Советская Венера Милосская. История Любы, лишившейся на фронте обеих рук

Сколько мы слышали таких историй, как эта, и стали нечувствительными к масштабу подвига, что совершили ушедшие на фронты Великой Отечественной.

Украинский фронт. Танков наступало четыре. Первые два подбили, третий стал отходить, но четвёртый прорывался к нашим окопам. Двадцать метров - и раздавит всех, немец идёт неуязвимый под русским огнём. Рядом с нашим обречённым стрелковым отделением залегла бригада чехов. И один из них видит, как из соседнего окопа выползает худенький лейтенантик и на животе быстро двигается в сторону «Тигра», бросает под него связку гранат - и вспыхивает вместе с танком.

Наступление идёт вперёд. А позже выжившие собирают с поля раненых. И чех Петр Герц (так его звали) видит, как шевелится рядом с остовом «Тигра» засыпанный землёй лейтенант, подорвавший танк. У него оторвана одна рука, вторая болтается на сухожилии, лицо в крови, и оно - девичье. 
Это Люба Валиева, командир стрелкового взвода, 23 года.

История солдата Валиевой, уже ставшей землёй, на которой мы живём, - одна из многих и многих. Но ещё можно попытаться собрать кадры в ленту, услышать её голос, в котором первозданной сутью звучит замусоленная десятилетиями истина, которую мы снова пробуем на зуб: чтобы больше никогда.     

Последнее объятие

Уже после войны Любовь И­осифовна приехала на Днепр, в те места, где её часть форсировала реку, где она взрывала тот танк. Разделась, зашла в воду, стремительно поплыла на спине. Пляж привстал со своих полотенец. Форсировала, доплыла обратно, медленно стала выходить на берег. Ещё молодая, обтекаемая каплями, гордая, безрукая. «Венера, Венера Милосская…» - заговорил пляж. Такая она была одна. А в остальном как все: хрестоматийная героиня, поколение 1921 года рождения. Колоски, спрятанные в печь, голодуха и семеро по лавкам в детстве. В юности, в 20 лет, - в очередь в военкомат: упросила записать добровольцем. Мама уезжала в эвакуацию, Люба шла на войну: вокзал, последнее объятие под пронзительный гудок паровоза.

На фронте Люба контужена, теряет слух и речь (потом восстанавливала их), ранена в руку. Между боями пишет заявление в партию. Заканчивает курсы усовершенствования командного состава. Влюбляется в однополчанина, приказом по части регистрируется брак двух лейтенантов. Люба кажется собирательным образом, лавина которых в майские дни обрушится на нас со всех экранов: пилотка набок, гладкие волосы убраны назад, «Ни шагу назад!», фронтовые сто грамм, «За родину, за Сталина!». И только Люба могла бы рассказать, как тосковала по маме ночами, укрываясь шинелью в землянке. Как зацеловывала лицо мужа в минуты затишья, оттирая с него следы пороха. Как обнимала - крепко, обеими ещё руками. Как ненавидела, как боялась, как хотела жить. 

«Лучше бы я умерла»

После ампутации второй руки (Люба «ассистировала» хирургу при операции, а потом провалилась в болевой шок) Любина история переламывается. «Лучше бы я умерла в том бою». Обе руки ныли, хотя одна осталась у танка, а вторая - в тазу на полу полевого госпиталя. Фантомные боли, от которых выло потом полстраны. Сутками ни с кем не разговаривала, только переворачивалась с боку на бок. Муж исчез. В голове потихоньку шевелился осколок. В Советском Союзе, как извест­но, не было инвалидов - они просто исчезали с радаров, с глаз радовавшегося победе народа. И Люба исчезла бы. Спилась, жила бы на вокзалах и выселках. Нет таких героев у Советской страны. Но в госпиталь приехал ансамбль украинской песни, и Люба рывком присела на койке, когда услышала любимую с детства «Реве та стогне Днiпр широкий». Вспомнила всех, кто навсегда остался там, у Днепра, и сейчас не слышит этой песни. И решила не исчезать. 

Она не была инвалидом - у неё просто не было рук. На Белорусском кричат поезда, плачут мужчины, людское море тонет в цветах и нежных берёзовых ветках - мама встречала свою девочку. Обняла её торс - оказалось, Люба в обхвате теперь, как в детстве, снова такая же маленькая.

«Ищу своего спасителя»

Орден Отечественной войны I степени, одиночество и шевелящийся в голове осколок. Затылок ноет к дождю, воспоминания не дают спать - Люба переворачивается на другой бок, подпихивает ногами одеяло. Минутами ей кажется, что это шинель. Жизнь испытывает на прочность, подсовывая элементарные задачи: как расчесать волосы, больше не собранные в тугой пучок, как застегнуть блузку, чтобы пойти на работу (Люба закончила иняз, работает в бюро переводов), как перевернуть страницу… «Лучше бы я тогда умерла». 

Люба удочеряет девочку - спасти человека и спастись самой. Снова выходит замуж. Через 5 лет муж умирает, Люба опять одна, дочка выросла. Уже семидесятые. Первая седина. Недремлющий осколок, вечная головная боль. И снова и снова война, форсирование Днепра, чёртов танк. Память, которая наваливается - как будто душат подушкой - на неё каждую ночь. Поколение 1921 года рождения, страна, живущая с невыговоренной травмой, незалеченной раной, - страна, которая уже скоро сможет одну половину истории забыть, другую переиначить, а оставшееся упаковать в глянцевые обложки и снова ничего не бояться. 

Любу тянет на место случившегося. Она возвращается к Днепру, форсирует мирные воды. Хочет узнать имя человека, вытащившего её с поля боя. Чувствует, как медленно движется к намеченной цели не спящий в её голове осколок. Майор в отставке Петр Герц живёт в городке Фридек-Мистек и узнаёт себя в объявлении в газете: «Ищу своего спасителя». Герц приглашает Любу в Чехословакию, и эта поездка становится звёздным часом советской Венеры Милосской. Она - бессонная ночь в поезде, привычно болтаются пустые рукава, болит голова, завит перманент, стучит сердце - сходит со ступенек вагона на железнодорожном вокзале Праги. И толпа выносит её на руках. Полные залы, овации, путешествие по всей стране.   

Любе будет отпущено ещё 7 лет. И все эти годы она будет жить воспоминаниями о том, как её несли на руках, и спать спокойнее. Каждый раз 9 Мая у неё собирается большая семья, и под аккордеон поют русские и украинские песни. А в 1981-м осколок достигает места своего назначения...  

История лейтенанта Валиевой, хроника её подвига и искалеченной судьбы кажется нам знакомой - кто-то «проходил войну» в школе, кто-то успевает в мае зацепить какие-то отголоски истории страны. Но на самом деле подлинная жизнь Любы Валиевой, как и остальных миллионов солдат, ценна своей неповторимостью, к которой мы можем только попробовать приблизиться. Хочется думать, именно это Люба сказала бы нам сегодняшним, для которых война - это кино и танки на параде 9 Мая. Если бы её голос мог быть слышен из-под земли. Когда люди сливаются в народ и неповторимое перестают замечать, всё рискует начинаться снова.