В начале сентября в издательстве АСТ выходит новый роман одного из самых загадочных авторов XXI столетия — Дэна Брауна. Действие книги, озаглавленной «Инферно», происходит во Флоренции. Профессор Лэнгдон на этот раз должен разгадать тайну, которую Данте якобы зашифровал в своей «Божественной комедии». От того, справится ли профессор с загадкой Данте, зависит судьба всего мира. АиФ.ru публикует отрывок из книги «Инферно».
* * *
Полуденное солнце отражалось от гладкой крыши скоростного итальянского поезда «Фреччардженто», который мчался по Тоскане, описывая плавную дугу. Несмотря на свою скорость 280 километров в час, «Серебряная стрела» почти не издавала шума, а тихий перестук колес и слабое покачивание вагона действовали на пассажиров убаюкивающе. Для Роберта Лэнгдона последний час слился в одно неясное пятно.
Сейчас Лэнгдон и доктор Феррис сидели в salottino скоростного поезда — отдельном купе бизнес-класса с четырьмя кожаными сиденьями и складным столиком. Феррис заплатил за все купе своей кредитной карточкой — а также за минеральную воду и бутерброды. Сиена и Лэнгдон, умывшись в туалете рядом с купе, с жадностью на них набросились.
Ехать до Венеции предстояло два часа. Как только они уселись, доктор Феррис посмотрел на маску в прозрачном пакете, лежавшую на столе, и сказал:
— Нам надо сообразить, на какое место в Венеции указывает эта маска.
— И быстро, — возбужденно добавила Сиена. — Это, может быть, наш единственный шанс предотвратить угрозу со стороны Зобриста.
— Подождите. — Лэнгдон накрыл маску ладонью, словно хотел ее защитить. — Вы обещали, что как только мы сядем в поезд, вы кое-что проясните для меня касательно последних дней. Сейчас я знаю только, что ВОЗ попросила меня расшифровать изменения, сделанные Зобристом в «La Mappa». Больше ничего вы мне не сказали.
Доктор Феррис беспокойно заерзал и почесал сыпь на лице и шее.
— Понимаю, вы раздосадованы, — сказал он. — Конечно, это выбивает из колеи, когда не можешь вспомнить, что с тобой было, но с медицинской точки зрения... — Он взглянул на Сиену, ища подтверждения, и продолжил: — Очень советую не тратить силы на то, чтобы вспомнить забытые детали. При амнезии лучше всего оставить забытое забытым.
— Оставить? — Лэнгдон рассердился. — Ни черта подобного! Мне нужны ответы! Ваша организация вытащила меня в Италию, в меня стреляли, я потерял несколько дней жизни. Я желаю знать, что здесь происходит!
— Роберт, — мягко вмешалась Сиена, пытаясь его успокоить. — Доктор Феррис прав. Вам будет совсем не полезно, если на вас разом обрушится поток информации. Подумайте о тех обрывках, которые вам запомнились — женщина с серебристыми волосами, «ищите, и найдете», корчащиеся тела на «La Mappa», — эти образы беспорядочно и самопроизвольно вспыхивали у вас в мозгу и почти лишили способности думать связно. Если доктор Феррис станет подробно рассказывать о последних днях, это почти наверняка вытеснит другие воспоминания, и галлюцинации могут начаться заново. Ретроградная амнезия — опасное состояние. Несвоевременные воспоминания могут разрушительно сказаться на психике.Такая мысль Лэнгдону в голову не приходила.
— Вы, наверное, испытываете растерянность, — сказал Феррис, — но сейчас вам надо сосредоточиться, чтобы мы могли продвинуться в наших поисках. Нам необходимо понять, о чем говорит маска.
Сиена кивнула.
Врачи, кажется, во всем согласны, подумал Лэнгдон. Он сидел молча, мучаясь неопределенностью. Чувство было очень странное: встретить незнакомца и при этом ощущать, что ты его уже несколько дней знаешь.
Честное слово, думал он, где-то я уже видел эти глаза.
— Профессор, — сочувственно произнес Феррис, — я догадываюсь, что вы не вполне мне доверяете, и это понятно, учитывая, что вам пришлось пережить. Один из побочных эффектов амнезии — легкая паранойя и недоверие.
В самом деле, подумал Лэнгдон, если я даже своему рассудку не могу доверять.
— Кстати о паранойе, — шутливо вставила Сиена, явно стараясь разрядить атмосферу. — Роберт увидел у вас сыпь и подумал, что вы заразились чумой.
Феррис приоткрыл пошире опухшие глаза и рассмеялся.
— Сыпь? Поверьте, профессор, будь это чума, я не лечился бы от нее антигистаминной мазью, которую продают без рецепта. — Он вынул из кармана тюбик и бросил Лэнгдону. В самом деле, тюбик с противоаллергической мазью был уже наполовину выдавлен.
— Простите меня, — сказал Лэнгдон, чувствуя себя дураком. — Трудный день.
— Пустяки, — отозвался Феррис.
Лэнгдон отвернулся; за окном проплывала, вся в приглушенных тонах, мирная панорама Тосканы. Виноградники и фермы попадались все реже, равнина сменилась предгорьями Апеннин. Скоро поезд помчится по туннелям в горах, а потом опять устремится вниз, к Адриатическому морю.
