80 лет назад, 16 октября 1941 года, из-за быстрого продвижения вермахта к Москве в столице СССР возникла паника, вылившаяся в массовое бегство и анархию. Только 20 октября, когда в городе и прилегающих районах ввели осадное положение, предусматривающее такие меры обращения с трусами, паникёрами и мародёрами, как расстрел на месте, положение относительно стабилизировалось.
Картина безрадостная, правда? Полный раздрай, разброд и шатание. Враг на пороге, люди бегут, руководство бездействует, да и есть ли оно, это руководство? Журналист и блогер Леонид Млечин в своём труде «Один день без Сталина. Москва в октябре 1941 года» утверждает, что оно чуть ли не самоликвидировалось: «Сталин словно растворился. А с ним партийный аппарат. Куда-то пропали чекисты, попрятались милиционеры. Режим разваливался на глазах. Он представлялся жёстким, а оказался просто жестоким. Выяснилось, что система держится не на волеизъявлении народа, а на страхе. Исчез страх, а с ним и советская власть».
Да, картина безрадостная. Но только по той причине, что в этой картине лживо всё от первого до последнего слова. Истинное положение дел было принципиально иным.
Начнём с того, что паника как таковая, сопровождаемая неконтролируемым «драпом», актами мародёрства и грабежей, длилась один день: 16 октября. 17 октября стало спокойнее. А 18 октября положение стабилизировалось безо всяких репрессивных мер, как бы само собой. Этот факт парадоксален сам по себе. Кому-то покажется, что такого попросту не могло быть. Разрыв шаблона логично влечёт за собой домыслы и передёргивания, с помощью которых пытаются подогнать реальность под свои ощущения.
Так что же произошло в Москве в те несколько дней «чёрного октября» 1941 года?
Во-первых, надо уяснить раз и навсегда одну важную вещь. Темп наступления немцев на панику не влиял вообще. Средняя скорость продвижения вермахта в ходе операции «Барбаросса» на Московском направлении была удивительно стабильной: 5-17 км в день. Такой она была в августе. Такой же она была и в ноябре. Однако ни в августе, ни в ноябре никакой паники в Москве не случилось. А ведь в конце ноября немцы, как известно, на несколько дней заняли самые что ни на есть предместья города и обозревали Кремль в полевые бинокли.
Сигнал к панике был дан, как ни странно, высшим руководством страны. 15 октября Государственный комитет обороны издал постановление, согласно которому надлежало эвакуировать из столицы иностранные дипмиссии, а также правительственные органы. Постановление было секретным. Именно это обстоятельство и запустило московскую панику.
Панические настроения всегда имеют в своей основе слухи и сплетни. Главный и самый опасный слух формулируется так: «Братцы, начальство нас предало и бежит!» Хотя о бегстве не было никакой речи. Эвакуация предприятий и организаций из Москвы к тому моменту уже шла полным ходом, и об этом было всем известно. А вот то, что решение об эвакуации правительства не огласили и, главное, не разъяснили народу как полагается, было серьёзным просчётом. Паника началась.
И поначалу она развивалась по всем канонам жанра. Именно к 16 октября относятся те воспоминания, которые рисуют картину анархии и чуть ли не падения советской власти. Вот строки из дневника журналиста Николая Вержбицкого: «Кругом кипит возмущение, кричат о предательстве, о том, что капитаны первыми сбежали с кораблей, да еще прихватили ценности. Вспоминают обиды, притеснения, несправедливости, зажим, бюрократическое издевательство чиновников, зазнайство и самоуверенность партийцев, драконовские указы, газетную брехню и славословие…»
Много ли было «ответственных товарищей», которые, бросив свои посты, ринулись бежать? Секретная справка Московского горкома партии и прокуратуры Москвы приводит следующие данные: «16-17 октября из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Было похищено наличными деньгами 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на 1 051 000 рублей. Угнаны сотни легковых и грузовых автомобилей. Выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партийных документов вследствие трусости в связи с приближением фронта».
С некоторой долей условности при известной политической ангажированности всё это можно выдать за «исчезновение советской власти». Но в реальности советская власть никуда не делась. Напротив, она, как ни парадоксально это звучит, была отчасти восстановлена в своих изначальных формах. В немалой мере этому способствовала пропаганда, которая на протяжении почти четверти века внушала: «Советская власть — это власть трудового народа!»
О том, как это выглядело на местах, свидетельствует рассказ журналиста Михаила Корякова, который в 1941 г. служил в инженерных войсках, был командирован в Москву за минами и оказался в столице как раз 16 октября. Впоследствии он стал невозвращенцем, жил в США, был одним из первых сотрудников радио «Свобода», так что заподозрить его в попытках обелить коммунистов никак не получится.
Что же он обнаружил на заводе по производству мин?
«В цехах гудело, пыхало, взвизгивало, скрежетало, — и там шла налаженная работа. Как будто фабрички и не коснулись события, какие происходили в этот день в Москве.
— Директор-то ваш где? — спросил я. Работницы переглянулись, смеясь.
— А мы его арестовали.
— Как это… вы?
— Вот так… мы! Женщины, которые тут, при складе. Которые в цехах работают, те что видят? Взаперти! А нам и двор, и улица — как на картине. Мы первые заметили: подъехала машина, остановилась в переулке у забора. Директор с кассиром — в контору: деньги вынимать из кассы. На машине — вещишки, жёнушки, детишки. Парамонов, секретарь парткома, сидел-сидел, да тоже вслед кассиру. Тут мы их и забастовали! Как они вынесли чемодан с денежками к машине — подняли крик, окружили. Они, понятно, отбиваться, ну наши из цехов повыскакивали. В деревообделочном — столяра, хоть и старики, а всё мужчины. Ухватили бегунов, поволокли в контору. А тут и наш Иван Тимофеевич, военпред, подъехал. Позвонил куда надо — забрали, конечно, голубчиков…»
В этом фрагменте — тот самый ключ, который поможет понять, почему паника, начав развиваться по канону, вдруг прекратилась «сама собой». Сложилось вместе сразу несколько факторов. Силовые структуры власти никуда не делись и уж точно не затаились: стоило позвонить «куда надо», и система сработала штатно. Но главное было всё-таки не в этом. Сохранность властных структур — ничто без сознательности простых граждан. Потому что государство — это не товарищ Сталин, не силовики, не управленцы и не партийцы. Государство — это гражданин, верящий в государство. События нескольких дней октября 1941 года показали, что с этим в СССР было всё в порядке. Паника схлынула.
И произошло это ещё до постановления Государственного комитета обороны об объявлении осадного положения. Согласно этому документу, оно вводилось 20 октября. А паника прекратилась кое-где уже 17 октября, о чём в своих воспоминаниях рассказывает ныне здравствующий доцент МГПИ им. Ленина Владимир Сперантов, которому в 1941 г. было 9 лет: «Самое удивительное — вся эта внезапная паника и неразбериха так же быстро кончилась, как и началась. Уже на следующий день большинство предприятий заработало, ещё через день открылись станции метро, пошли трамваи, и даже, как с удовлетворением отметила мама, продукция „Красного Октября“ стала отпускаться строго по накладным…»
Примерно о тех же сроках прекращения паники говорит и Михаил Коряков: «16-го волнения начались, 17-го пошли на убыль, 18-го сошли на нет. Москва обновилась, переродилась, действительно стала суровая, грозная и спокойная».
А вообще, лучше прочих о причинах столь внезапного прекращения московской паники сказал 24 мая 1945 года товарищ Сталин. Его знаменитый тост «За русский народ!» содержит исчерпывающее объяснение: «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него имеется здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение».
