«Спасибо, что живой». Бывший солдат разыскал мать спасшего его командира

Хотя ничего геройского он не совершил и - если бы успел об этом в тот момент подумать - не рассчитывал бы ни на какую память… А она нагнала его, уже давно лежащего в могилке, к которой приходит только мама, около церковных ворот на Северном ульяновском кладбище, спустя 20 лет. Отозвалась та боль, которую не залечишь и не забудешь. Вспомнил один солдатик…

- Вася, конечно, никакой был не вояка: отличник, два языка в совершенстве знал. Экономист, заканчивал в Москве сельскохозяйственную академию, уже готовился ехать на стажировку в Германию... - вспоминает Фаина Владимировна Терехова. - Я ему в детстве всё говорила: «Вот, Вася, вырастешь, выучишься на председателя и сделаешь так, чтобы всё по справедливости было!» В 3 года он читать научился. В 5-м классе по радио выступал: «Давайте, - говорит, - разобьём клумбы у каждого подъезда, палисадники облагородим». Бальными танцами занимался. В московском институте учила его уже одна, отец ушёл. Времена голодные, 90-е, сама на пенсии была, устроилась в гостиницу на вахту. Вот на чаевые да на сданные бутылки учила - всё в Москву отсылала. Он не мог этого терпеть и пошёл грузчиком работать - так сразу тройки полезли. Я ему категорически: «Нет, сын, ты учишься, я работаю. Потом ты работаешь - я отдыхаю». Не успел… Привозил мне из Москвы программки театральные - любил ходить в театр. Правда, всё один: высокий, 183 рост, красивый, а невесты не было. «Вот доучусь, мама, ремонт сделаем, и женюсь». Не успел… А потом его в армию забрали. 

«Давай скроемся!» - предлагала я. А он на меня так смотрел… Я уже по телевизору видела, что война идёт, понимала, что сын там, раз от него никакой весточки уже которую неделю нет. Когда из военкомата позвонили - я бельё стирала - и сказали, что Васю убили, я так кричала, что мне и сейчас соседи говорят: «До сих пор в ушах твой крик на весь подъезд». А потом женщина-соцработник ещё успокаивала: «Вы не переживайте, за квартиру теперь платить меньше…» Всё, нет моего мальчика. А я есть.

На здание школы № 2, где учился Вася Терехов, повесили памятную табличку: имя, фамилия, кованые гвоздики. Один из тысяч. Убитый, оплаканный и исчезнувший навеки с лица земли.

И прошло 20 лет.

На коленях

Он искал её долго. Выяснял, выгадывал, молился. Помнил только имя, фамилию и город. Комвзвода Василий Терехов из Ульяновска, 24 года, погиб в январе 1995-го в Чечне, награждён орденом Мужества, помогите найти родственников. 

И Фаина Владимировна нашлась. Сработала одна ниточка, за которую дёрнули. Комитет солдатских матерей, краеведческий музей и далее… «Оказалось, бабушке-то уже 80! Я перепугался: не успею!» - рассказывает Алексей Алексеев, один из пятерых солдат ком­взвода Терехова. Живой.

А мама Васина подумала сперва: мошенник… Документы проверяла! «И только когда в его военном билете имя сына, командира, увидела, поняла: правда». На пороге ветхой однушки из-за коленей Алексея выглядывал маленький сын, а на руках у стоящей рядом жены Ирины спала полуторагодовалая дочь… «И я почувствовала: ведь это Васенька этих детей благословил… И не мог поэтому Лёша не приехать. У него же 20 лет это всё в голове вертелось, перед глазами стояло…»

- Я в Чечню случайно попал - заснул на посту, и вместо дисбата послали меня на войну, - вспоминает Алексей. - Василий мне ещё при знакомстве необычным показался: армия, она же всё-таки гробит людей, очерствляет. А тут такой спокойный, интеллигентный вопрос: «Пойдёте ко мне во взвод?» Я был счастлив - впервые человеческое отношение почувствовал. Офицеры-то над ним и вовсе смеялись… Не курил, водки не пил, сливал свой паёк в пустую бутылку, на Новый год его ходили «распатронивать», он и рад был помочь… 

