Андрей Червиченко: на стадионе «Спартака» не был, и не тянет

Андрей Червиченко — целая эпоха для московского «Спартака». Отставка великого и могучего Олега Романцева, бромантановый скандал, непонятные клубы-доноры в Конго, «хороший» Мукунку — всё это Андрей Червиченко.

Сейчас он уже давно отошёл от активных «боевых» действий в большом спорте, но всё равно старается оставаться в первых зрительских рядах, держа в голове возможность вернуться в футбол, если это будет необходимо.

Степан Чаушьян, АиФ.ru: Андрей Владимирович, чем вы занимаетесь сейчас, после «футбольной карьеры»?

Андрей Червиченко: В принципе, тем же, чем и до «футбольной карьеры»: деньги зарабатываю различными предусмотренными и допустимыми законом способами.

— А поподробнее?

— Это неинтересно и скучно. Не думаю, что на этом нужно заострять внимание.

— Слышал, что вы девелопментом занимаетесь. Тема на стыке девелопмента и спорта: «Спартак» построил собственный стадион. Когда вы были президентом «Спартака», очень хотелось его построить, но были какие-то преграды. Что мешало?

— Первое — это отсутствие места и неразбериха, поскольку в то время на всё была наложена мощная рука близких к тогдашнему мэру Москвы людей. Всё упиралось либо в какие-то участки , которые кому-то принадлежали, либо были кому-то обещаны. В общем, всё упиралось в землю. Поэтому нас кидало то на метро «Университет», то в «Тушино», куда-то на «Бабушкинскую», постоянная была свистопляска. Года два я потратил на эти места, а потом уже и желания не было особо.

— Вы уже были на «Открытие-Арене», оценили мощь постройки?

— Не был и не оценил. Я думал, стадион будет немного побольше, поскольку сорок тысяч зрителей для «Спартака» — это маловато. Наш футбол развивается с какими-то проблемами, с проблемами роста, по очень вертикальной кривой. Вспомните, какие у нас приглашённые футболисты. Мы используем термин «легионеры», хотя, конечно, слово не соответствует своему значению. Вспомните, какие играли в девяностых годах, какие в двухтысячных и какие сейчас. Сколько люди готовы были платить за билет в начале двухтысячных и сколько люди будут платить через десять лет. Я думаю, что с этими болезнями роста всё придёт: и заполняемость, и полная оплата. Всё это наживные вещи.

— А вообще, хочется посетить стадион «Спартака», ведь это часть вашего прошлого?

— Честно говоря, не хочется. В силу темперамента. Обязательно найдётся какой-нибудь персонаж, который что-нибудь скажет, а у меня с этим тяжело. Плохо себя сдерживаю. Не хочется в устные или физические перепалки с кем-то вступать.

— А вы скучаете по временам в «Спартаке»?

— Да, я тогда весил килограмм на 30 поменьше, и волос на голове было побольше.

— А в футбольном плане, как интересней: наблюдать со стороны или быть внутри?

— Знаете, у руководителей футбольных клубов странная жизнь. Она пролетает мимо тебя со скоростью ракеты. В какой-то момент ты оглядываешься и понимаешь, что чемпионат вроде только что начинался, а надо уже планировать сборы, то-сё. Эти годы пролетают так незаметно, что и вся жизнь может проскочить незаметно, а ты её ни на семью, ни на себя потратить не успеешь — будешь только этим футболом занят. Пощекотало это нервы.

— Но, если всё же взглянуть на современный «Спартак» при Мурате Якине — сможет ли этот тренер наконец сделать команду чемпионом?

— Якин… Знаете, он парень симпатичный и в футболе хорошо разбирается. Единственный минус, который, наверное, присущ любому иностранному тренеру — он подтягивает игроков, которые говорят с ним на одном языке. Если при Карпине на поле выходил испаноговорящий «Спартак», то сейчас команда немецкоговорящая. Причём игроки, выходящие на поле и говорящие по-немецки, не обязательно лучше тех, которые остались в запасе. Это первый момент. Второй момент — философия «Спартака» всё же такая разудалая, ближе даже к бразильской: «Вы забьёте нам, сколько сможете, а мы — сколько захотим», — атакующая. И она нравится болельщикам. А Якин прививает «Спартаку» прагматическую игру, более бердыевскую — один гол забили, отскочили назад и отбиваются, стараясь поймать на контратаке. Если же команда пропускает первой, то начинаются мучения, которые ничем не отличаются от карпинской команды.

