8 октября Александр Горшков отмечает 75-летие. «АиФ» вспоминает с ним «скользкий» путь к этим медалям и к должности руководителя нашего фигурного катания.
Дмитрий Гранцев, «АиФ»: Александр Георгиевич, я прав: из детской секции по фигурному катанию вас в своё время выгнали?
Александр Горшков: Правы. Мне было 6 лет, когда мама услышала по радио объявление о наборе в группу фигурного катания. Привела в секцию. Пока занятия проходили в зале (ОФП, хореография), справлялся наравне со всеми. А потом, когда грянули морозы и на улице замёрз лёд, начался второй этап отбора. Я до этого на коньках не стоял ведь — разве что перед самым отбором на замёрзшей луже во дворе. Перед прокатом в раздевалке услышал разговор чьих-то родителей: «Мол, неважно, если ребёнок не умеет кататься. Главное в этом деле — настойчивость: если упал, то вставай». С этой мыслью и вышел. Всё, что я делал, — падал и вставал. Само собой, меня сразу отсеяли. Мама расстроилась, но не сдалась. Кто-то ей посоветовал спустя пару недель вновь привести меня в секцию. За это время я чуть освоил коньки. Явился на занятия, катаюсь, не падаю. Тренер спрашивает: «Саша, я тебя что-то давно не видел. Болел, что ли?» Я покраснел, неуверенно кивнул... Подвоха никто не заметил. Так я и остался в фигурном катании.
— Папа как отнёсся к тому, что сын — фигурист?
— Думаю, положительно. Папа работал в художественно-производственных мастерских Театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, был специалистом по одежде. Как и его отец. Дедушка вроде бы даже шил пальто или шубу самому Шаляпину. Не могу утверждать с полной уверенностью, потому что рассказ этот слышал лет 70 назад (улыбается)... Папа меня многому научил в плане эстетики. Как носить пиджак, завязывать галстук, правильно подбирать одежду, сочетать цвета.
Предложение от Милы
— Коньки приличные тяжело было в то время достать?
— Коньки для фигуристов делали тогда на шарикоподшипниковых заводах. Качество было хорошим, но модель для танцев на льду не выпускали. Когда я уже катался в паре с Милой, то танцевальные коньки мне из Чехословакии привез её папа — генерал-майор авиации в отставке, занимавший ответственный пост в ДОСААФ. Они оказались на два размера больше, чем надо. Лезвие пришлось разрезать и сварить заново, но следы этой «экзекуции» над коньками скрыть было невозможно. В них я выступал на своих первых чемпионатах Европы и мира. После проката в раздевалке прятал ноги под лавку, чтобы никто мои коньки не увидел.
— Татьяна Тарасова писала в книге, что Людмила Пахомова сама выбрала вас. Как думаете, чем вы её привлекли?
— Даже и знаю... Это была весна 1966 г., Мила из-за какого-то конфликта рассталась со своим партнёром Виктором Рыжкиным. У неё была травма ноги, которую она залечивала в спортивном диспансере «Лужников». А в «Лужниках» на катке «Кристалл» я тренировался с Ириной Нечкиной. После процедур Мила иногда заходил на «Кристалл» и помогала нам. Как-то раз она попросила проводить её до метро «Спортивная», по дороге предложила встать с ней в пару, сказала: «Подумай». И я подумал. Через 6 станций вышел из метро, добежал до телефонной будки, набрал ей: «Я согласен».
— Через несколько лет под руководством Чайковской Горшков и Пахомова уже выигрывали чемпионат мира. Взлёт вашей пары случился потому, что был создан новый стиль, основанный на достижениях нашей балетной школы?
— Так и есть. И здесь надо отдать должное Елене Анатольевне, закончившей балетмейстерское отделение ГИТИСа. Плюс её личные творческие и организационные качества. Мила тоже отучилась на этом факультете. К работе Елена Чайковская привлекала балерин Большого театра. Так, Валерия Кохановская много занималась с парой Линичук — Карпоносов.
Боль от каждого шага
— За год до Олимпиады-76 в Инсбруке вы перенесли сложную операцию.
— Впервые понял, что случилось что-то нехорошее, когда выступили на чемпионате Европы в Копенгагене. Тогда всем сказал, что у меня просто приступ невралгии, потому что накануне пришла информация из МОК: танцы на льду наконец включены в программу Олимпийских игр... Когда приземлились в Москве, боль была такая, что ни ходить, ни сидеть не мог. Ехали в автобусе из аэропорта — и от каждой кочки темнело в глазах. Дома, по совету врача, сел в ванну с горячей водой. Через пару минут почувствовал, что теряю сознание, кое-как выбрался, упал в постель, сознание отключилось. Два дня разными способами меня пытались поставить на ноги дома, леча от невралгии. На третий день наконец доехали до диспансера, сделали снимок и поняли, что произошло. Это был спонтанный пневмоторакс — разрыв плевры лёгкого, воздух попал в межплевральную полость. Плюс в самолёте я неудачно повернулся — и лопнула веточка лёгочной артерии, в полости оказался не только воздух, но и много крови.
