На нас погода отдохнула. Роман Вильфанд о том, почему весна опаздывает

Когда придёт весна, каким будет лето и почему наши прогнозы не всегда точные, рассказывает научный руководитель Гидрометцентра России Роман Вильфанд. 

Юлия Тутина, «АиФ»: Роман Менделевич, прош­лое лето било температурные рекорды. Показалось, что и зима была теплее обычного. 

Роман Вильфанд: Да, весь 2018 год был замечательным. Он был не только тёплым, но, я бы ещё сказал, и светлым. По количеству дней с солнечным сиянием он вошёл в рекордсмены. В декабре 2017-го было всего 6 солнечных минут, а в декабре 2018-го – почти в 100 раз больше.

Сугробы мешают

– Так почему же нынешняя весна так затягивается?

– Это, я бы сказал, вопрос метеоролого-психологический. Видите, вы уже сформулировали утверждение: «весна затягивается». Но температурный фон в марте на европейской территории страны был на 2,5 градуса выше нормы. Просто нам сложно принять, что в наших умеренных широтах, в отличие от Италии или Греции, весна не приходит в марте. В России это зимний месяц, а на азиатской территории таковой и апрель. Поэтому в марте рассчитывать на атмосферное тепло нельзя, можно только на душевное. 

– Один ваш коллега говорил: в марте могло бы быть теплее, но помешали сугробы. Не понимаю: какая связь?

– Связь прямая. В этом году выпало снега выше нормы, а в Поволжье, например, и вовсе в 2–2,5 раза больше обычного. Но поскольку зимой часто были оттепели, то к марту снег слежался в плотные сугробы. Пушистый снег давно бы растаял, а чтобы растопить жёсткий снег с прослойками льда, требуется большое количество тепла. Вот и выходит, что высота сугробов вроде небольшая (в среднем раза в полтора меньше обычного), но они не исчезают. 

Предположим, эта зима была бы бесснежной, тогда март побил бы все рекорды – температура была бы 10–12 градусов тепла. Почему? Дело в том, что в марте постоянно наблюдался перенос в наши широты тёплых воздушных масс со Средиземного моря и даже с севера Африки. Но, попадая на покрытую снегом поверхность, этот воздух за счёт турбулентности быстро охлаждался. Ну и при снежном покрове альбедо (отражаемость) очень высока – 80–90%. Поэтому солнечная энергия уходит обратно в верхние слои тропо­сферы, не участвуя в прогреве подстилающей поверхности. Собственно, основываясь на характере снежного покрова, мы и предупреждали: ждать ранней весны не стоит.

«Без человека не обойтись». Как составляют прогнозы погоды Подробнее

– Так когда же нам её ждать? 

– Весну в полной мере человек ощущает при 15 градусах тепла, когда мы снимаем верхнюю одежду и можем комфортно чувствовать себя в пиджаках и платьях. По расчётам, которые мы проводим, снег должен растаять даже в лесах к 10–15 апреля. Чуть раньше ото льда освободится Ока, до самого устья, которое пока сковано льдом. Так что в ожидании прихода весны давайте ориентироваться на середину апреля. 

– Ещё вопрос про прогнозы. Ваше ведомство анонсировало долгосрочный прогноз на лето. Он позитивный фактически для всей территории страны. Июнь, июль, август будут жаркими? 

– По всем расчётам получается, что лето будет около и выше нормы. Данный прогноз – не обещание, не утверждение. Такие долгосрочные анализы имеют вероятность 60% и, кстати, ни в какой другой стране мира не делаются. А мы вот такие прогнозы выпускаем, а затем их регулярно уточняем. Закончился март – выпустили прогноз на апрель, потом в конце апреля на май. То есть идёт постоянная корректировка прогноза. 

Ледник растет, а полюс тает. Парадоксы мирового глобального потепления Подробнее

Где суперучёный для суперкомпьютера?

– Раньше наши метеорологи очень гордились точностью прогнозов. Насколько я помню, многие годы мы по этому показателю были в первой десятке, наравне с британцами, американцами. Притом что финансирование было не самое выдающееся. Но говорят, что Россия свои позиции постепенно теряет. Как же так? Недавно вон за большие деньги суперкомпьютер обновляли...

– На территории нашей страны с 2009 г. (после того как установили предыдущий суперкомпьютер) прог­нозы Росгидромета являются самыми точными. Они точнее, чем прогнозы любой другой национальной службы, любого развитого прогностического центра. И это я говорю именно о ведущих зарубежных метеорологах. Мы ведём мониторинг качества  прогностической продукции всех – и отечественных и западных коллег, – у нас оно самое высокое. 

Но прогнозы – это очень науко-, технолого- и информационноёмкая отрасль деятельности. Мир стремительно рвётся вперёд. Для того чтобы разрабатывать новые технологии прогнозирования, нужно иметь как можно больше спутниковой информации. А наша группировка метеорологических спутников очень хилая. Я бы сказал, небольшая по численности и инвалидная. Там очень много приборов, которые не работают или работают плохо. Это первое. Второе: нужно увеличивать наблюдательную сеть. Она у нас для такой огромной территории не очень большая и не очень густая. Но самое главное – вся информация должна перерабатываться специалистами, учёными, технологами на новой замечательной вычислительной платформе. Понимаете, суперкомпьютер закуплен, а деньги на его эксплуатацию не выделены. Но суперкомпьютер – это же не телевизор, который купил в магазине, включил – и он заработал. Для того чтобы методы прогноза совершенст­вовались, с суперкомпьютером должны работать специалисты суперкласса. Эту работу нужно обеспечивать – организационно, технологически, финансово. В итоге сегодня вроде бы всё хорошо: мы аккредитованы Всемирной метеорологической организацией как ведущий прогностический мировой центр, входим в консорциум по высокодетальному прогнозу... Но всё это пока. А перспективы расплывчатые.