Пётр Романов, историк:
На самом деле именно эволюционеры, преодолевая исторические обстоятельства («что не век, то век железный»), и двигают Россию вперед. Это они исправляют ошибки «великих», это они без громких слов строят, лечат, а если надо, то идут умирать в народное ополчение.
К тому же и среди эволюционеров есть великаны. Один из них — Михаил Сперанский. Для тех, кто знает отечественную историю, имя известное, но для большинства не говорит ничего. К сожалению.
Сперанский, как и Ломоносов, был самородком. Его отец — сельский дьякон не имел даже родовой фамилии. Как выяснили историки, фамилию он получил в семинарии, когда ему шел одиннадцатый год. Способности проявил уже в детстве, а потому сначала как лучшего ученика Владимирской семинарии его перевели в семинарию при Александро-Невском монастыре в Петербурге, а затем оставили там же преподавать. Как и всякий самородок, все свои знания получил в основном путем самообразования, поглощая неимоверное количество книг. В конце концов, за счет таланта и трудолюбия Сперанскому удалось войти в чиновничий мир Петербурга и даже стать правителем канцелярии генерал-прокурора.
Впервые с императором Сперанский столкнулся в 1806 году, когда случайно в связи с болезнью своего начальника попал к Александру I на доклад. Именно это свидание заставило государя обратить внимание на толкового чиновника и взять его с собой в Эрфурт на встречу с Наполеоном. Бонапарт, поговорив со Сперанским на одном из приемов, был настолько восхищен царским чиновником, что, подведя его к Александру, в шутку заметил: «Не угодно ли Вам, государь, променять мне этого человека на какое-нибудь королевство?». С тех пор Александр I, все еще мечтавший о конституционной реформе в России, и приблизил Сперанского. Это был как раз тот человек, который мог придать его мечте конкретные очертания.
Ни малейшего желания вызвать гнев венценосца у Сперанского не было, но проект конституционной реформы он подготовил, следуя не царским, а своим убеждениям. Зная глубинную природу болезней России, Сперанский понимал, что автоматическое применение на русской земле западного опыта результатов не даст. «Тщетно писать или обнародовать общие государственные статуты или конституции, если они не основаны на реальной силе в государстве», — замечал Сперанский. Его принципиальной позицией была необходимость учитывать не только «внешнюю конституцию» государства — то есть свод законодательных актов и наличие тех или иных учреждений, но и «конституцию внутреннюю» — то есть реальное положение в обществе. Если положения конституции «внешней» не согласуются с конституцией «внутренней», то самые замечательные законы останутся мертворожденными. Урок, актуальный и сегодня.
Для Сперанского не представляло сложности составить самую передовую в мире Конституцию. Труднее было написать основной закон, пригодный для использования в тогдашней России. С учетом ее тяжело больной «внутренней конституции». «Я нахожу в России два класса: рабов самодержца и рабов землевладельцев, — ставил диагноз Сперанский. — Первые называются свободными только по отношению ко вторым. В России нет истинно свободных людей, не считая нищих бродяг и философов». И еще. Как полагал Сперанский, «истинная сила правительства состоит: 1) в законе, 2) в образе управления, 3) в воспитании, 4) в военной силе, 5) в финансах». Из этих элементов три первые в России практически не существуют.
Исходя из этого диагноза, Сперанский и ставил перед Александром I ряд жестко увязанных между собой вопросов, настаивая на том, что, либо государь учтет все элементы предлагаемого плана, либо план обречен на неудачу. План должен быть всеобъемлющим, затрагивая всю политическую систему и общество: исполнительную, законодательную и судебную власть, центральные и местные учреждения. И, наконец, не менее важный вопрос: кто будет реализовывать планы? Самый прекрасный проект могут легко загубить бездарные исполнители. «Тут корень зла, — писал Сперанский, — о сем прежде всего должно бы помыслить тем юным законодателям, которые, мечтая о конституциях, думают, что это новоизобретенная какая-то машина, которая может идти сама собою везде, где ее пустят». На мой взгляд, это замечание позже не учел ни один русский реформатор. Явно не помнят о словах Сперанского и сегодняшние верхи.
В предельно мягкой форме, но автор проекта выдвигал императору ультиматум: если уж браться за дело, то нужно работать во всех направлениях и идти до конца, а иначе лучше и не начинать: все закончится пшиком. Александр I этот ультиматум (или предсказание) понял, но не принял, а самого реформатора, попавшего в незавидное положение Кассандры, отправил в ссылку. Как «французского агента».
