29 декабря 2013 года в результате теракта в здании железнодорожного вокзала Волгограда 18 человек погибли, 45 были ранены. Житель посёлка Зимовники Ростовской области Михаил Шубин оказался в эпицентре взрыва.
Жизнь после взрыва
«Я сына из школы заберу, и мы можем встретиться в парке», — говорит Михаил в ответ на мою просьбу об интервью. Приходит точно вовремя. Когда я окликаю его по имени, пёс-поводырь Михаила начинает вилять хвостом.
«У меня сын Денис здесь в Зимовниках и жена. Дочь Анастасия от первого брака живет в поселке Чалтырь Ростовской области, — говорит Михаил. — Со школы Дениса забираю я. Лабрадор Макс знает много маршрутов: от дома до школы, работы, рынка, ветлечебницы, вокзала».
Михаил начинает свой рассказ о долгом пути восстановления после теракта.
«Я не должен был выжить»
«Здоровье у меня нормальное, жду операции, на живот нужно сетку специальную ставить, чтобы восстановить мышечный каркас. Но пока ни одна клиника меня не берет из-за того, что большая площадь поражения, да и в финансовом плане еще надо собрать нужную сумму. За сетку необходимо оплатить 100 тыс. рублей, а саму операцию обещали сделать по квоте.
Сейчас у меня на животе нет своей кожи, мышц и жировой прослойки, поэтому я пять лет ношу бандаж. Я стянутый весь. Бандаж нельзя снимать.
После операции сетка должна раствориться в организме и превратиться в своеобразную стенку для поддержания внутренностей.
Именно из-за этого ранения меня изначально отнесли в морг... Потом вернули.
После теракта я очнулся в 36-й больнице Москвы, это произошло 15 января. Находился без сознания полмесяца. В Москве я пробыл почти два месяца. Мне сделали 18 операций, две были очень сложные, длились 20 и 18 часов. Как сказал мой лечащий врач Иван Александрович, их выполняли четыре бригады хирургов. Говорили, что у меня было четыре ранения, несовместимых с жизнью, и по логике я не должен был выжить.
После реанимации меня перевели в хирургию. На тот момент у меня правое полушарие мозга было сильно повреждено и память практически отсутствовала.
Доктор медицинских наук Александр Андреевич Щеголев на одном обходе признался мне: „Крепкий ты парень, не ожидали, что ты вытянешь!“
Заведующая реанимацией Ирина Леонидовна говорила родным, что если я даже останусь живой, то, скорее всего, не буду ходить, потому что левая нога не реагировала ни на холод, ни на тепло. Из-за перелома основания черепа и сильнейшей гематомы я, согласно прогнозам, не мог в дальнейшем разговаривать. Череп стянули железками, а в горле трубка стояла для искусственной вентиляции легких. А когда я заговорил, услышал голос брата и матери, то врачи поняли, что у меня не все плохо с памятью. Главная медсестра Елена Анатольевна со мной много возилась. Я безгранично благодарен всем этим людям!
Потом меня и других пострадавших отправили в санаторий „Пятигорский нарзан“. Месяц в Пятигорске проходил реабилитацию, там и стал заново ходить.
С глазами совсем непонятно. Надежда всегда есть, но сетчатки осталось на одном глазу всего четыре процента. Второго глаза я полностью лишился, потому что ранение головы очень сильное было.
Теракт 29 декабря 2013 года
Момент теракта я никогда не забуду, помню всё до мелочей. Накануне, 28 декабря 2013 года, я приехал в Волгоград по работе: сдал товар, отправил деньги работникам для зарплаты.
Приехал на железнодорожный вокзал, но оказалось, что опоздал на все поезда и все автобусы до Зимовников уже уехали. Переночевал в гостинице. Утренний автобус на 07:00 я пропустил, поэтому пришел на железнодорожный вокзал к намеченному рейсу в обед. В минуты ожидания я часто входил и выходил из помещения вокзала. На это полицейский Дмитрий сказал мне: „Почему ты все время проходишь через металлическую рамку?“ А дальше — всё... Я очнулся первый раз. Это было в Волгограде. Услышал голос: „Ольга, что ты делаешь?“ В ответ слышу: „Ему это больше не понадобится!“ И отключился. Потом понял: в морге с меня снимали цепочку и крестик. Но, когда я подал признаки жизни, меня из морга увезли в больницу и отправили спецбортом МЧС в Москву.
