Дорогие читатели! В своих письмах и звонках в редакцию вы нередко просите рассказать о ваших любимых авторах, сотрудниках «Аргументов и фактов»: Кто они, как попали в газету, чем занимались в своей «прошлой» жизни, чем интересуются помимо творчества и т. д. идя навстречу этим пожеланиям, мы решили познакомить вас поближе с самыми популярными журналистами «АиФ» — Теми, чьи материалы, согласно опросам, регулярно занимают верхние строчки наших рейтингов «читаемости», вызывают у вас самый большой отклик. Начинаем с интервью Вячеслава Костикова — политобозревателя «АиФ», ведущего рубрики «против течения».
Под лозунгом стабильности
Владимир Полупанов «АиФ»: — Вячеслав Васильевич, в последних номерах «АиФ» не было ваших публикаций. Читатели волнуются, с чем это связано?
Вячеслав Костиков: — Были проблемы со здоровьем. Но я постепенно возвращаюсь к работе. Уже начал писать материал, который выйдет в следующем номере.
— У вас довольно острые материалы, критикующие власть, которые вы публикуете под рубрикой «Против течения». Получаете ли вы звонки из Кремля или другие сигналы о том, что слишком много себе позволяете?
— Мне никогда никто не звонил. Если где-то наверху и недовольны моими публикациями, думаю, всё достаётся главному редактору.
— На ваш взгляд, вообще, есть ли у нас сегодня свобода слова?
— Она, безусловно, есть, но, на мой взгляд, серьёзно ограниченна. Возможно, это связано с тем, что власть опасается, что чрезмерное, как ей кажется, злоупотребление свободой слова может нанести ущерб стабильности.
— Судя по вашим публикациям, вы всегда стояли на демократических позициях. С течением времени ваши взгляды на демократию не претерпели изменений? Вы не разочаровались в ней?
— Разочарования никакого нет. Другое дело, что наша политическая система, как мне кажется, развивается в таком направлении, что возможности для применения инструментов демократии сокращаются под лозунгом «сохранения стабильности».
— Вы считаете, во времена Ельцина политическая жизнь была интереснее и разнообразнее, чем нынешняя?
— Да, политическая жизнь была гораздо активнее. Существовали независимые партии и независимая журналистика. Сейчас не так.
— Вы ведь работали пресс-секретарём президента Ельцина в 1992–1995 гг. Но ваш уход с этой должности был связан со скандалом. За что вы пострадали?
— До августа 1994 г. в Германии оставался значительный контингент нашей Западной группы войск. Когда было решено вывести последний эшелон, во всём мире это восприняли с большим энтузиазмом. Готовился визит Ельцина в Германию, где были предусмотрены торжественные мероприятия. Накануне торжества у президента была бессонница. Борис Николаевич вместе с министром обороны Грачёвым просидели полночи, выпивая в гостиничном номере. И хотя у Ельцина был могучий организм, он, как тогда было принято говорить, находился в «тяжёлом состоянии». В течение дня несколько раз «поправлял» себя пивом. В Трептов-парке на большом митинге выступал с речью и в какой-то момент перестал читать текст, написанный помощниками, и начал импровизировать. Сказал ненужную фразу, которая разлетелась по всему миру: что во Второй мировой войне не было ни победителей, ни побеждённых. Ближе ко второй половине дня на площади перед мэрией Берлина оркестр стал играть «Калинку». Борис Николаевич подошёл к дирижёру, отобрал палочку и, пританцовывая, начал дирижировать. Естественно, на следующий день все СМИ были заполнены кадрами и негативными комментариями. Единственным человеком, который нашёл в себе смелость напрямую сказать президенту всё, что об этом думает, был Борис Немцов. Ельцин очень уважительно к нему относился. Ходили даже слухи, что это будущий преемник. 
Крупные российские СМИ, до этого хорошо относившиеся к Борису Николаевичу, опубликовали разгромные материалы. Что мне оставалось делать в этой ситуации? Утром после визита в Германию я приехал в Кремль и стал читать обзор СМИ, подготовленный кремлёвскими сотрудниками. Он получился слишком комплиментарным. Я счёл, что такие вещи скрывать нельзя, и внёс туда выдержки из газет, в которых фигурировали слова «унижение», «позор» и т. д. «Ты смелый человек. Снимаю шляпу», — сказал мне первый помощник президента Илюшин. Ельцин был, конечно, возмущён.