Перед тем как отвезти в больницу, меня завезли на Пироговку к известному кардиологу. Он сказал: «Вас надо студентам медвузов показывать — настолько кривая и косая ваша кардиограмма». На самом деле в левом лёгком столько всего скопилось, что субстанция начала давить и смещать сердце. Операция длилась 6 часов, и потом от одного из медиков я услышал: «Ваша максимальная нагрузка теперь — в магазин за кефиром ходить».
— И всё же вы решили выступить в Инсбруке?
— Мне было 29 лет. Возраст, когда считаешь, что будешь жить вечно. В голове пульсировала мысль: мы столько лет шли к тому, чтобы выступить на Олимпиаде, у нас были все шансы выиграть. А тут такое! Как я могу всех подвести?! Когда после реанимации меня перевели в обычную палату, уже на третий день я стал потихонечку разминаться. Отказался принимать обезболивающие, от которых дурел. На лёд в итоге вернулся. Во многом благодаря вере в меня Михаила Израилевича Перельмана, профессора, который делал операцию. Он дал добро на то, чтобы менее чем через месяц после операции я поехал на чемпионат мира в США. Сказал: «Под мою ответственность». Тот чемпионат был принципиально важен для нас, т. к. был последним перед предстоящими Олимпийскими играми.
— После олимпийской победы вы завершили карьеру. Людмила стала тренером. Вы почему не пошли по этому пути?
— Здесь несколько причин. Мне хотелось работать в Федерации фигурного катания. Совмещать это с работой тренером невозможно. Да и два тренера в одной семье... Мне кажется, это многовато слишком. В общем, Мила тренировала, я трудился в Спорткомитете, судил соревнования. В 1984 г. на Конгрессе ИСУ (от англ. International Skating Union) меня избрали в технический комитет по танцам на льду Международного союза конькобежцев, где я проработал 26 лет, половину из которых руководил этим комитетом.
— Простите за этот вопрос... Даже когда Людмила услышала приговор врачей, она продолжала тренировать. Верила, что болезнь отступит?
— Надо было знать Милу. Она была кремень! Всегда шла к цели, не обращая внимания на препятствия. К болезни (онкологическое заболевание лимфатической системы. — Ред.) отнеслась как к досадной помехе. Поэтому, несмотря на все рекомендации врачей, оставалась на льду. Говорила: «Мне другой жизни не надо!»
«Да он же интеллигент!»
— Вы уже 11 лет возглавляете Федерацию фигурного катания России. Сложное хозяйство?
— Сложно, если не очень любишь то, чем занимаешься. А если искренне любить всех участников этого процесса — спортсменов, тренеров, хореографов, то всё решаемо. Для себя я чётко сформулировал главную задачу: вовремя контролировать и, главное, по максимуму помогать. Когда ещё работал в Госкомспорте, доходили слухи, что про меня говорят: «Да он же интеллигент!» Но стучать кулаком по столу, кричать: «Делай, как я сказал!» — не мой метод. Надо стараться жить проблемами своих подопечных, разговаривать, вникать. Здорово, что у нас есть победы, что популярность фигурного катания растёт. Но при этом нельзя расслабляться и тем более почивать на лаврах.
— Много вам журналисты крови попили, пытаясь втягивать в разные разборки?
— То, чем занимаются иные журналисты, — это, как мне кажется, не от хорошей жизни. Работа такая: напишешь о хорошем, читать мало кто будет. А броский заголовок, что-то лежащее в области скандалов, сплетен заинтересуют публику. Я всё понимаю, поэтому несильно обижаюсь. Но интервью даю ограниченно. И всегда прошу показать перед публикацией. Не потому, что не доверяю. Просто хочу убедиться, что меня правильно поняли. Неверно интерпретированное слово может вырасти в проблемы. А они никому не нужны — ни спортсменам, ни тренерам, ни нашему фигурному катанию в целом.
Досье
В 1970 г. пара Александр Горшков и Людмила Пахомова впервые взяла золото чемпионата Европы и мира. Вскоре сыграли свадьбу. Дуэт выигрывал ЧМ 6 раз — больше, чем кто-нибудь за всю историю танцев на льду. В 1977 г. родилась дочь Юля. В 1979 г. Пахомовой поставили диагноз «лимфогранулематоз». Она умерла в 1986 г. в возрасте 39 лет.
С 2010 г. Александр Горшков возглавляет Федерацию фигурного катания России.