Я водителем танка был. Когда нас погнали марш-броском из Моздока в Грозный, у моего танка гусеница сломалась, и колонна ушла вперёд, но мне всё рассказали… Стояли наши на окраине Грозного в танковых боксах. Голодали. Василий ходил на нейтральную полосу по пустым, заброшенным домам, приносил своим солдатикам макароны, лук, картошку - что найдёт. А потом этот миномётный обстрел… Был приказ командира прыгать в окопы: солдатики все прыгнули, а Василий - взводный - должен был последним, чтобы проследить, что все солдаты приказ выполнили. Оборачиваются: а он сидит, одну ногу только перекинув, качается и не прыгает. Присмотрелись: тихо стонет… А потом и стонать перестал. Осколок сонную артерию перебил. Командир медбрата теребил: «Спасай, я ж его на своей Эллочке женить хотел!» Медбрат только глаза ему закрыл. Так Василий Терехов и погиб. 

И 20 лет я про это помнил. Я и испугаться не успел на той войне. А может, привык быстро… Но вот то, что после гибели Василия наш взвод расформировали и нас пятерых, оставшихся без командования, не послали в то пекло, из которого 95% уже не пришли обратно… Ведь прочёсывать районы города, зачищать дома посылали роту за ротой - и никто не возвращался назад… Вот это меня мучило. Это ведь из-за Васиной нелепой смерти всё потом было в моей жизни: и белые ночи в Петербурге, и музыкальное образование, и Ира, и Коленька с Полиночкой, и вот этот воздух, которым я дышу… А у Терехова - всё, ничего больше не было. И так мне это было больно. Хотя бы матери поклониться, дань памяти отдать - хотя бы это…

Жена - вообще она всё пилит да пилит за то, что денег мало из своей школы, где музыку преподаю, приношу, - а как услышала о моих поисках, даже гордиться мною начала. А у меня камень с души упал, как я с Фаиной Владимировной к Васе на могилу пришёл. Проститься по-человечески. И прощения попросить - за то, что живой. Детей показать. И спасибо сказать. На коленях.

Васина душа

Прошло 20 лет - и ничего не прошло. И ничего не случилось. Похоронила Фаина сына: «В гробу цинковом лежал, я его лицо сквозь окошечко видела. Гляжу - вроде седой. Так боялась, что чеченцы его перед смертью мучили, ещё не знала, как да что произошло… А потом моргнула: нет, свет просто так падает, не седой мой мальчик, не седой, целенький… Кровоточит рана до сих пор, хотя на людях я молчу. А сын всё снится: то я везу его, маленького, на саночках - и теряю, то бегу наперерез - вагон, идущий в Чечню, останавливаю…

Когда так болит, то во что хочешь ведь поверишь, так? И я однажды в Москве встретила девочку с родителями, маленькую, кареглазую. Так она своих бросила и ко мне подбежала - и ни в какую обратно не уходит, льнёт ко мне. И я подумала: а вдруг Васина душа в неё переселилась? Во что хочешь поверишь, лишь бы не думать, что он лежит в земле и после моей смерти о нём и памяти не останется… А теперь я за Лёшиных детей как за своих внуков буду молиться, так сыном и не рождённых… Они мне вроде родных стали». 

Протянулась ниточка. Дало семя всход. Освободилась душа. И всем стало капельку легче. И Фаине. И Лёше. 

И Васе.

«Он как знал, что не вернётся: посадил перед уходом под нашими окнами яблоньку-ранетку. И до чего она хороша: и раскидиста, и яблочки сладкие. Говорил: «Вот вырастет яблонька, будет тебя, мама, радовать и защищать». Эту яблоньку тут чуть не спилили, так я грудью встала. «Лягу рядом, если тронете», - сказала. Это же Васино дерево. Оно всё чувствует. Как и он».