«Захотелось, чтобы он улыбнулся». Бесстрашная медсестра развеселила Путина

О встрече с Президентом и кровавых мозолях, о страшной бомбежке и букете роз, о духах умерших предков и ликах Святых. Об этом и многом другом рассказала aif.ru медсестра полевого госпиталя под Кременной Зоя Степанова с позывным «Кустук», что в переводе с якутского означает «Радуга».

Между нами 9 тысяч километров

Зое Степановой я позвонил через несколько дней, после её встречи с Президентом России Владимиром Путиным. Очень надеялся встретится с ней в Москве, но оказалось, что опоздал. Накануне она улетела и уже добралась до родного Якутска.

Нас разделяло 9 тысяч километров и шесть часовых поясов. Брать интервью на таком расстоянии по телефону у незнакомого и, самое главное, непубличного человека вещь непростая. Одно дело наладить контакт, когда общаешься глаза в глаза, а другое рассказывать в телефонную трубку: «Зоя Петровна, разрешите задать вам несколько вопросов?»

Но я зря волновался. Беседа с Зоей Степановой сразу задалась. Она откровенно рассказала, что подтолкнуло акушерку из Якутска уйти добровольцем на передовую. Туда, где можно погибнуть. Туда, где она нужнее...

«Мне захотелось, чтобы Путин улыбнулся»

— Сказать честно, вначале не поверила, что меня «простую медсестру госпитального взвода» вызывают в Москву, — честно призналась Зоя, — Я была на тренировке по йоге, а телефон названивает и названивает. Надо сосредоточиться, а не получается. Подняла трубку, а мне говорят, чтобы срочно вылетала на встречу с Путиным. От неожиданности телефон чуть из рук не выпала. Но по-военному собралась и вперед.

Разница во времени между Якутском и Москвой шесть часов. С Президентом встречались вечером, по-нашему — ночь. В шутку тогда отметила, что получается у меня «ночной разговор с Путиным».

Женщины рассказывали о своей судьбе, гибели близких, многие плакали, даже у Владимир Владимировича, как я почувствовала, ком в горле стоял. Вот и решила рассказать свою историю. Она, конечно, тоже не веселая, но конец очень оптимистичный. А ещё мне захотелось, чтобы Президент хоть чуть-чуть улыбнулся. Кажется получилось.

Адская бомбежка и огромный букет белых роз

— Мы как раз были на «нуле», — Зоя повторила историю, которую рассказала Президенту, — Так называется позиция, от которой дальше уже идет передовая. Вроде бы и не самый «передок», но прилетает и сюда частенько.

В этот день противник по нам сильно отработал. Налет был неожиданный. Много тяжелораненых. В это время ребята как раз на штурм готовились. Мы оказались на месте. Сделали всё, что надо. Раны были серьезные, но всех стабилизировали и погибших не было. Считаю, отлично, оперативно сработали.

— Но ведь по вам могло тоже прилететь? — спросил я у Зои, — ВСУ всегда бьет по медикам, чтобы и раненых добить, и врачей уничтожить.

— Об этом даже не думали, — услышал ответ в телефонную трубку, — У нас есть порядок, согласно которого мы работаем. Боязнь прилетов и артобстрелов там не предусмотрена.

Но это, как раз грустная часть истории. А то, что вызвало улыбку Путина было дальше. Рано утром, по рассказу медсестры, стук в дверь блиндажа. Зоя открывает, а там огромный букет белых роз. Принес их командир штурмовой группы. Именно его бойцов накануне спасли от смерти медики.

— Мы были так рады этому букету, что представить невозможно. Сначала поставили его в блиндаже, но там темно. Вынесли на улицу и поставили прямо на бруствере окопа. Мне никогда столько цветов не дарили. Мы с девчонками на седьмом небе от счастья были. Обычно цветы быстро увядают, а эти розы долго нас радовали. Откуда их офицер взял, даже ума не приложу. Кругом лес, стреляют, бомбят, а он розы принес. Просто счастье, — вспоминала тот день Зоя Степанова, — Об этом я и Путину рассказала.

Судя по всему, простая душевная история и ощущение счастья передалось и Президенту. Зоя говорит, что он улыбнулся и даже переспросил: «Розы?»

