Колумнист АиФ.ru Пётр Романов:
Если попытаться разбить годы холодной войны на какие-то этапы, то один из них справедливо назвать «хрущёвским» — настолько своеобразные личные качества тогдашнего советского лидера оказывали влияние не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику.
Хрущёв участвовал в ряде самых горячих потасовок холодной войны, среди которых два самых острых и опасных момента противостояния: Берлинский и Карибский кризисы. Но он же отчасти и смягчал накалённую до последней степени атмосферу своей своеобразной харизмой — необычной внешностью, горячим темпераментом и экстравагантными поступками.
В хрониках сохранилось несколько исторических анекдотов, связанных с именем Хрущёва, причём все они имеют разнообразные версии, подчас в корне противоречащие друг другу. До сих пор идёт, например, спор по поводу знаменитого хрущёвского ботинка на трибуне ООН. Вроде бы есть немало свидетельств, что это было. И вместе с тем сын Хрущёва Сергей, да и не он один, ссылаясь на отсутствие документальных доказательств (записи этого момента в архивах ООН не обнаружено, а знаменитое фото Никиты Сергеевича с ботинком в руке признано фотомонтажом), этот яркий эпизод из истории вычёркивает. Впрочем, каковы бы ни были факты, удачные исторические анекдоты опровергнуть в полной мере нереально. Уж что прилипло, то прилипло, не отодрать.
История со знаменитой «кузькиной матерью», годовщину которой мы сегодня отмечаем, из той же серии. Сам факт слов никто вроде не опровергает, но вот пересказывается эта «былинная история» разными источниками тоже немного по-разному.
«Политики везде одинаковы». 10 цитат Никиты Хрущёва
Вообще, тем, кто беседовал с Никитой Сергеевичем, а уж тем более, его переводил, не позавидуешь. Человек он был многословный, повороты его мысли были всегда извилисты, образы — особенно для иностранца — непривычны (под собеседника тогдашний советский вождь не подстраивался), да к тому же Хрущёв мгновенно перескакивал с одной темы на другую. Поэтому между первой и следующей фразой логическая связь часто если и была, то пряталась глубоко в голове самого Никиты Сергеевича, а вот слушателю в этот момент приходилось туго. Вот и та самая «мать господина Кузькина» возникла буквально из ничего.
В 1959 году произошёл обмен выставками между Советским Союзом и США. Советская выставка прошла в нью-йоркском «Колизее», и её посетили около миллиона американцев. Судя по отзывам, выставка понравилась. «Мы увидели новый мир, — писал американский драматург Тэд Уорд, — и этот мир захватывает воображение».
На всю жизнь запомнили американскую выставку в Сокольниках и советские посетители. Мужчин особенно впечатлили американские автомобили, женщин — нашпигованная самыми разными приборами американская кухня, а детей — кока-кола. Сам на той выставке был, кока-колу пил и вернулся оттуда, нагруженный кучей рекламной продукции General Motors.
В США ради этого случая решили послать в Москву вице-президента Ричарда Никсона. Он-то, на свою беду, и сопровождал Хрущёва по выставочным павильонам. Никите Сергеевичу, в отличие от обычного советского человека, выставка не понравилась. Он счёл, что представленное на ней — это нечто третьесортное, а самые современные разработки американцы от русских утаили. Во многом эти выводы были продиктованы примитивным антиамериканизмом, уже въевшимся в кожу каждого крупного партийного функционера. На самом деле всё было с точностью до наоборот: американцам очень хотелось поразить советского человека, поэтому они вложились в эту выставку со всем своим пропагандистским пылом.
Просто Хрущёв видел то, что хотел видеть. Поэтому-то во время вполне мирного, казалось бы, разговора Хрущёва с Никсоном коса вдруг нашла на камень. Беда стряслась, когда Никсон решил показать Никите Сергеевичу типовой домик для одной семьи. Осмотрев сооружение, Хрущёв сразу же затеял спор по поводу качества дома. Американское жильё показалось ему каким-то хлипким — долго не простоит. Никсон согласно кивнул головой, но объяснил, что перед архитекторами такой задачи и не стояло: дом рассчитан лет на двадцать, не более. Жизнь идёт, у семьи появятся дети, со временем изменятся вкусы и мода, так что домовладельцы просто возьмут кредит и построят без проблем новый дом, значительно больше, с учётом прибавления в семействе и согласно новым стандартам и моде.
Сейчас уже трудно разобраться, что вызвало у Хрущёва такую горячность — может, он действительно считал, что уж если строить дом, то на всю жизнь, с учётом всех бабушек, дедушек, внуков и внучатых племянников. Или его раздражала уверенность Никсона в том, что американская семья сможет так легко, когда захочет, сменить одно жильё на другое, да ещё и лучшее. Но в результате он почему-то в присущей ему манере внезапно перескочил с архитектуры на политику и заявил, что если США попытаются испытать на прочность СССР, то Москва покажет американцам «кузькину мать». Между всем предыдущим содержанием и хрущёвским выводом, как видим, связующим звеном оказалось только слово «прочность». Бедный переводчик, столь неожиданно столкнувшись с «кузькиной матерью», разумеется, оказался застигнут врасплох.