Ничего себе, еду в Венецию чуму искать, подумал он. Странный день оставил такое впечатление, словно Лэнгдон перемещался по местности, полной лишь смутных форм и лишенной деталей. Как во сне. Чуднo: от кошмаров обычно просыпаются, а у Лэнгдона было ощущение, что он, проснувшись, погрузился в новый.
— Плачу лиру за ваши мысли, — шепнула рядом Сиена.
Лэнгдон повернулся к ней с усталой улыбкой.
— Все думаю — проснусь сейчас дома, и все это окажется дурным сном.
Сиена наклонила голову к плечу с видом скромницы:
— И когда проснетесь, не огорчитесь, что меня на самом деле не было?
Лэнгдону пришлось улыбнуться.
— Нет, немножко огорчился бы.
Она похлопала его по колену.
— Хватить грезить, профессор. За работу.
Лэнгдон неохотно перевел взгляд на морщинистое лицо, смотревшее со стола пустыми глазами. Потом аккуратно взял гипсовую маску обеими руками, перевернул и на вогнутой стороне прочел начало закрученного спиралью текста:
О вы, разумные, взгляните сами...
И усомнился, что может сейчас отнести эту характеристику к себе. Тем не менее он принялся за работу.
В трехстах километрах от поезда, в Адриатике, по-прежнему стоял на якоре «Мендаций». На нижней палубе в стеклянную кабинку координатора Лоренса Ноултона постучали, и он нажал кнопку под столом, чтобы матовая стена стала прозрачной. За стеклом обозначилась фигура невысокого загорелого мужчины.
Шеф.
Вид мрачный.
Он молча вошел, запер дверь кабинки и, нажав выключатель, снова сделал стену непрозрачной. От него пахло спиртным.
— Зобрист оставил нам видео, — сказал он.
— Да, сэр?
— Я хочу его посмотреть. Немедленно.
Роберт Лэнгдон переписал спиральный текст с маски на бумагу, чтобы удобнее было в нем разбираться. Сиена и доктор Феррис подсели к нему, и Лэнгдон старался не обращать внимания на затрудненное дыхание и беспрерывное почесывание доктора. Он здоров, убеждал себя Лэнгдон, пытаясь сосредоточиться на тексте.
О вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймет,
Сокрытое под странными стихами...
— Как я уже говорил, — начал он, — первая строфа в стихотворении Зобриста дословно воспроизводит строфу из «Ада» Данте — он предупреждает читателя, что за словами кроется более глубокий смысл.
Аллегорическая поэма Данте настолько насыщена завуалированными отсылками к политике, религии и философии, что Лэнгдон советовал студентам изучать итальянского поэта примерно так, как изучали бы Библию, — читать между строк, отыскивать глубинный смысл.
— Специалисты по средневековой аллегории обычно пользуются при анализе двумя категориями — «текст» и «образ». Текст — буквальное содержание произведения; образ — символическое наполнение.
— Ага, — с энтузиазмом подхватил Феррис, — раз стихотворение начинается с таких строк...
— Это значит, — перебила его Сиена, что поверхностное чтение даст нам только часть его смысла. Подлинный смысл нам не откроется.
— В общем, да. — Лэнгдон обратился к тексту и продолжал читать вслух:
Ты дожа вероломного ищи —
Того, кто кости умыкнул незрячей,
Того, кто обезглавил жеребцов.
Так, с безголовыми конями и костями слепой у нас неясно, но, видимо, нам предлагают найти какого-то конкретного дожа.
— Наверное... могилу дожа? — предположила Сиена.
— Или статую, или портрет, — ответил Лэнгдон. — Дожей нет уже несколько веков. Дожи в Венеции играли ту же роль, что герцоги в других итальянских городах-государствах, и за тысячу лет, с 697 года, их сменилось больше сотни. Правление их прекратилось в конце восемнадцатого века с наполеоновским завоеванием, но их великолепие и могущество до сих пор остаются увлекательной темой для историков.
— Как вы, наверное, знаете, — продолжал Лэнгдон, — две главные туристические достопримечательности Венеции — Дворец дожей и собор Сан-Марко, построенные дожами и для дожей. Там похоронены многие из них.
— А вы знаете, какой дож отличался каким-то особенным злодейством? — спросила Сиена.
Лэнгдон взглянул на строку, вызвавшую вопрос: «Ты дожа вероломного ищи...»
— Такого не знаю, но в стихотворении говорится не о злодействе, а о вероломстве, то есть предательстве. Это разница — особенно для эпохи Данте. Предательство — один из семи смертных грехов, самый тяжкий, и наказание за него — последний, девятый круг ада.
Предателем для Данте был тот, кто изменил доверившемуся. Самое известное и злодейское предательство в истории — предательство Христа Иудой, и Данте считал его настолько гнусным, что отправил Иуду в самую сердцевину ада, место, названное по имени самого подлого его обитателя Джудеккой.
— Так, — сказал Феррис, — значит, мы ищем дожа, совершившего предательство.