— Я ему киваю, розы, розы. Он заулыбался.

За девять тысяч километров от меня улыбалась и Зоя Степанова, вспоминая и Путина, и офицера, и белые розы в окопе.

Кругом руины, а лики Святых чистые, как слеза

Зная, что Степанова работала акушером в роддоме, не преминул спросить, что же подтолкнуло её решиться бросить привычное место и уйти в неизвестность. Из разговора с ней я понял, что военных в роду у неё не было, а о войне Зоя знала только по фильмам и книгам. Наповерку оказалось, что у женщины были и сугубо личные причины, и то, что называется долгом — профессиональным и человеческим.

— До СВО у меня умер папа, — рассказала Зоя. По голосу было понятно насколько ей тяжело говорить об этом даже сейчас, — Как медик, как дочь, я пыталась помочь, но его не стало. И я себя в этом виню. Почему? Не знаю. А тут начинается СВО, всё время показывает раненых мальчишек. Многие умирают, потому что не могут оказать себе первую помощь. Я очень сильно переживала, душа рвалась помочь, но было страшно. Ведь это, как в пропасть. Кажется, шагни и умрешь. Девять месяцев я с документами ходила мимо военкомата. Никак не решалась. А тут мама ко мне приехала. Я к ней, всё рассказала и спрашиваю: «Мама, что делать?» Она меня поняла и говорит: «Иди, дочка, ты там нужнее. А мы тебя подождем». У меня ведь дочь взрослая, двое внуков. Было кому ждать.

— В военкомате отворот-поворот не дали. Ты же акушерка, а там роды принимать не надо.

— В первый день сказали: «Женщина идите отсюда и не мешайте работать». Когда пришла второй раз, поняли, что серьезно. Оформили документы, прошла комиссию и на полигон.

Полтора месяца занятий в Оренбургской области, затем ещё поближе к ЛБС. Там нас поселили в заброшенном православном храме. Знаешь, на что я обратила внимание? Кругом разруха, а все лики на иконах, словно отмыты, так и святятся.

— А ты верующая? — спросил я Зою.

— Да. У нас, якутов, своя вера. Когда на эвакуацию выезжали, всегда обращалась к духам предков, чтобы помогали, защищали, не дали погибнуть. Тихонько шептала, пока ехали. Без веры никуда.

«Ладони в кровавых мозолях, а мы смеемся»

Встречаясь с бойцами на СВО, особенно молодыми, всегда спрашиваю про первый бой, первый прилет. У Степановой спросил про первый день медсестры на передовой: раненые, перевязки, операции.

— Воспоминания первых дней, это рытьё полевого госпиталя. Руки в мозолях, спины не разогнуть, а мы роем в лесу блиндажи под палаты, операционные. Ребята деревья валят, мы таскаем. За час с девчонками откапали блиндаж четыре на четыре метра и глубиной метра три. Командир так и сказал: «Ну вы, якутки, рекордсменки». Конечно, тяжело неимоверно было, но мы-то понимаем, что надо. Посмеёмся, мозоли заклеим пластырями и опять за лопаты.

Зоя рассказала, что, когда их перевели в небольшой городок на Краснолиманском направлении, то под госпиталь отдали здание, в котором раньше была больница ВСУ.

— Там всё было разрушено. Окна, двери выбиты. Воды, света нет. И кругом чужая военная форма, скорее всего наемников, потому что очень много шевронов с иностранными флагами. Всё выгребли, вычистили, свет, воду провели и стали принимать раненых.

Но вручную вырытые блиндажи в лесу, Зоя сказала, что не забудет никогда.

Просто слушал, как она плачет

Я даже не задавал вопроса Зое о том, что тяжелей всего было на передовой, а она сама рассказала сон. Он часто ей сниться, даже спустя год, как она вернулась домой.

— Только-только закончился бой. Кругом много раненых солдат. Они просят о помощи, стонут. Я бегаю от одного к другому. Перевязываю, осматриваю, но понимаю, что не успеваю. Надо работать ещё быстрее, а сил нет. Я просыпаюсь, а слезы льются из глаз, о тех мальчишках, которым не смогла помочь.

Я не пытался её успокоить. Я не знал, как это сделать и что говорить. Мне оставалось просто слушать...