Но этим дело не кончилось. В группе помощников возникли опасения, что случившееся нанесло серьёзный ущерб и политическому имиджу Ельцина, и репутации всей кремлёвской команды, и стране в целом. Впереди были выборы 1996 г. Президентская команда (Илюшин, Рюриков, Сатаров, Краснов, Батурин, Пихоя и ещё несколько человек) решила, что этот инцидент нельзя оставлять без внимания. Так родилась идея громкого «Письма семерых», элементы которого готовили 7 помощников. Но сводил их вместе в один текст я. Он получился довольно жёстким. Примечательно, что Коржаков (глава Службы безопасности президента), Барсуков (директор ФСБ) и Шевченко (помощник по протоколу) его тоже подписали.
— Чего вы хотели этим письмом добиться?
— Мы придумали лозунг: «Верните нам прежнего Ельцина». Хотели привлечь его внимание к совершенно недопустимому стилю работы кремлёвской администрации с обществом. Ельцин был романтиком, сторонником движения к демократии. Но как это делать, не очень понимал. Довольно быстро у него стала накапливаться усталость от того, что ничего не получается. Уровень благосостояния народа стремительно падал. Ты, наверное, помнишь, как на Тверской бабушки торговали носками, в магазинах было шаром покати, предприятия стояли, денег не было. Он верил, что после Горбачёва быстро поднимет страну с колен, — достаточно лишь встать на путь рыночных реформ. Иллюзия была у всех, не только у него.
Ватикан мечты
— Но это письмо он вам не простил?
— Не простил. Несколько человек из «семейной команды» стали говорить ему: «Борис Николаевич, мы погорячились. Извините. Хотели как лучше». Оказалось, я единственный, кто не ходил просить прощения. Он перестал со мной здороваться, не подавал руки, отворачивался. А месяца через четыре позвонил и сказал: «Вячеслав Васильевич, зайдите». «Как вы смотрите на то, чтобы поработать за границей?» — спросил он. «Если вы так решили, возражать не стану», — ответил я. Было понятно, что так меня решили наказать. Но наказали своеобразно, назначив Чрезвычайным и полномочным послом в Ватикане. В иерархии дипломатических служб это высшее назначение, которое только можно пожелать.
— Потому что минимум работы?
— Дело не в этом. Во-первых, это Рим, Ватикан, хороший климат. Во-вторых, у меня были прекрасные отношения с мидовским начальством. И когда меня отправляли в Ватикан, начальник хозяйственного управления сказал: «У нас в посольствах по 50–100 человек. А у вас всего 4 человека в подчинении. Что ни попросите, всё дадим». Так и было. Я жил на вилле, на которой побывали почти все мои друзья. Она находилась недалеко от могилы Сенеки, которую мы часто посещали с бутылочкой хорошего вина. Михаил Федотов (тогда постпред России при ЮНЕСКО. — Ред.) сочинил стихотворение после одного из таких визитов: «На могиле Сенеки мы, как древние греки и почти как этруски, выпивали по-русски». Одно из самых больших впечатлений от пребывания в Ватикане — поездка по небольшим итальянским монастырям.
— А какая работа вообще велась в Ватикане?
— Я был вторым послом в Ватикане после восстановления дипломатических отношений. До меня этот пост занимал опытный дипломат Карлов — тончайший знаток католицизма. Но у таких знатоков сохранялась советская практика — они писали в МИД пространные реляции с нюансами, выдержками из газет, которые в МИДе никто не читал. Когда я туда приехал, то прекратил эту практику. При этом был в центре событий, у меня возник довольно большой круг общения. Из разговоров с кардиналами, Папой Римским у меня скапливалась реальная информация. Через 3 месяца работы я получил от министра иностранных дел Евгения Примакова телеграмму: «Вячеслав Васильевич, благодарю за резкое сокращение ненужной информации и за углубление политического анализа ситуации в Ватикане».
