«Скажи мне два месяца назад, что я буду такие дела обсуждать, с ума бы сошла» — с этой фразы беседу с корреспондентом «АиФ» начинает Алёна Вербенина, мать погибшего во время теракта в «Крокус Сити Холле» инвалида-колясочника Максима.
Мы встретились в кафе, недалеко от дома Вербениных. Здесь мать и сын любили проводить время. Персонал кафе вспоминает Максима. «Очень галантный, воспитанный, культурный, всегда с улыбкой на лице», — говорит менеджер Оксана.
Погибшим признать невозможно
Теперь у матери не осталось даже ДНК сына. Максим оказался в эпицентре устроенного террористами пожара и не смог на своей коляске хотя бы попытаться спастись от их пуль. Запредельные температуры выжгли всё. Ценой жизни парень спас свою девушку. Буквально заслонил Наталью собой, и той удалось выбраться из горящего концертного зала.
Потеряв сына, убитая горем мать столкнулась с проблемой. Поскольку ДНК Максима не осталось, его долго не признавали погибшим: мол, нет на то формальных оснований. И пока родственники других жертв теракта получали выплаты от государства (которые хоть и не вернут любимых людей, но лишними не будут), Алёна Вербенина вязла в бюрократических процедурах.
«Следователи, ведущие дело, перестали выходить на связь, и я не понимала, на каком этапе находится процесс признания сына умершим. Без этого невозможно было получить справку о смерти, а без неё не получить выплаты. Максим числился без вести пропавшим. Поэтому добывать справку нужно было через суд», — в отчаянии рассказывает Алёна.
Некоторое время назад про её мытарства написали многие СМИ. «АиФ» же решил действовать и обратился в Департамент труда и социальной защиты Москвы.
Рассказа о равнодушии и закрытых дверях не будет. Сотрудники департамента не только помогли оформить необходимые документы для получения пособия, но и подтолкнули весь процесс с мёртвой точки. В считаные дни, минуя все формальности, Вербениной зачислили выплату. Справку о смерти Максима Алёна получит уже позже, на основании судебного решения. Нужные бумаги тоже подготовили юристы департамента.
Тот случай, когда хочется поимённо назвать тех, кто откликнулся на призыв «АиФ» о помощи матери, поблагодарить... Но чиновники от соцзащиты оказались теми людьми, которые предпочитают делать свою работу в тишине.
«После того как к вопросу подключились вы и департамент, со мной даже вышел на связь новый следователь по делу сына. Теперь он держит меня в курсе всех событий, и я всегда могу ему позвонить», — говорит Алёна.
Свою готовность помочь Вербениной выразил и постоянный эксперт «АиФ» юрист Аслан Шереужев. Мы предоставили Алёне его данные, с тем чтобы она в любое время могла обратиться к специалисту за бесплатной консультацией.
«Я вижу, что есть участие, сочувствие. Спасибо большое», — благодарит Алёна.
«Берегите детей, прощайте их...»
И всё-таки все её мысли — о Максиме. Накануне нашей встречи Алёна вновь ездила к «Крокусу».
«Настолько остро всё ощущаю, будто трагедия произошла только что. А ведь это было 22 марта. Вижу это обгоревшее здание и осознаю, что у меня от сына только фотография осталась, — признаётся она. — Осознаю, что фактически это место его погребения. Там вся жизнь у меня осталась. Когда я приезжаю к “Крокусу”, могу хоть немного дышать. Обычно иду туда в слезах, а на месте слегка успокаиваюсь. Что-то меня утешает».
Вместе с Алёной у стихийного мемориала впервые побывала и девушка погибшего Максима. Больше месяца она пролежала в больнице. Последствия серьёзных ожогов ещё долго будут давать о себе знать. Наталье делали операцию по пересадке кожи.
«Я не знаю, кому хуже: мне или ей. Она была там и потеряла любимого человека, который буквально накануне теракта сделал ей предложение. Наташа его очень любила, — смахивает слезу Алёна. — Между мной и Наташей — крепкая связь. Мы живём, пока рассказываем друг другу о Максиме. Словно утопающие держимся друг за друга... Я хочу обратиться ко всем матерям: берегите детей, прощайте их. Не сожалейте ни о чём... Спинальная мышечная атрофия (болезнь, которой страдал мой сын), прогрессировала. У него отнимались ноги, руки. Мне невыносимо больно было наблюдать за тем, как он скован инвалидной коляской, будто клеткой. А сейчас я думаю, что нужно было радоваться каждой минуте, проведённой с сыном».
