмо».
* * *
Этот полёт длился всего несколько минут, но многие его подробности по-прежнему ярки и свежи в моей памяти.
Ветер был северный, а не южный, что для этого времени года довольно необычно. И колёса моего шасси, катясь по грунтовой взлётно-посадочной полосе в техасской глубинке, издавали характерный грохочущий звук. Помню запах паров машинного масла, вплывавший в кокпит, когда я готовился к вылету. И ещё в воздухе витал аромат свежескошенной травы.
Отчетливо помню ощущение своего тела — обострённое чувство бдительности — когда вырулил на исполнительный старт, пробежался по чеклисту и приготовился к взлёту. И ещё всплывает момент, когда самолёт поднялся в воздух, и другой — всего три минуты спустя — когда я должен был вернуться на землю, предельно сосредоточившись на текущих задачах.
Все эти воспоминания по-прежнему со мной.
За свою жизнь пилот может взлетать и приземляться тысячи раз, и очень многие из этих взлётов и посадок словно сливаются в одно ускоряющееся размытое пятно. Но почти всегда у любого лётчика случается какой-то конкретный полёт, который бросает ему вызов, или учит его чему-то, или каким-то образом меняет его самого, и каждое чувственное мгновение этого переживания впечатывается в сознание навсегда.
В моей жизни было несколько незабываемых полётов; они продолжают жить в моём разуме, порождая шквал эмоций и давая пищу для размышлений. Один из них холодным январским днём 2009 года привёл меня к нью-йоркской реке Гудзон. Но ещё — тот эпизод, который я только что описал: мой первый самостоятельный полёт, состоявшийся на исходе субботнего дня на поросшей травой взлётно-посадочной полосе в Шермане, штат Техас. Это произошло 3 июня 1967 года, тогда мне было шестнадцать лет.
Именно тот полёт и ещё несколько других всплывают в моей памяти, когда вспоминаю все те факторы, которые сформировали меня как юношу, мужчину и пилота. И в небе, и на земле в этом процессе участвовали многие серьёзные события, уроки и переживания — и многие люди. Я благодарен им всем. Все эти моменты моей жизни словно откладывались на депозит в банке — до тех пор, пока они мне не понадобятся. Стараясь совершить безопасную посадку рейса 1549 на Гудзон, я почти подсознательно опирался на их опыт.
Когда мне было четыре года, я пару месяцев хотел быть полицейским, а потом решил, что стану пожарным. Однако уже к тому времени, как мне исполнилось пять, я точно знал, что хочу делать в своей жизни, а именно — летать.
Моё решение ни разу не поколебалось с тех пор, как подобная мысль пришла мне в голову. Или, точнее, пронеслась у меня над головой — в виде реактивных истребителей, которые крест-накрест расчерчивали небо над домом моего детства в окрестностях города Денисон, штат Техас.
Мы жили у озера, на небольшом клочке земли, в девяти милях (14,5 км) от авиабазы ВВС Перрин. Это была глухая сельская глубинка, и самолёты летали очень низко, примерно на высоте в 3000 футов (914,4 м), и их приближение всегда можно было услышать издалека. Папа давал мне бинокль, и я нетерпеливо вглядывался вдаль, в горизонт, гадая: что там, за ним? Это разжигало во мне жажду странствий. А уж если дело касалось реактивных самолётов, то, что было «там», становилось особенно волнующим, поскольку оно всё приближалось и приближалось ко мне — и на огромной скорости.
Моё детство пришлось на 1950-е годы; тогда эти небесные машины были гораздо более шумными, чем современные истребители. Тем не менее я не припомню ни одного человека в нашей части Северного Техаса, который возмущался бы их шумом. Незадолго до этого закончилась Вторая мировая война, и ВВС вызывали у американцев чувство гордости. Лишь десятилетия спустя, когда жители посёлков, расположенных неподалёку от воздушных баз, начали поговаривать о шуме, лётчики сочли нужным как-то ответить на эти жалобы. Они стали щеголять наклейками на бампере: «РЁВ РЕАКТИВНОГО САМОЛЁТА — ЗВУК СВОБОДЫ».
В самолётах меня завораживало всё: издаваемые ими различные звуки, их внешний вид, законы физики, которые позволяли им стремительно проноситься по небу; но особенно — люди, которые управляли ими с очевидным мастерством.
Я собрал свою первую модель самолёта, когда мне было шесть лет. Это была уменьшенная копия Spirit of St. Louis («Дух Сент-Луиса»), на котором летал Чарльз Линдберг. Я много читал о «счастливчике Линди» и понимал, что на самом деле совершить полёт через Атлантику ему помогла вовсе не слепая удача. Он планировал. Он готовился. Он был терпелив. Вот что делало его героем в моих глазах.
К 1962 году, когда мне исполнилось одиннадцать, я уже читал запоем любые книги и журналы со статьями о полётах, какие только удавалось раздобыть. В том же году состоялся и мой первый полёт на самолёте. Моя мама, учительница начальных классов, предложила мне сопровождать её на съезд ассоциации учителей и родителей нашего штата в Остине; этот полёт был первым в жизни и для неё.
Аэропорт — Даллас/Лав-Филд — находился в 75 милях (120,7 км) к югу от нашего дома, и когда мы туда приехали, он показался мне волшебным местом, где обитали небожители. Пилоты. Стюардессы. Хорошо одетые пассажиры, летевшие по своим делам.
День выдался облачный, немного дождливый, и мы вышли на перрон, чтобы подняться по трапу на борт нашего самолёта Convair 440, принадлежавшего компании Braniff Airways. На маме были белые перчатки и шляпка. Я был в спортивном пиджаке и слаксах. Так люди путешествовали в те времена. Надевая свои лучшие наряды.
Наши места располагались по правому борту лайнера. Мама и сама с удовольствием села бы у иллюминатора, но она хорошо меня знала. «Садись к окошку», — сказала она, и прежде чем самолёт сдвинулся хотя бы на дюйм, я прижался лицом к стеклу, жадно впитывая впечатления.
С округлившимися глазами я следил, как самолёт разбегается и начинает взлёт. В голове сверкнула мысль: всё, что есть на земле, сверху напоминает схему игрушечной железной дороги. А вторая мысль — что я хочу эту жизнь в воздухе для себя…