Государственные структуры один раз заплатили компенсацию, а дальше забыли о нас. Когда звонишь в службу социального обеспечения, то тебя недоуменно спрашивают на том конце провода: „Зачем вы звоните? Все уже отлечились, а вы что, лечиться хотите?“
«В посёлке я единственный такой»...
В Зимовники я переехал из поселка Чалтыря, что под Ростовом-на-Дону, 13 лет назад. Остался здесь из-за того, что работал на продовольственном складе. До теракта работали с госучреждениями, снабжали объекты соцкультбыта продуктами питания. На сегодняшний день в розницу торгуем и собираем вторсырье.
Я продолжаю работать, и мне больше по душе сельская жизнь, нежели городская.
С женой Мариной нормально всё. По дому максимально стараюсь сам выполнять мужскую работу. Сначала, конечно, тяжело было ей, и мне иногда кажется, что родные до сих пор не осознают, что я слепой. Бывает, говорят: „Ты что не видишь? Стул рядом стоит, присядь!“
Запахов я не чувствую, но от этого особо не страдаю. Я хожу, разговариваю, голова работает, мне бы зрение вернуть...
Поводырь-лабрадор Максимус Мэн — так собаку зовут по паспорту — мой друг. Сейчас ему пять лет, Макс родился за месяц до теракта.
С Максом ездим в автотранспорте, но бывают проблемы здесь, именно в Зимовниках. Прихожу на вокзал, и первый вопрос: „А вы куда с собакой?“ Несколько раз было, что люди противились: „А зачем вы с собакой сюда пришли?“ Надо объяснять, что это собака-поводырь и что ей положен бесплатный проезд.
Если попадаем в Волгодонск (50 км от дома), там уже другое отношение людей: многие в транспорте благодушно относятся ко мне и Максу.
А в посёлке я единственный такой, есть недопонимание. Во многом из-за такого отношения люди не хотят брать собак-поводырей.
Чат «Слепой дождь»
Слепые — очень неактивные люди, они замкнутые. Чтобы как-то сделать жизнь таких людей интереснее, я создал чат „Слепой дождь“ в мессенджере WhatsApp. Цель — чтобы незрячие выходили на улицу, двигались, помогаю им информационно. Когда сидишь дома, жизнь протекает зря. Но активных очень мало.
Я не злюсь на судьбу, легче от этого никому не станет: ни родным, ни мне. Лучше радоваться жизни, тому, что имею, двигаться дальше, надеяться, что всё будет хорошо. По-другому никак, лучше вперед идти, а не оплевывать за собой.
Во всей ситуации, что произошла со мной, одно непонятно. Я по жизни не носил никогда нательный крестик. И надел его за 10 дней до теракта, потому что мы крестили сына. Но крест не мой: он принадлежал брату моей жены, который умер. И вот вопрос меня очень мучает: этот крест в итоге мне помог или он меня туда затянул, в эпицентр взрыва?
Говорят, что нельзя чужой крест надевать. Но насколько это правда?»
Правила комментирования
Эти несложные правила помогут Вам получать удовольствие от общения на нашем сайте!
Для того, чтобы посещение нашего сайта и впредь оставалось для Вас приятным, просим неукоснительно соблюдать правила для комментариев:
Сообщение не должно содержать более 2500 знаков (с пробелами)
Языком общения на сайте АиФ является русский язык. В обсуждении Вы можете использовать другие языки, только если уверены, что читатели смогут Вас правильно понять.
В комментариях запрещаются выражения, содержащие ненормативную лексику, унижающие человеческое достоинство, разжигающие межнациональную рознь.
Запрещаются спам, а также реклама любых товаров и услуг, иных ресурсов, СМИ или событий, не относящихся к контексту обсуждения статьи.
Не приветствуются сообщения, не относящиеся к содержанию статьи или к контексту обсуждения.
Давайте будем уважать друг друга и сайт, на который Вы и другие читатели приходят пообщаться и высказать свои мысли. Администрация сайта оставляет за собой право удалять комментарии или часть комментариев, если они не соответствуют данным требованиям.
Редакция оставляет за собой право публикации отдельных комментариев в бумажной версии издания или в виде отдельной статьи на сайте www.aif.ru.
Если у Вас есть вопрос или предложение, отправьте сообщение для администрации сайта.
Закрыть