10 октября канадская писательница Элис Мунро получила престижнейшую Нобелевскую премию по литературе с формулировкой «мастеру современного рассказа».
Сборники рассказов и раньше приносили ей успех: Мунро является лауреатом Международной Букеровской премии и трёхкратным лауреатом канадской премии генерал-губернатора в области художественной литературы.
На русский язык переведено всего несколько произведений писательницы — среди них и рассказ «Лицо» о судьбе человека, в котором окружающие замечают в первую очередь «изъян» — родимое пятно.
Я вовсе не хочу сказать, что влюбился в Шерон Сатлз. Я был влюблён (едва вырос из пелёнок) в девочку по имени Бесси, которая была похожа на мальчишку. Она сажала меня в коляску и брала на прогулку и так сильно раскачивала на качелях, что я чуть не перелетал через голову. А потом был влюблён в подругу матери, у которой воротник на пальто был бархатным и голос тоже был бархатным. Шерон Сатлз была не из тех, в которых можно вот так просто влюбиться. Её голос вовсе не был бархатным, и она совершенно не собиралась меня развлекать. Высокая, очень худая — не как другие матери: совсем никаких округлостей. Волосы цвета ириски, а на концах золотистые, и во времена Второй мировой она всё ещё носила короткую стрижку. Губы ярко-красные, как у актрис на афишах. По дому она обычно ходила в кимоно, на котором были изображены птицы, по-моему, аисты, их ноги напоминали мне её собственные. Она проводила много времени, лёжа на диване с сигаретой, и иногда, чтобы позабавить нас или саму себя, махнув ногой подбрасывала в воздух тапочек, украшенный перьями. Даже если на нас не злились, голос у неё был хриплым и недовольным, не злым, но и не добрым; в нём не было ни проникновенности, ни скрытой грусти, которые, как мне казалось, должны быть у матери.
«Безмозглые балбесы» — называла она нас.
«Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое, безмозглые балбесы!»
Она вечно лежала на диване с пепельницей на животе, пока мы с Нэнси гоняли по полу заводные машинки. Какого ещё покоя она хотела?
Они с Нэнси питались своеобразно и не в обычное время. Если Шерон шла на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь перекусить, нам она никогда не приносила ни чашки какао, ни пары крекеров. Но зато Нэнси не возбранялось есть густой овощной суп прямо из банки и запускать руку в коробку с воздушным рисом.
Была ли Шерон Сатлз любовницей моего отца? Получив у него работу и не платя за розовый домик…
Мать говорила о ней по-доброму, нередко упоминая, какую трагедию та пережила, потеряв мужа. Она даже посылала прислугу отнести Шерон малины, молодой картошки или лущёного гороха, только что собранного с нашего огорода. Тот горох я особенно хорошо помню. Я всё ещё вижу, как Шерон Сатлз, лёжа на диване, подбрасывает, будто монетки, горошины со словами: «И что мне с этим делать?».
– Можете налить воды и сварить на плите, — подсказал я услужливо.
– Издеваешься?
Отца с ней вместе я никогда не видел. Он поздно уходил на работу и заканчивал рано — спешил идти заниматься спортом.
Были, конечно, и дни, когда мать Нэнси отсутствовала — не лежала в кимоно на диване: в эти дни она не курила и не отдыхала, а работала в офисе моего отца, в том легендарном месте, которого я никогда не видел и где, конечно, не был желанным гостем.
В эти дни на кухне в домике сидела ворчливая особа по имени миссис Код, она слушала по радио мыльные оперы и ела всё, что попадётся под руку. Мне никогда не приходило в голову, что мать могла бы присматривать и за Нэнси заодно со мной или попросить об этом нашу горничную, чтобы не нанимать миссис Код.
Теперь мне кажется, что мы проводили вместе всё время, когда не спали. Так было, пока мне не исполнилось восемь с половиной.
Текст предоставлен журналом «Иностранная литература»; перевод с английского Ольги Адаменко.
