Но что бы о нём ни говорили, все сойдутся в одном: Твардовский был удивительно искренним. Он и писал, и жил одинаково - без вранья, не допуская ни одного фальшивого слова или поступка. За эту искренность и покарала его власть.
Без семьи
По всем раскладам, из Твардовского должен был получиться поэт партийно-номенклатурный. Он искренне верил в справедливость того, что происходило в стране после революции. Этим идеям он готов был служить - и делом, и пером. И он служил - вступил в комсомол в 1924 г., работал селькором, писал стихи о новой деревне. Власть заметила и ответила на его «любовный порыв». Когда в начале 30-х гг. семью Твардовского раскулачили, отправив в ссылку на Урал, Александр остался в Смоленске. Он, романтик, верящий в справедливость, кинулся к секретарю обкома - просить за семью. А в ответ услышал предложение... отказаться от родителей: «Бывают такие времена, когда надо выбирать между революцией и папой-мамой». Родные уехали, отношений с ними Твардовский не поддерживал. Более того, поговаривали, что, когда отец, волнуясь за молчащего сына, тайком приехал в Смоленск проведать его, Александр заявил об этом в милицию...
Наверное, тогда он и понял: роман с властью - вещь опасная. Её любовь горяча - не заметишь, как сгоришь. Он мысленно провёл для себя черту - за неё не заступать, милостей для себя не просить. И так и остался на всю жизнь стоять возле этой черты. Один. Солженицын позже отметит: «...Такое что-то в Твардовском было - обречённость на одинокое стоянье».
А власть продолжала заваливать Твардовского почестями - чтобы приручить, посадить на короткий поводок. Его поэму «Страна Муравия» - об идущей в стране коллективизации - отметят Сталинской премией. Когда за «Василия Тёркина» поэта включили в списки на Сталинскую премию II степени, Сталин лично переписал его в номинанты на I степень. По тем временам это было неслыханно - не столько заступничество Сталина (вождь любил подобные широкие жесты), сколько то, что власть вручала премию за поэму, в которой её, власти, не было вообще. Не только Сталина, но даже политработников, даже генерал - только один. А был лишь народ - тот народ, который потом, кровью, жизнью своей заплатил за Победу. По-другому Твардовский и не мог написать. Потому что сам прошёл всю войну - выходил из окружения под Киевом, на его глазах гибла под Каневом, отступая, Днепровская флотилия. «Не имея свободы сказать полную правду о войне, Твардовский останавливался, однако, перед всякой ложью на последнем миллиметре, нигде этого миллиметра не переступил, нигде! - оттого и вышло чудо», - напишет о «Тёркине» Солженицын.
Глоток правды
Да, Твардовский верил в советскую идеологию, но правда для него была важнее. Именно это врождённое чувство правды не позволяло ему принимать безоговорочно то, что ему навязывали. Из-за этого в итоге и возникло его противостояние с властью - готовый служить идее, он не был готов обслуживать партаппарат.
«Новый мир» под руководством Твардовского в СССР 60-х был тем же самым, что для перестроечной России стало новое телевидение. «Новый мир» формировал общественное мнение, на его страницах печатались В. Гроссман, В. Войнович, С. Залыгин и другие - смелые, злые, говорящие правду. А апофеозом вольномыслия стала публикация повести «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына. «Рукопись эта попала к Твардовскому в конце 1961 г., - говорит писатель, литературовед Бенедикт Сарнов. - Как вспоминал сам Александр Трифонович, он решил прочитать её перед сном, чтобы решить, достойна ли она публикации. Разделся, лёг в кровать, прочёл первую страницу… После чего встал, оделся, сел за стол и прочёл всё от начала и до конца - читать такую вещь лёжа было нельзя. Твардовский решил во что бы то ни стало добиться разрешения на публикацию. Александр Дементьев, бывший в ту пору его заместителем, пытался его отговорить: «Если мы с тобой эту вещь напечатаем, то журнал мы потеряем. А ты знаешь, что значит «Новый мир» и для страны, и для мира?» На что Твардовский произнёс гениальную фразу: «Если я не могу напечатать это, зачем мне тогда журнал?»
Твардовский, занимавший в советской литературной иерархии довольно высокое место, всё же был не всесилен - «Иван Денисович» мог быть опубликован только с разрешения Хрущёва. Помощник Хрущёва, человек либеральных взглядов, в нужный момент дал Никите Сергеевичу рукопись Солженицына. Хрущёву она понравилась. «Ивана Денисовича» напечатали - и это до некоторой степени изменило всю литературную и общественную жизнь в России».
К сожалению, изменилась она ненадолго. У Солженицына нашлись мощные враги. Началась травля - не только Александра Исаевича, но и Твардовского. Ему припомнили всё: что не подписал письмо в поддержку ввода войск в Чехословакию, что заступился за опального учёного Жореса Медведева, которого за книгу «Биологическая наука и культ личности» сперва уволили, а в 1970 г. засадили в калужскую психиатрическую больницу. Твардовский не просто вступился - лично помчался в психушку выцарапывать Медведева. А на предупреждения искушённых в придворных интригах людей: «У тебя на носу юбилей - 60 лет. Тебе же не дадут Героя Соцтруда!» - ответил: «В первый раз слышу, что Героя у нас дают за трусость».
Письма «возмущённых групп трудящихся», бичующих «Новый мир», заполонили газеты и журналы. Нет, на Твардовского, народного любимца, руку поднять не посмели - с постов в «Новом мире» сняли наиболее преданных Твардовскому соратников. Вместо них секретариат Союза писателей СССР посадил четвёрку «своих». Как ни странно, но позже в хор хулителей влился и голос Солженицына - в книге «Бодался телёнок с дубом» он описал Твардовского как слабого, всегда готового к компромиссам и крепко держащегося за редакторское кресло человека.
...
Твардовский сам написал заявление об уходе. После «Нового мира» он не прожил и двух лет.
