«А у нас договор ренты, – немолодая женщина смотрит на уполномоченного по правам человека по Челябинской области Алексея Севастьянова, как на Бога. – Вы наша последняя надежда. Что нам делать? Квартира продана на аукционе, новый собственник звонит, угрожает, требует освободить помещение. Куда нам с внучкой и дочерью деться? Где мы будем жить?».
Столько взрослых кичигинская школа вместила впервые. Обычно в её коридорах звучит детский смех, сегодня в актовом зале рыдают мамы и бабушки учеников. ЗАО «Кичигинский ремонтный завод», практически единственное место работы в этом селе, где десятилетиями вкалывали местные жители, объявлен банкротом: квартиры своих рабочих предприятие продаёт за долги. Завод, работавший с 1942 года, специализируется на ремонте сельскохозяйственной техники, производстве запасных частей для тракторов и сельскохозяйственных машин. Предприятие подконтрольно семье местного предпринимателя Ивана Исаева, бывшего директора завода.
«Верим, конечно, он же умный, он директор»
Уставшие от непосильных проблем селяне не кричат, не ругают на чём свет стоит бывших работодателей, которые списали их, как отработанный материал. Рассказывают Севастьянову свои истории тихо, улавливают каждое его слово. Люди только сейчас начинают понимать, что во многих своих бедах они виноваты сами.
«Когда на всех заводах области повышали зарплаты, мой муж на ремонтном получал копейки, – утирая слёзы, говорит Марина. – Рабочие заикались о прибавке жалованья, ответ неизменно был один: завод строит для вас дом, терпите, зато скоро все в новые квартиры переедете. И мы, правда, переехали, только вот документов на квартиры никто не получил. Договоры были оформлены таким образом, что их собственником значился завод. А мы жили кто на правах аренды, кто с последующим выкупом, кто вообще без оформления и без прописки. В нашей семье вообще катастрофа: предприятие оценило квартиру в четыреста тысяч, мы двести пятьдесят отдали, а нам вот такую бумагу дали». Женщина протягивает Севастьянову договор. Уполномоченный читает и не верит своим глазам: в документе значится, что женщина даёт взаймы собственнику предприятия двести пятьдесят тысяч рублей «для проведения процедуры банкротства». Ни о какой квартире речи не идёт.
«Так, а вы что же, договор-то не читали? – уполномоченный поражается правовой безграмотности работников. – Где тут хоть слово о вашем жилье?».
«Да мы начальству верим, – отвечает женщина. – Директор умный, знает, как надо оформлять. Только сейчас вот оказалось, что некоторые активы с завода выведены, а дом наш числится на балансе, как нам юристы предприятия пояснили. Нашу квартиру на торгах продали. Какой-то человек купил её за пятьсот пятьдесят тысяч рублей и теперь требует с нас или деньги, или жильё освободить».
401 способ отъёма денег у населения
Приехавшие с Севастьяновым юристы удивляются: как можно так обмануться? Один из пострадавших «кичигинцев», пришедших на встречу, чуть слышно бормочет: «Сколько там у Бендера относительно честных способов отъёма денег у населения? Четыреста? Вот вам ещё один».
Правозащитник объясняет собравшимся, на первый взгляд, элементарные вещи. Выселить их могут только по решению суда. Может, новый собственник процесс и выиграет – но по телефонному звонку вещи паковать рано. Люди немного успокаиваются: они выигрывают время.
«Мы будем оказывать вам правовую поддержку, – обещает Севастьянов. – Кто-то написал заявления в прокуратуру и полицию?». Люди в зале отрицательно качают головами: мы не знали, а что, надо? Севастьянов, как детям, объясняет кичигинцам: если вы опустите руки, то действительно переедете на улицу. «А я вот уборщица, получаю на руки две пятьсот, как мне жить? – обращается к Севастьянову жительница посёлка. – Ещё и с квартиры выгоняют, у меня она оформлена по социальному найму. А будешь жаловаться – и с этой работы погонят, в Кичигино другой нет».
Уполномоченный по правам человека связывался с внешним управляющим завода Павлом Ефимовым, включившим квартиры работников в конкурсную массу. Управляющий сказал омбудсмену, что реализация квартир совершенно законна: они числятся на балансе предприятия. О том, что это единственное жильё для семей с детьми, новые и старые собственники, видимо, предпочитают не думать. Сейчас Павел Ефимов в командировке в другой области.
«Мы не рабы»
Семья Дияновых тоже живёт в «спорном» доме на улице Крылова по договору социального найма. По деревенским меркам, это хорошее жильё: чистая трёхкомнатная квартира, пластиковые окна, много света. Глава семьи Игорь работает на предприятии 13 лет. Его жена – инвалид третьей группы. Воспитывают троих детей. Игоря только сегодня выписали из больницы: почти месяц он провёл в челябинском ожоговом центре после несчастного случая на производстве, на этом самом ремзаводе. Взорвался раскалённый металл, на Игоре загорелась синтетическая куртка. Мужчина чудом остался жив.
Привыкший работать за троих, чтобы содержать своих детей и жену, Диянов честно говорит омбудсмену: я не знаю, как жить дальше. Работа с металлом была его целью и мечтой, он оставался на заводе плавить сталь и по трое суток – были бы заказы и зарплата. Всегда брал подработки, чтоб получить побольше.
«Нам не выдавали никакой спецодежды, – едва сдерживая слёзы, говорит Игорь. – Я столько раз напоминал Михалычу, что нужна спецодежда, но меня никто не слышал, и вот тебе. Мы ведь не рабы, а отношение к рабочим именно такое».
На столике у кровати Игоря лежат лекарства. Все они выкуплены за свой счёт. Руководители предприятия ни разу не навестили Диянова в больнице: с ним день и ночь сидела только жена. Как могла. Поддерживала, подносила лекарства, смазывала раны. А троих детей семье пришлось оставить на попечение соседей и бабушки. «Я чуть с ума не сошла за эти дни, – говорит Елена Диянова. – Слава богу, нам выделили путёвки в санаторий, хоть малыши под присмотром, я детей туда отправила»
Дияновы, как и другие девять семей, должны освободить занимаемую по договору соцнайма квартиру. Обращение к омбудсмену – их последняя надежда.
«У меня вся жизнь из-за этих ожогов разрушилась, – признаётся Диянов. – Мне металл ночами снился, я на работу бегом бежал. А сейчас я куда годен? В 37 лет инвалид. К печи меня больше не допустят, где у нас ещё работать? Только сторожем. Жена больная, дети маленькие. Полная безысходность сейчас, не представляю, как жить, ради чего, почему такая несправедливость кругом? В реанимации черти ко мне приходили. Я уже, было, за ними пошёл, так меня малыши назад вернули, кажется, кричали: «Папа, мы без тебя пропадём». Лишь бы теперь нам всем вместе не сгинуть».