Кержакову и не снилось! Как играли в футбол до революции

Подробнее

 

— Есть ли сейчас в Премьер-лиге клуб, который бы вы купили, будь у вас желание вернуться в футбольный бизнес?

— Это, наверное, зависит не от желания, а от денег.

— Представим, что вопрос с деньгами не стоит, а вам предлагают любую команду на выбор.

— Тогда «Торпедо». Это команда с огромными традициями, с болельщиками, со своим стадионом, которая на данный момент находится в самом низу в разобранном состоянии. Конечно, надо распутать весь клубок с переходом арены из рук в руки, вернуть её клубу и восстановить клуб, который входит в число российских команд. Взял бы «Торпедо», потому что им бы было интересно заняться. А без интереса не было бы и желания — в чём тогда смысл?

— Можно ли такую логику применить и к вашему приходу в «Спартак» того времени?

— Нет, со «Спартаком» была другая история. Мой приход в клуб был скорее не осознанным выбором — просто так получилось. Это была скорее даже вынужденная мера.

— Повлиял ли как-то статус владельца «Спартака» на нефутбольный бизнес?

— Конечно, преференции некоторые были. Но оказалось, тот факт, что тебя узнают, не всегда идёт тебе на пользу. По крайней мере, сейчас я испытываю некоторый дискомфорт. Зачастую меня видят и узнают совершенно не в тех местах, в которых я хотел бы, чтобы меня видели и узнавали. Но нельзя не отметить, что с приходом в «Спартак» некоторые бизнес-вопросы стали решаться лучше, легче, двери стали легче открываться. Ты стал не просто каким-то человеком с деньгами, а владельцем «Спартака». Особенно быстро находился общий язык, когда за столом напротив тебя в кабинете, куда ты пришёл, сидел чиновник или бизнесмен, который болеет за «Спартак».

— «Спартак» в Москве — самый популярный клуб. Наверняка встречаете много поклонников клуба на улице?

— Встречаю и дружу с ними. У меня много друзей болеют за «Спартак». Даже мой водитель и охранник — фанаты. Я спокойно к этому отношусь, и проблем нет.

— Каких-то инцидентов с ними не случается?

— Да нет, у меня ничего с ними не случается. Вы, наверное, пропустили такой небольшой этап, когда я спонсировал пляжный футбольный клуб «Спартак», и там тоже собирались болельщики из разряда «оголтелых». Мы с ними находили на трибуне общий язык, и всё было в порядке. Никаких происшествий. Это больше какая-то надуманная проблема.

— Пляжный футбол был интереснее большого?

— Интереснее он не может быть. Он может быть интересен как нечто новое и непонятное. На слове «непонятный» хотелось бы сделать акцент. У нас он особенно непонятен: ни форма проведения чемпионата, ни как всё происходит. Несмотря на блестящие победы на мировых аренах, на чемпионатах мира и Европы, как-то это всё, на мой взгляд, недостаточно организованно и слаженно. Развито, но очень сложная схема проведения кубка и чемпионата. И недостаточно популярно. Нет площадок и условий. Люди должны играть в ледяном песке, мыться ледяной водой. Спортсмен бегает сорок минут разгорячённым по холодному песку, а потом моется ледяной водой. Можете представить. Когда в молодости нахватал кучу мужских болезней, Таити уже раем не покажется. Особенно человеку, играющему в пляжный футбол. Нужно обращать внимание на здоровье людей, участвующих в этом виде спорта и реально прославляющих нашу страну во всём мире.

— У разных президентов по-разному складываются отношения с болельщиками. В ЦСКА у Гинера — практически любовь и согласие, в «Локомотиве» у Смородской — открытые боевые действия. Как вам удавалось бороться с давлением трибун, ведь в «Спартаке» самые сложные фанаты?