Самоуверенная власть далеко не всегда задумывается даже над тем, под каким формальным предлогом избавляется от человека. Вот и здесь такой случай. Мало кто помнит, но к 1810 году главной проблемой для России стало найти министра финансов, от должности отказывались все. И понятно из-за чего. С одной стороны, неумелое управление, а с другой — ряд войн и невыгодная российской экономике континентальная блокада Англии, навязанная Наполеоном, привели к тому, что государственный долг России достиг катастрофической черты. Если учесть, что на горизонте уже просматривалась война с Францией, а государству не хватало денег, чтобы прокормить армию, понятно, что ситуация была катастрофической.
На помощь призвали Сперанского. Чуда за короткий период, остававшийся до 1812 года, он не совершил, но из финансовой ямы Россию вытащил и позволил ей подготовиться к войне. Реформатор установил контроль над государственными расходами, предпринял ряд мер по развитию внутренней и внешней торговли, ввел новые налоги и т.д. Впервые в отечественной истории введя начала отчетности и проверки финансового состояния страны, Сперанский усложнил жизнь многим крупным русским казнокрадам (это ему потом и аукнулось). В результате бюджет перестал быть черной дырой. Вдобавок он сильно задел дворян, введя налог с имений. После этого шага число врагов Сперанского возросло в геометрической прогрессии.
Более того, Сперанский сумел вызвать ярость даже у Наполеона. Чтобы вывести страну из кризиса, реформатор занялся разработкой новых таможенных тарифов и торгового уложения, чтобы поддержать национального производителя. В условиях континентальной блокады удар пришелся главным образом по французским товарам. Но еще большую ярость у Наполеона вызвало то, что Сперанский разрешил швартоваться в русских портах судам с английскими товарами, пришедшими под нейтральным флагом. Эта мера срывала все усилия Франции, направленные на ужесточение континентальной блокады. Для Бонапарта это означало провал стратегического масштаба. Если бы Наполеон мог предвидеть, во что ему обойдется деятельность Сперанского, то в свое время уже не в шутку, а всерьез попытался бы обменять этого человека не на одно королевство, а на три, как минимум. Короче, это был еще тот «французский агент»!
В уме бывшему семинаристу, а позже графу, никто не отказывал. Но дальше начинались разногласия. С точки зрения одних, Сперанский творчески перерабатывал, учитывая при этом все российские реалии, западное право. Другие сравнивали его с дьяволом, подрывающим российские устои. Среди тех, кто травил Сперанского, есть немало известных имен: историк Карамзин и граф Ростопчин, министр полиции Балашов и императрица Мария Федоровна, иезуиты и православные иерархи. «В России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит и любовь первых приобретает страхом последних», — выражал их общую мысль Карамзин. Следовательно, любая конституции России вредна.
Как видим, это очень старый спор: насколько патриотично в ходе национальных преобразований использовать зарубежные наработки. На мой взгляд, Сперанский в своем подходе к делу напоминал Петра I. Если учесть, что обсуждение в России правовых вопросов началось только при Екатерине II и Александре I, а потому отечественное правоведение находилось в то время примерно на том же уровне, что и кораблестроение в допетровские времена, нет ничего удивительного, что Сперанский опирался на западное право. Точно так же как Петр использовал опыт голландцев и англичан на русских верфях.
В то же время Сперанского ценили люди, расходившиеся во всем другим вопросам. Именно его в случае победы планировали включить в свой кабинет министров декабристы. С другой стороны, Сперанского наградил орденом Андрея Первозванного Николай I, подавивший восстание декабристов, причем, в знак особого расположения снял орденскую ленту со своего плеча. И было за что. Комиссия во главе со Сперанским бросила спасательный круг в хаотически плескавшиеся воды российского судопроизводства, издав Полное собрание законов Российской империи. Тем самым создав предпосылки для великой судебной реформы уже следующего царствования.
В ссылке каждое появление Сперанского на улице сопровождалось криками толпы: «Изменник!». Только в 1816 году он был снова востребован Россией и назначен сначала губернатором Пензенской губернии, а затем генерал-губернатором Сибири. Вместе с тем бывшего ссыльного уведомили, что он обязан проследовать к новому месту службы, не заезжая в столицу.
Встретиться со Сперанским лицом к лицу император не захотел. По-человечески Александра I понять можно. Он был стыдливым самодержцем.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
