Мариупольская городская больница скорой помощи в конце февраля этого года стала лазаретом, куда со всей округи свозили раненых. В подвале здания жили несколько сотен беженцев, в холле проводили ампутации, а в котельной — принимали роды.
Как мариупольские медики пережили несколько месяцев на линии фронта и как больница работает сейчас, корреспонденту aif.ru рассказал главный врач Сергей Орлеанский.
Евгения Мартынова, aif.ru: — Сергей Евгеньевич, больницу сохранили, новый центр открыт. А есть кому работать?
Сергей Орлеанский: — Тяжело с врачами, но ситуация не настолько критична, как малюют в Киеве! Специалисты у нас есть, они возвращаются, в ближайшее время ожидаем приезда коллег из Севастополя, из Ноябрьска, из городов Сибири.
— Так ведь там зарплаты какие, с нашими пока не сравнить!
— Зарплаты там выше, а здесь дом, свои стены. Город возрождается, боевых действий здесь уже нет. Все это мы прошли, выстояли и пережили такое, что не дай Бог кому-то испытать... Пришлось тяжко. Вот у нас по штату — 450 человек, а на тот момент осталось несколько врачей и столько же медсестер. И огромный наплыв раненых...
— В каких условиях приходилось работать?
— Оперировали в подвале и в холле — в том самом, где я вас встречал сегодня. Там мы проводили ампутации прямо на нескольких столах, практически на носилках. Это у нас было «приемное отделение»... Все вокруг грохотало, отовсюду сыпалось, снаряды рвались везде, но, слава Богу, именно нас не задело. В больницу были прямые попадания, сквозные. Бомбы рвались здесь рядом, возле молокозавода. Но критических разрушений у нас не было, хотя первый этаж сразу же остался без стекол.
— Украинским военным тоже оказывали помощь?
— Оперировали и лечили всех, кто в этом нуждался. Вначале были и украинцы, они отступали — и пришли в больницу. Легкораненых они сюда привозили, а тяжелых — в госпиталь возле плавбассейна «Нептун».
— То есть это правда, что пока вы их бойцов тут спасали, они у вас огневую точку оборудовали?
— Оборудовали — и не одну! Мне стало жутко, когда они в операционную притащили пулеметы: «Покажите, где нам огневую точку можно сделать?» И я им говорю: «Вы что, с ума сошли?!»
Не знаю, какой смысл был в этом, я ведь не военный. Но когда они ушли, конечно, стало легче. Потом начались обстрелы — и пошли гражданские пациенты, за ними — беженцы с Кировского жилмассива. У нас в подвале до 300 человек находилось, более пятидесяти детей! А он темный, сырой, без вентиляции. На улице — минус десять мороза.
— Среди пациентов были дети?
— Да, и самое жуткое — это именно искалеченные и убитые дети, с оторванными конечностями, с ранениями в голову. Привозят ребенка со смертельным ранением, он еще дышит, но умирает на глазах. Была девочка 14 лет. Она была ранена в грудную клетку и брюшную полость и скончалась на операционном столе, мы ничего не смогли сделать...
Мы даже роды принимали, делали кесарево сечение.
— В подвале?
— Да. В маленькой комнате, где была котельная. Она у нас стала родзалом. Сделали кесарево. Можно даже сказать, что при помощи условно стерильного материала и инструмента. Грубо говоря, что было в тот момент в наличии. И все зажило!
Кричащую мать буквально приволокли на носилках, уже начались роды. Отошли воды. А там — тазовое предлежание плода, это показание к кесареву. Мы с заведующим хирургией, Михаилом Николаевичем Сорокиным, когда-то учились в одной группе, а сейчас работаем вместе. Спрашиваю его: «Миша, ты когда-нибудь делал кесарево сечение?» — «Нет!» — отвечает. «Вот и я не делал. Пошли попробуем!» Ну и сделали! Все нормально, достали здорового мальчика. А больная ко всему была еще ВИЧ-инфицированной. Поэтому кормила ребенка искусственными смесями — говорят, что грудное молоко несет риск заражения. Дошло то до того, что просили: «Докорми ты грудью, какой ВИЧ — ребенок умирает от голода!» Но мать уперлась и потребовала, чтоб ее везли в третью больницу. Она еще не знала, что ее разбили, ее уже нет... Она так достала военных, что те под обстрелами поехали сопровождать ее, мужа и ребенка в больницу. На «1000 мелочей» попали под снайпера — те тогда еще везде сидели. Двух военных ребят убили, они возле той машины и полегли... А семейство привезли к нам обратно. Два пацана погибли — такова оказалась цена...
Семья у нас жила в нормальных условиях, мы их даже отоплением обеспечили.
— А топили чем?
— Калориферами. У нас же работал генератор. Топливо было — танки стояли рядом, заливались соляркой — и с нами делились. Когда было тяжело, то наши слесари ездили на заправку и ведрами вычерпывали солярку. Тяжело было, но выкручивались и выдержали до того времени, когда началось регулярное обеспечение.
— Как решали проблему с водой?
— Нам подвозили питьевую — сначала пожарные, а потом мы уже сами ходили к колодцу, который рядом. Когда отключили свет, газ и воду, то местный водоканал старался помогать, пока его полностью не разбили... С приходом союзных войск начались гуманитарные конвои. А воду и свет нам подключили в первую очередь. Мы вообще оказались в хороших условиях. У нас даже буфет открылся первый в городе, торговая точка. Если не ошибаюсь, то в конце мая... Со временем все плохое забывается — свойство мозга!
— Все происходило в эпидемию ковида. Как пережили?
— Было триста человек в подвале — и ни одного случая ковида или пневмонии! Это адреналин.
— Так ведь люди часто сидели в подвале месяцами, и ничего, а как только вышли — организм разом «сдает» — и сразу в морг... С какими пациентами пришлось столкнуться сразу после окончания боев?
— В основном имели дело с ранеными, обожженными людьми. Пациенты позже начали приходить сами уже с осложнениями, нагноениями, последствиями осколочных и обычных переломов, и такие бывают до сих пор.
Еще в июне из подвалов вытаскивали людей с диабетом. Инсулин есть, и его было полно в гуманитарных поставках, но, чтобы его получить, нужно было выйти из убежища. Связи не было, каждый был сам за себя, и люди не знали, куда им идти.
Тяжелых больных, запущенных, сердечников тоже начали привозить. У нас стоит ангиограф, мы занимаемся стентированием — мы же кардиососудистый центр.
— Наверное, когда шли бои, часто с инфарктами сталкивались?
— За все время было один или два, и мы больных прооперировали. Пациентов к нам просто не привозили. Скорая помощь только недавно начала работать нормально. Потому что все машины были разбиты, «азовцы»-то драпали на скорых. Отбирали, садились в них — и уезжали. До войны было больше тридцати автомобилей...
— Тоже приходилось в подвале оперировать?
— Нет, ангиограф у нас стоит на втором этаже и питается от генератора. Эта система работала. Сейчас нам уже стало легче, проводим плановые вмешательства. Я сам занимаюсь стентированием. Мы уже прооперировали порядка сорока инфарктов с марта. А раньше мы могли сорок прооперировать за два месяца, но и населения в городе было больше. Сегодня дежурю — и, если привезут больного, то будем спасать!
