Шансы российских учёных на главную научную премию в этом году оцениваются выше, чем обычно.
Основным претендентом среди них называют академика Юрия Оганесяна. В год 150-летия таблицы Менделеева, который под эгидой ООН торжественно отмечается по всему миру, было бы логично дать Нобелевскую премию исследователю, который эту таблицу расширяет: под руководством Оганесяна в Дубне были синтезированы сверхтяжёлые элементы — от 113-го до 118-го.
Впрочем, если российских учёных в очередной раз обделят наградой, огорчаться не стоит. АиФ.ru предлагает разобраться, в каких областях науки у нас есть перспективы для рывка и возможного мирового лидерства.
В погоне за новыми элементами
На последнем общем собрании РАН, проходившем в апреле, много говорилось о том, что российские учёные готовы помочь своей стране ворваться в пятёрку ведущих экономик мира. Президент Академии наук Александр Сергеев перечислил наиболее важные, на его взгляд, достижения отечественной науки в 2018 году. Среди них секвенирование генома пшеницы (наши институты участвовали в международном проекте), исследования Арктики (составлены новые карты региона, которые помогут наладить там добычу полезных ископаемых) и ряд фундаментальных работ в разных областях науки.
Понятно, что ни за геном пшеницы, ни за арктические карты Нобелевскую премию не дадут (хотя бы потому, что эти работы не подпадают ни под одну номинацию), но это вовсе не значит, что российская наука находится где-то на задворках мировых исследований и прорывы в ней невозможны.
«Думаю, возможности для рывка и занятия лидерских позиций есть всегда, пример Китая это подтверждает, — поделился своим мнением с АиФ.ru кристаллограф и химик, профессор Сколтеха Артём Оганов. — Среди тех областей, где у российской науки все ещё сохраняются хорошие позиции, я бы выделил теоретическую физику (это физика элементарных частиц, физика твёрдого тела и астрофизика), математику (как чистую, так и прикладную) и материаловедение. А в некоторых областях — скажем, в синтезе новых химических элементов — Россия является абсолютным мировым лидером».
Как раз синтезом новых химических элементов и занимается наиболее вероятный кандидат на Нобелевскую премию среди российских учёных — Оганесян. Синтезированные его научной командой сверхтяжёлые элементы с атомными номерами от 113-го до 118-го были утверждены в таблице Менделеева, а 118-й даже был назван его именем — оганесон. И это второй случай в истории, когда химический элемент называют именем учёного ещё при его жизни.
Сейчас в Дубне, где работает Оганесян, создают новый ускорительный комплекс — NICA. Он станет мегапроектом мирового уровня. Физики воспроизведут то, что происходило в первые доли секунды после Большого взрыва, который положил начало Вселенной. Возможно, эти открытия по своей значимости превзойдут те, что сделаны в Европе на Большом адронном коллайдере. Проект будет иметь много прикладных применений — например, в радиобиологии и космической медицине, в терапии онкологических заболеваний.
От борофейна до блокчейна
Хорошие позиции у нашей науки в создании новых материалов. Уже упомянутый Артём Оганов является автором методов, которые позволяют предсказывать и получать материалы с заданными свойствами. Так, разработанную им программу USPEX используют более 5 тысяч исследователей по всему миру. А созданный Огановым материал борофен имеет хорошие технологические перспективы.
«В том, чем занимается наша лаборатория, мы действительно являемся признанными лидерами, — говорит Артём Оганов. — Но в России есть и другие лаборатории мирового уровня, занятые получением новых материалов. Это лаборатории профессора Анисимова в Екатеринбурге, Блатова в Самаре и Солдатова в Ростове-на-Дону. Это великие учёные, поверьте мне. Именно они двигают науку вперёд».
Ещё одно направление, в котором отечественные учёные могут рассчитывать на рывок и мировое лидерство, — квантовые технологии. В Российском квантовом центре (РКЦ) смогли реализовать концепцию «квантового блокчейна» — она полностью исключает возможность взлома и подделки, что открывает фантастические перспективы в военной и банковской сферах, где крайне важна роль криптографии.
«Научные сотрудники РКЦ показали, что, соединив блокчейн с квантовой криптографией, можно такой уровень защиты, который будет не по зубам любому хакеру, даже вооружённому квантовым компьютером», — уверен один самых известных в мире учёных в области квантовой физики, член научного совета РКЦ Александр Львовский.
Где мы отстали?
К сожалению, в той научной сфере, которая имеет отношение к каждому из нас, поскольку мы ежедневно держим в руках гаджеты и прочие электронные девайсы, Россия безнадёжно отстала. Речь о микроэлектронике.
«Когда-то СССР владел технологиями, которые могли обеспечить нашей стране мировое лидерство в электронике, — утверждает научный руководитель Института радиотехники и электроники РАН академик Юрий Гуляев. — В 1970-80-е годы мы были вполне конкурентоспособны в сфере микроэлектроники, у нас были заводы по производству фильтров на ПАВ (поверхностные акустические волны, благодаря этим фильтрам работают почти все электронные приборы, а их мировой рынок оценивается в 20 млрд долларов в год. — Ред.), но из-за перестройки мы эту гонку проиграли. Теперь фильтры на ПАВ массово штампуют в Юго-Восточной Азии — они там стоят центы. В России их тоже производят, но мало. И исключительно для нужд обороны».
Не менее печально, по мнению биолога, профессора Сколтеха Константина Северинова, у нас обстоят дела с науками о жизни.
«На данный момент вклад российских ученых в "валовый продукт" в этой области составляет около 1,5% от мирового, — говорит он. — Если рассматривать не только количество, но и качество научных статей, то наш уровень в целом существенно ниже статей коллег из стран Запада, Китая и Японии. Причины этого, во-первых, в относительно небольшом количестве российских биологов (чем больше людей заняты исследованиями, тем более вероятно, что кто-то наткнётся на что-то интересное и важное), а во-вторых, в заведомо проигрышных по сравнению с иностранными коллегами условиях, в которые поставлены наши учёные. Всё новое оборудование и подавляющие большинство необходимых реагентов производится за рубежом. А кроме того, российским учёным требуются визы, чтобы поехать на престижные конференции в те же США, которые из профессиональных соображений просто нельзя пропускать. И иногда это выливается в месяцы ожидания.
Добавьте сюда вал бюрократии и очень плохого управления на всех уровнях, что приводит к длительным задержкам при проведении даже самых необходимых закупок. Поэтому мне очевидно, что российские учёные находятся в крайне невыгодном положении по сравнению с зарубежными коллегами.
Ситуацию не выправить банальным вливанием денег, необходимы структурные реформы. Про это много говорится, но подвижек не видно. Скорее, наблюдается иная тенденция. Вместо того, чтобы улучшать условия работы учёных, у нас пытаются, как в русской сказке, совершать чудо (рывок, прорыв) — создавать всё новые центры превосходства и прочее.
Мой прогноз на ближайшие 10-20 лет такой: если россиянин и получит Нобелевскую премию по медицине и физиологии, то работа, отмеченная этой наградой, будет сделана не в России».