— Мои отношения с фанатами испортились, думаю, из-за того, что не было опыта и никакого понимания, что это за среда и как с ней общаться. Поэтому, говоря вещи для меня абсолютно нормальные, я потом, проанализировав, понимал, почему это вызвало у многих такую реакцию, которую я даже не мог представить. Яркий пример — наверное, начало нашего противостояния с болельщиками, когда я сказал: «Ничего страшного, что за Лигу чемпионов кто-то заплатит не 100 рублей, а 200 — не выпью три бутылки пива». Но я даже представить себе не мог, что эти «три бутылки пива» вызовут такую истерику. Не ожидаешь этого вулкана страстей, как с тем же «геморроем».

— Как с этим бороться?

— Да что тут поделаешь? Болельщики считают, что футбол для них. И он, конечно, для людей. Но в моём понимании, в последние несколько лет есть две составляющие — это болельщики и это амбиции тех людей, которые соревнуются. Общепринятое мнение, что всё это делается для болельщиков. Я же считаю, что для них сейчас только половина, а остальная — для амбиций.

— А как должно быть?

— Я не знаю. Это честный ответ. Да, в 50–60-е годы это было для людей, для фанатов, но сейчас футбол — это большой бизнес, в котором крутятся огромные миллиарды. Я для себя оценивал примерно — получается, что в российском футбольном бизнесе годовой оборот можно измерить двумя миллиардами долларов — что-то около этой цифры. Поэтому при этой цифре, как вы думаете, кто будет сильно беспокоиться о мнении фанатов. Нужно делать какие-то корректировки. Но и без болельщиков невозможно. На них выстраивается и идеология команды, они создают эмоциональный фон. Но это такая сложная среда, в которой я мало что понимаю. Вот говорят: «Вы не работаете с болельщиками». На это я часто отвечал вопросом — а как с ними работать. Взять хотя бы нынешнюю ситуацию с фанатами ЦСКА. И так было понятно, что первый матч Лиги чемпионов с «Баварией» пройдёт при пустых трибунах из-за них. А они едут в Рим и опять устраивают такой беспредел, после которого «армейцев» могут вообще исключить из турнира. А что должен Гинер сделать? Как он с ними должен работать? Что он им должен объяснить, если люди вообще ничего не понимают, если они делают всё наперекор? Причём это даже не ситуация «Спартака», когда нет побед, это ситуация, когда всё хорошо — победы, два чемпионства, кубки. И при этом такая реакция. Что в этом случае делать — я не понимаю…

— Насколько влияют фанаты на решения руководства клуба? Например, продавать того или иного футболиста или нет?

— Такое тоже было. За Егора Титова вместе с Васей Барановым «Лион» по тем временам предлагал абсолютно баснословную сумму. Но мы отказались. Конечно, и заменить было некем, непонятно, кто играл бы на их позициях. Но и болельщики, конечно, тоже сыграли свою роль. Тогда Шикунов ходил и говорил, что фанаты и так кричат ужас что, а если мы ещё и продадим футболистов, то они вообще устроят нам что-то страшное на стадионе.

— Эти акции фанатов на трибунах как-то влияют на владельцев команд? Потому что создаётся такое впечатление, что Федуну всё равно.

— То, что болельщики устраивают на трибунах обструкцию руководству клубов, конечно, это действует и на президентов, и на владельцев. Если кто-то говорит, что не обращает на это внимания, — это неправда. Другой вопрос — кто как это переживает. Но если кто-то скажет, что его это не беспокоит, — это брехня.

— С тех пор много воды утекло. Не откроете секрет, сколько предлагали за Титова и Баранова, чтобы понимать трудность вашего решения?

— Да без проблем. Тогда за Егора предлагали то ли 18, то ли 19 миллионов долларов, за Васю Баранова — 5 миллионов. Но в спайке выходило 24 миллиона долларов — огромные деньги, особенно применительно к Баранову. На тот момент в нашей стране таких продаж не было. Самым дорогим футболистом, уехавшим в Европы, был Дмитрий Аленичев, который уехал в «Рому» за 7–8 миллионов. Узнав о том, что мы отказали «Лиону», мюнхенская «Бавария» даже не стала с нами разговаривать, потому что изначально собиралась предложить меньше.