170 лет назад, 22 июня 1853 года, был запущен станок «Вольной русской типографии», основанной в Лондоне одним из самых известных русских эмигрантов-невозвращенцев Александром Герценом.
Неизвестно, впрочем, думал ли сам Герцен о том, что не открывает, а лишь продолжает историю русских невозвращенцев, пытавшихся окопаться в Англии. Вероятнее всего, «неисправимый социалист», запуская свою типографию, из которой на Российскую империю было выплеснуто немало публицистической грязи, даже и не подозревал, что у него были предшественники. И что судьба тех первых русских невозвращенцев сложилась совсем не так, как они предполагали, выбирая для жизни «сытую, прогрессивную и спокойную» Англию...
Пиво, сёмга и университет
Начиналось всё за здравие. В конце августа 1602 года из Архангельска в Лондон отправился корабль, который вёз в Европу четырёх отпрысков «дьяческих», то есть министерских семейств, для профильного обучения. В сопровождающем письме было сказано: «Микифор Олферьев, сын Григорьев, да Сафон Михайлов, сын Кожухов, да Казарин Давыдов, да Фетка Костомаров посланы государевой волею для науки латынскому и аглинскому и иных разных немецких государств языков и грамот».
Кроме письма, подписанного царём Борисом Годуновым, эти четверо имели с собой на дорогу и на первое время в Лондоне некий «припас»: «Сухарей, круп и толокна в достатке, а такоже мяса четыре пуда, да четыре ж пуда сёмги, пять вёдер уксусу, пять вёдер вина, да десять бочек пива». Эти подробности не лишние — Русское царство тогда испытывало страшный голод, так что «припасами» особо не разбрасывались и выделяли их только для самых важных государственных инициатив. А что может быть важнее, чем подготовка квалифицированных кадров для Посольского приказа, то есть тогдашнего Министерства иностранных дел? Годунов был вполне разумным и проницательным государем, отлично понимавшим, что для попадания России в «концерт европейских держав» жизненно необходимы крепкие дипломаты. И потому первых русских абитуриентов снабдили не только «припасом». Через английского купца Джона Мейрика в Англию были переданы казённые деньги — на покрытие расходов за обучение специалистов.
Неудивительно, что в Англии русских встретили с распростёртыми объятиями. «Московская четвёрка» удостоилась внимания самой королевы Елизаветы I, которую Годунов лично просил предоставить будущим дипломатам режим наибольшего благоприятствования. Международный престиж Годунова тогда был очень велик, и королева-девственница своё обещание сдержала. Уже через несколько месяцев появилось известие: «Русским дворянам, прибывшим из Московии, Её Величество предложила на выбор разные колледжи Винчестера, Итона, Кембриджа и Оксфорда...»
Родина ждёт
Выбор был сделан, и учёба пошла. Причём весьма неплохо. Известно, что Микифор Олферьев в мае-июне 1605 года сдавал экзамены на степень бакалавра в колледже Сент-Джона Кембриджского университета. По злой иронии судьбы как раз в это время в Москву входил самозванец Лжедмитрий I.
Собственно, из этого факта и исходили многие историки либерального направления, занимавшиеся сюжетом «первые русские студенты-невозвращенцы». Дескать, куда им было возвращаться? В страну, объятую Смутой и войной всех против всех? Нет уж — они решили остаться в Англии, ну вот и молодцы, и правильно сделали. Тем более что на родине про них забыли и вспомнили только более десяти лет спустя — в 1613 году...
Тут имеет место банальное передёргивание. Посольский приказ, в котором предстояло трудиться выпускникам английских университетов, о них никогда не забывал. Просто на возврат отучившихся специалистов нужна была санкция высшей власти. И как только в качестве этой самой власти утвердился не очередной самозванец или царь, «выкрикнутый» на площади, а избранник «Всея Русской Земли», процесс был запущен. Уже спустя 4 месяца после восшествия на престол царь Михаил Фёдорович Романов отправляет в Англию посольство.