Кстати, это был уже не первый случай. Однажды в ООН Хрущёв поставил синхронистов в тупик, обозвав одного из предыдущих ораторов «холуем американского империализма». Слово «холуй» в словарный запас большинства этих высоких профессионалов всё-таки не входило.
Согласно одной из версий, вот и тут американский «толмач», ничего не поняв, так и перевёл: то ли «мать г-на Кузькина», то ли «мать Кузьмы», чем вызвал полное недоумение у Никсона — чем же так страшна эта дама для США? Лишь вмешательство советского переводчика кое-как всё расставило по своим местам, хотя, думаю, настроение американскому гостю это не улучшило. Впрочем, есть версия, что переводчик, несмотря на всю сложность ситуации, оказался на высоте. И это возможно — плохих переводчиков на таком уровне не держат, но известно, что иногда анекдоты рождаются прямо из воздуха.
Как бы то ни было, этот забавный эпизод общения советского и американского политиков в качестве исторического анекдота той сложной эпохи остался, уж очень он подходил к колоритной фигуре Никиты Сергеевича.
Лично я в историю с ботинком не верю, а вот в «кузькину мать» — вполне. Тем более, Хрущёва в разговорах с американскими политиками заносило многократно. В 1959 году в беседе с бывшим американским послом в Москве Авереллом Гарриманом он, горячась, например, говорил: «Если вы пошлёте танки, они будут сожжены, и не заблуждайтесь в отношении этого. Если вы хотите войны, вы получите её, но запомните: это будет ваша война. Наши ракеты полетят автоматически». Разговаривая в подобном тоне, продвинуться к разрядке было, конечно, сложно. К войне — значительно проще.
Некоторые утверждают, что советские атомщики позже, шутя, каждую свою новую бомбу в память о том знаменитом разговоре Хрущёва с Никсоном называли «кузькиной матерью». И это только версия. С другой стороны, чего-чего, а с юмором (включая чёрный) у нас всегда было неплохо. Даже в те времена, когда, казалось, было уж совсем не до смеха.
После своего избрания Джон Кеннеди встречался в Вене с Хрущёвым 3 и 4 июня 1961 года и, на мой взгляд, продемонстрировал куда больше здравого смысла, чем Никита Сергеевич. Кеннеди в деликатной форме просил Москву не обострять ситуацию вокруг Берлина, а Хрущёв, по его же собственным воспоминаниям, решил «поставить молодого президента в безвыходную ситуацию и угрозами подтолкнуть к поискам компромисса». Он даже стал угрожать Западной Европе ядерной войной.
Свою воинственную готовность «дожать» вопрос с Берлином Хрущёв демонстрировал даже «визуально»: в июне на собрании, посвящённом годовщине начала Великой Отечественной войны, Никита Сергеевич, к всеобщему изумлению, появился в форме генерал-лейтенанта (это было его последнее воинское звание во время войны) и снова обрушился на Вашингтон. В США на карикатурного, толстенького Хрущёва в военной форме внимание не без иронии обратили, но эффекта маскарад не дал. Не помогло и заявление Советского Союза об увеличении своих оборонных расходов на 25%.
В конце концов, Хрущёв нашёл-таки способ, который Запад действительно застал врасплох — вместе с воинственным Ульбрихтом возвёл 13 августа 1961 года знаменитую Берлинскую стену. После небольшой паники в Вашингтоне начали думать о том, является ли возведение стены прямым нарушением соглашения о четырёхстороннем управлении Берлином. Вот как описывал события Теодор Соренс, советник американского президента:
Все согласились, что Стена была незаконным, аморальным и бесчеловечным актом, но, однако, не поводом для войны. Она положила конец роли Западного Берлина как своеобразной витрины и пути спасения для Востока. Но не вторглась в сферу действия трёх основных целей Запада, которые он преследовал: нашему присутствию в Западном Берлине, нашему доступу в Западный Берлин и праву западных берлинцев избирать свою собственную систему...
Ряд чисто демонстративных мер Запад всё же провёл: увеличил военные расходы, но они и так были бы увеличены, отсрочил увольнение в запас на какое-то время части офицерского состава, призвал на службу 250 тысяч резервистов. На все эти шаги Москва отреагировала спокойно. Её в гораздо большей степени волновало другое: в Кремле в это время серьёзно обсуждали, что делать, если Запад начнёт экономическую блокаду ГДР — урон от неё был бы действительно весьма ощутимым. Однако об этой мере Запад почему-то не подумал.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
