Как нам сегодня, в пору непростых отношений между странами, всё же найти точки соприкосновения? Об этом рассуждает писатель Даниил Гранин. Ему недавно вручили премию им. Фридриха Гааза: «святого доктора», немецкого врача, безвозмездно лечившего в России в XIX в. тяжелобольных и заключённых.
«Встреча промахнувшихся»
— У России с Германией давние связи. Пожалуй, ни с какой другой страной мира, ни с каким иным народом у нас нет таких сложных, причудливых и даже сокровенных отношений. Здесь воедино переплелись любовь, взаимоуважение, помощь и в то же время ненависть, мстительность. Я испытал всю силу этих чувств, когда началась война. Народ, который я знал через Шиллера, Гёте, Гейне, через замечательную музыку, начал страшную войну. Но во имя чего? Я был на фронте, на передовой, и до сих пор не знаю её причин с нашей стороны. Их просто не было, на нас напали... Поэтому до сих пор восстановление наших связей — трагическая, мучительная история.
Знаете, в Париже открыт Музей Сопротивления Франции во время оккупации. Там есть надпись: «Простим, но не забудем». Она соответствует и моим послевоенным чувствам. Когда я впервые приехал в Берлин после войны, я шёл и видел немцев моего возраста и старше. Меня спросили: «Что вы чувствуете?» И я ответил: «Чувствую, что это встреча промахнувшихся. Они в меня стреляли — промахнулись. И я промахнулся». И надо было от этой боли и обиды переходить к нормальному человеческому общению. Это непросто, но необходимо: ненависть никуда не ведёт.
Через суму и тюрьму
Россию и Германию связывает много хорошего. Это правда. Ведь если оглянуться на нашу историю, то Романовы, в большинстве имевшие немецкое происхождение, много полезного сделали для России. Способствовали развитию нашей науки с петровского до сегодняшнего времени и немецкие учёные. В состав первой Академии наук (1724 г.) немцев входило даже больше, чем русских. Я, например, дружил с академиком Раушенбахом. Это был замечательный учёный, который работал вместе с Королёвым и создавал нашу космическую и оборонную технику. В 1942 он как немец был выслан в трудовой лагерь и шесть лет находился в заключении, прошёл суму и тюрьму. На нарах на обрывках бумаги рассчитывал полёт зенитных снарядов. И только по просьбе Келдыша его выпустили и разрешили работать в Москве. Он мог не любить Россию, но любил. Мог уехать на историческую родину, его не раз приглашали на самых выгодных условиях, — не уехал.
Однажды во время визита Горбачёва мы вместе с ним находились в Германии в составе советской делегации. Признаюсь, я просто наслаждался поездкой, смотрел на окружающий мир. Он же все дни хлопотал и добивался восстановления прав немцев, высланных в Поволжье. И таких примеров много. Немцы не были для нас приезжими, посторонними людьми. Они полноправные участники российской жизни на протяжении столетий, и мы им многим обязаны.
Мне вручили премию им. доктора Фридриха Гааза, или, как в России его называли, Фёдора Петровича. Прошло уже два века, но его поступки помнят. Благополучный врач, к которому обращались пациенты из высшего общества, начал лечить заключённых, нищих. При этом Гааз не претендовал ни на что, просто бескорыстно помогал тем, кому труднее всего. Кажется, небольшая в масштабном понимании история. Но она очень много значит для нравственного здоровья общества. Оказывается, можно так жить: поддерживать тех, кто стал несчастным, отверженным. Отдать бедным всё своё состояние. Проявлять милосердие — и ничего не требовать взамен.
Для нас это особенно важно, потому что в советскую Россию благотворительность возвращалась с трудом. Я испытал это на своей шкуре. Когда мы в Ленинграде организовали первое общество «Милосердие», нам сказали, что это буржуазные замашки. Что, если надо, власть сама этим займётся, а вы не суйтесь. Не ваше дело. Нет, это наше и только наше дело! Потому что одно из самых сильных чувств, которое делает человека человеком, — сострадание. Его трудно воспитывать, ведь на людей больше всего действуют не призывы, а такие конкретные примеры, которые, в частности, показал своей жизнью доктор Фёдор Гааз.
Выкарабкаться из разочарований
Меня часто спрашивают, можно ли помириться враждующим народам через культуру, литературу? Как в таких конфликтах должна вести себя интеллигенция? Не знаю, как другие сферы, но книги, чтение даже в период распрей много значат.
Возьмём тех же немецких авторов. Что мы читали после войны? Ремарка, Грасса, Ленца... Нам хотелось узнать, как такая цивилизованная, образованная страна могла поддаться ужасу и мраку фашизма. Как это могло быть? И немецкая литература много сделала, чтобы выяснить: что происходило с нацией и душой каждого человека в отдельности? Как великий народ мог допустить, чтобы такое случилось?
В России были похожие переживания, причём нам пришлось ещё сложнее. Немцы после войны провели большую работу по денацификации страны, и им в этом очень помог Нюрнбергский процесс. У нас такого не было, нам никто не помогал. Мы сами должны были выкарабкиваться из разочарований, иного понимания жизни. Литература помогала ответить на сложные вопросы, и эта работа продолжается до сих пор.
Я много ездил по миру и пришёл к чёткому выводу: все люди живут одинаково и желают одного и того же. У всех есть родители, дети и близкие, о которых они заботятся. Есть желание быть ближе к природе, иметь материальный достаток и т. д. В жизни японца и русского, хотя их разделяют тысячи километров, нет ничего исключительного, и наоборот, много общего. И меня очень беспокоит, что в мире становится всё больше нетерпимости, зла. Зло — тупиковое чувство. А вот у добра всегда есть будущее. Пора нам это понять и вспомнить слова русского немца, великодушного доктора Фёдора Гааза: «Спешите делать добро». Промедлим — последствия не застявят ждать...