Все процессы в Ватикане идут так медленно, что свободного времени было довольно много. Я привык к интенсивной работе в Кремле с утра до вечера и первое время был в панике — что делать?! И стал писать книгу «Роман с президентом». Я особо ни от кого это не скрывал. Даже Борису Николаевичу говорил ещё до ухода с поста пресс-секретаря. «Но только хорошо напиши», — требовал Ельцин. Коржаков и Барсуков отнеслись к этой идее крайне плохо. Они боялись, что напишу что-то негативное, чего я не собирался делать. Нельзя сказать, что писал книгу тайно, но остерегался, что за мной следят. И когда закончил работу, отправил рукопись в Москву с доверенным лицом.
— Выход книги стал причиной вашего отзыва?
— Причиной моей высылки из Ватикана стала не столько книжка, потому что в ней ничего антиельцинского не было, а то, что в это время борьба между Гусинским и Березовским сильно обострилась. Я проявил неосторожность, дав интервью каналу НТВ, принадлежавшему Гусинскому. Оно было так смонтировано, что получилось скандальным и антиельцинским. Борису Николаевичу об этом доложили. И вскоре я получил телеграмму из МИДа: «Предлагаем вам вылететь в Москву первым рейсом».
— После Ватикана вы работали в холдинге Владимира Гусинского «Медиа-Мост», а потом оказались в «АиФ»?
— Да. Во время работы пресс-секретарём существовал клуб главных редакторов, который я курировал. Примерно раз в три месяца Борис Николаевич встречался с главными редакторами основных изданий, которые делились с президентом своими мыслями о том, что происходит в стране. Ельцин до поры до времени ценил эти встречи. Но потом они прекратились. Кстати, главред «АиФ» Владислав Старков демонстративно перестал ездить на эти совещания. Я его приглашал, а он мне отвечал: «Что я должен говорить Ельцину? Что он мне может сказать?» Но у меня со Старковым были хорошие отношения, мы часто встречались. И когда Гусинский уехал из страны, Владислав Андреевич предложил: «Приходи к нам в „АиФ“ работать». Старкову хотелось придать мне какой-то звучный статус, и он придумал должность — директор Центра стратегических исследований.
— Вы же родом из рабоче-крестьянской семьи. Расскажите о ней.
— Мои папа и мама родились в разных деревнях Рязанской губернии. В 1920-х гг., спасаясь от голода, переехали в Москву. Мама работала ткачихой на фабрике «Красная Роза», а когда родилась моя сестра, устроилась дворником во дворе нашего дома на 2-й Мещанской. И я ей часто помогал. Папа был личным водителем близкого к Сталину человека — начальника Главного политического управления Советской армии Филиппа Голикова. Отец многое слышал и знал. Поэтому, когда я поступил на факультет журналистики МГУ, сказал мне: «Учись, но только ничего не пиши». Он понимал, чем это чревато.
— У вас была бедная семья?
— Жили небогато, но не хуже других. Папа прошёл войну и вернулся живым. А среди наших соседей были в основном семьи, в которых мужчины погибли. И это была такая беднота... Помню, выйдешь с каким-нибудь бутербродиком во двор, и ребята кричат: «Славка, оставь!»
В журналистику привела любовь
— А в журналистику вы как попали?
— В журналистику меня привела любовь. Когда окончил школу, пошёл в ПТУ и выучился на токаря 5-го разряда. Два года проработал на Московском заводе точных измерительных приборов. Во время учёбы в ПТУ влюбился в одну девчонку, которая была умной и первой поступила на факультет журналистики. И я пошёл за ней. Но с первого раза провалился, поскольку совершенно не был готов. Поступил на следующий год. А девушка, из-за которой я туда поступал, вышла замуж за лётчика «Аэрофлота» и исчезла из моей жизни.
— Со своей супругой Мариной, как я слышал, вы познакомились на журфаке?
— Да, с Мариной мы познакомились на первом курсе. Она меня долгое время не понимала. Я ей казался шумным, смешным и нелепым, потому что всё время болтал. Марина родом из семьи дворян. Недалеко от Третьяковки есть дом, где когда-то жила её бабушка — удивительная женщина, образованная и верующая. Она совершенно не принимала советскую власть. До конца жизни не читала советских газет и не слушала советское радио.
— Ваша единственная дочь Дарья тоже выбрала журналистскую стезю?
— Даша тоже окончила журфак. Причём её учили те же преподаватели, что и нас с Мариной. Работала в научном журнале у Петра Капицы. Потом ей пришлось ездить с мужем в длительные заграничные командировки по дипломатической линии. У меня двое внуков, и правнучка уже пошла в первый класс.