— И это ограничит нам круг претендентов, — поддержала его Сиена. Она посмотрела на стихи. — Но следующая строка... «Кто обезглавил жеребцов». — Она подняла глаза на Лэнгдона. — Был такой дож, который отрезал у лошадей головы?
Лэнгдону пришла на память отвратительная сцена из «Крестного отца».
— Такого не припомню. Но еще тут говорится, что он похитил кости слепой. — Лэнгдон посмотрел на Ферриса. — У вас в телефоне есть Интернет?
Феррис тут же вынул телефон и подержал его в распухших красных пальцах.
— Мне трудновато нажимать на кнопки.
— Давайте я. — Сиена взяла телефон. — Ищем венецианского дожа, плюс безголовые лошади и кости слепых. — Ее пальцы забегали по маленькой клавиатуре. Лэнгдон еще раз просмотрел стихотворение и стал читать дальше.
В мусейоне премудрости священной,
Где золото сияет, преклони
Колени и услышь воды теченье.
— Мусейон — никогда не слышал этого слова, — сказал Феррис.
— Это греческое слово — храм, посвященный музам, — объяснил Лэнгдон. — В Древней Греции мусейон был местом, где собирались просвещенные люди, чтобы обмениваться идеями, обсуждать литературу, музыку, искусство. Первый мусейон был построен Птолемеем при Александрийской библиотеке задолго до рождения Христа, а затем в мире их возникли сотни.
— Доктор Брукс — сказал Феррис, с надеждой глядя на Сиену, — можете посмотреть, есть ли мусейон в Венеции?
— Вообще их там десятки, — с веселой улыбкой сказал Лэнгдон. — Теперь они называются музеями.
— А-а. Видимо, нам придется забросить сеть пошире.
Сиена продолжала набирать на телефоне текст, конкретизируя задачу.
— Так, мы ищем музей, где можем найти дожа, который отрезал головы у лошадей и крал кости слепых. Роберт, есть такой музей, которым раньше всего стоило бы заняться?
Лэнгдон уже припоминал самые известные музеи Венеции — галерея Академии, КаРеццонико, палаццо Грасси, собрание Пегги Гуггенхайм, музей Коррер, — но ни один не подходил под это описание. Он еще раз посмотрел на текст.
Где золото сияет, преклони колени.
Лэнгдон сухо улыбнулся:
— В Венеции есть один музей, идеально отвечающий этому описанию — «где золото сияет».
Феррис и Сиена выжидательно смотрели на него.
— Собор Сан-Марко. Самая большая церковь в городе.
На лице Ферриса отразилось сомнение.
— Церковь — музей?
— Да. Так же как музей Ватикана. Больше того: интерьер собора Сан-Марко знаменит еще и тем, что выложен золотой плиткой.
— Золотой мусейон, — взволнованно сказала Сиена.
Лэнгдон ответил кивком. Он не сомневался, что сияющий золотом храм в стихотворении — это собор Сан-Марко. Венецианцы веками называли его La Chiesa d’Oro — Золотой церковью, — и внутренность его представлялась Лэнгдону самым поразительным церковным интерьером на свете.
— В стихотворении сказано: преклони колени, — добавил Феррис. — Где естественнее это сделать, как не в церкви?
Пальцы Сиены забегали по клавишам.
— Добавляю в поиск собор Сан-Марко. Там, вероятно, и надо искать этого дожа.
Лэнгдон знал, что там они найдут сколько угодно дожей — это в прямом смысле слова базилика дожей. Почувствовав, что направление взято правильное, он опять обратился к стихам.
Преклони колени и услышь воды теченье.
Подземная вода. Есть ли вода под собором Сан-Марко? Что за вопрос? — подумал Лэнгдон. Там под всем городом вода. Все здания Венеции потихоньку уходят в воду. Лэнгдон представил себе внутренность собора и прикинул, где можно услышать журчание воды под полом. А когда услышим, что должны сделать? Он вернулся к стихотворению и вслух прочел конец:
Затем подземный отыщи дворец,
Хтоническое чудище найди там,
Живущее в кроваво-красных водах,
Куда не смотрятся светила.
Образ складывался мрачный.
— Итак, — сказал Лэнгдон, — по-видимому, мы должны идти по звуку струящейся воды в какой-то подземный дворец.
Феррис почесал щеку и недовольно спросил:
— Что такое хтоническое чудище?
— Подземное, — сказала Сиена, продолжая нажимать кнопки. — «Хтонический» значит обитающий под землей.
— Да, отчасти, — сказал Лэнгдон. — Но у этого слова есть другие значения, связанные с мифами о чудовищах. «Хтонические» — это особая категория богов и чудовищ — Эринии, Геката и Медуза, например. Они зовутся хтоническими, потому что обитают под землей и ассоциируются с адом. — Он сделал паузу. — Но выходят из своих подземных обиталищ, чтобы нести бедствия миру людей.
Наступило долгое молчание; Лэнгдон понял, что все они подумали об одном и том же. Это хтоническое чудище... может быть только чумой Зобриста.
Отрывки из самых новых и интересных книг - каждую пятницу на АиФ.ru »