Послы играли в открытую и честно. Да, признавалось, что Смута имела место. Но отмечалось, что сейчас её последствия в основном преодолены: «Ныне по милости Божией Московское государство строитца и всё в нём доброе деетца». А раз так, то для государственного строительства обученные в Англии специалисты очень даже кстати: «Робяты позадавнели на чужбине, а ведь на Москве они Государю надобны к посольскому делу». Отмечалось также, что поехали они не сами и не навсегда, к тому же учились за казённый счёт: «Посланы волею государя Бориса Фёдоровича, на время, для науки...» Напоминали также, что в России у них остались родные: «Отцы их и матери беспрестанно бьют челом Великому Государю, чтобы дети их оказались в Москве...»
Словом, просили вернуться добром. Однако ответ оказался отрицательным. «Робяты», похоже, купились на ложные сведения о том, что в России продолжается Смута, и там запросто можно пропасть без вести, помереть с голоду, быть убитым или лишиться всего достояния.
Страхи сбываются
Царь посылал за ними ещё три посольства — в 1615, 1617 и 1621-1622 гг. Тщетно. «Робяты» явно полагали, что в Англии и её колониях, активно развивающихся и богатеющих, им будет гораздо лучше, сытнее, а главное, безопаснее, чем на родине.
Но, опять-таки по иронии судьбы, вышло ровным счётом наоборот. Нет, поначалу карьера невозвращенцев складывалась блистательно. Зато потом становилось ясно, что лучше бы им было послушать первых послов и вернуться домой подобру-поздорову.
«Фетка Костомаров» уверенно шёл по дипломатической линии и дослужился до впечатляющих высот. Первым русским послам было сказано: «Фетка Костомаров служит в Ирлянской земле от короля аглицкого секретарем». То есть исполняет роль чрезвычайного и полномочного представителя короля в Ирландии, одной из самых богатых провинций. А вот последнему русскому послу уже заявили, что найти его никак не могут: «Съехал из Аглицкой земли неведомо куды, и вестей от него нет». Стало быть, один пропал без вести.
Сафон Михайлов и Казарин Давыдов, ставшие Майклом Сафони и Дэвидом Кассарианом, с 1609 года шли по линии международной и колониальной коммерции. Они заключили контракты с Ост-Индской компанией и, курсируя между Явой и Борнео, весьма успешно закупали для неё шелк, индиго, сандаловое дерево и опиум, а впоследствии и алмазы. Однако очень скоро в Индонезии начались серьёзные конфликты между английскими и голландскими колониальными компаниями. В итоге оба русских сложили там головы. Сафон Михайлов был разнесён на куски голландским ядром, а Казарин Давыдов попал в плен и умер там от голода.
Микифор Олферьев стал именовать себя Никифор Алфери. И он пошёл по духовной линии. Вот как писали об этом русские послы: «Веры православныя отступил и неведомо по какой прелести в попы стал». Действительно, он сделал отменную карьеру — был уважаемым англиканским священником и богословом-теологом. Причём достиг в этом деле серьёзных высот — на личной встрече с русскими послами «веру православную хулил и хвалил Бога, что его вывезли от тёмной русской веры в светлую аглинскую землю, и аглинским людям многое неподобное про русских людей рассказывал». В общем, образцовый вариант перевёртыша. Его судьба сложилась точь-в-точь по русской пословице «Бог долго ждёт, но больно бьёт». В Англии началась своя смута — Революция 1640-1660 гг. И в 1643 году пуританские мушкетёры Оливера Кромвеля ворвались в церковь, где проповедовал наш богослов. Вышвырнули его из храма, а потом и из дома — вместе с английской женой и восемью детьми. В течение 17 лет он фактически побирался, живя из милости...
Итог для невозвращенцев оказался неутешительным. Все их страхи сбылись. Но не на родине, которую они высокомерно отвергли. А в «сытой, спокойной и прогрессивной» Англии.
