105 лет назад, 5 апреля 1918 года, во Владивостоке было сделано объявление: «Я не могу не беспокоиться о жизни и имуществе проживающих в городе подданных Японской империи... Поскольку принятые мною меры заключаются в защите японских подданных, то ещё раз заявляю, что горячо питаю глубокую дружбу и сочувствие к русскому народу».
Авторство этого объявления принадлежало командующему японской эскадрой, контр-адмиралу Хирохару Като. А принятые им меры заключались в том, что японский десант, высаженный с эскадренного броненосца «Ивами», занял ключевые точки русского города.
Запутались в собственной лжи
Эта высадка была только началом того, что у нас принято называть японской интервенцией на Дальнем Востоке. В самой Стране Восходящего Солнца это именуют гораздо скромнее — «Отправка войск в Сибирь». Надо признать, что некоторое рациональное зерно в японском названии есть. В период с 1918 по 1925 г. действительно шла постоянная отправка войск в Сибирь — на пике интервенции численность японской армии в пределах России составляла до 75 тыс. человек. А в общей сложности, с учётом замены разбитых частей, в Сибири побывало до 120 тыс. японских солдат и офицеров. Для сравнения — соучастники Японии по интервенции располагали гораздо более скромными силами. Так, американский экспедиционный корпус на Дальнем Востоке едва достигал 10 тыс. человек, английский и французский — чуть более тысячи каждый.
А вот что касается целей отправки японских войск в Россию, то рациональное зерно пытались скрыть то с помощью красивых лестных слов, то трескучей публицистической риторикой. Самое забавное, что японцы в итоге запутались сами, выдав целую серию взаимоисключающих версий. Скажем, то самое объявление контр-адмирала Хирохару Като, где он заявляет о «дружбе и сочувствии к русскому народу», начиналось со слов: «Я питаю глубокое сочувствие к настоящему положению России и желаю немедленного искоренения междоусобиц и блестящего осуществления революции!»
Но вот что пишет японский журналист Каваками: «Япония, по-видимому, была единственной страной, которая следовала определённой политической линии. Основной целью Японии в Сибири было воспрепятствовать распространению большевизма, и она настойчиво проводила эту политику».
Налицо полная неразбериха. Нельзя же одновременно желать России «блестящего осуществления революции» и «препятствовать распространению большевизма».
Однако в том-то и дело, что вся эта неразбериха — ложь от первого до последнего слова. Ни того, ни другого Япония по-настоящему не желала. Истинные, сокровенные чаяния японских политиков состояли в другом. В отторжении от России как минимум Приморья и Сахалина, по возможности — Восточной Сибири и Камчатки, а также превращении этих территорий в свою колонию.
В российских землях видели лишь колонию
Это, собственно, и подтвердил уже после Второй мировой войны бывший Верховный Главнокомандующий всеми вооруженными Силами Российской Восточной окраины генерал-лейтенант Григорий Семенов. Или, если пользоваться советской терминологией, — белый атаман Семёнов, тот самый человек, на которого японцы делали основную ставку. На допросе в августе 1946 года он показал: «В 1918 году японцы начали переговоры с Колчаком, обещая поддержать нас силой своей экспедиционной армии. Цель Японии — любыми путями добиться отторжения от России территорий Приморья. Я же должен был, после того как стану главой Дальневосточного правительства, ликвидировать всякие пограничные формальности между Приморьем и Корейским генерал-губернаторством. Наряду с этим я был обязан предоставить Японии полную свободу переселения японцев на территорию Сахалина и Приморья».
Ввиду того, что допрашивали Семёнова в МГБ СССР, некоторые скептики могут усомниться в искренности показаний — им же «доподлинно известно», как «кровавая гэбня умела вышибать признания». Однако существуют документы переговоров о мирном урегулировании ситуации в Приморье, которые велись правительством Дальневосточной республики и правительством Японии с августа 1921 по апрель 1922 г.
Просьбу делегатов ДВР вывести войска из Приморья японская сторона отвергла и выдвинула свои требования. Уничтожить все укрепления на границе с Кореей и в районе Владивостокской крепости. Ликвидировать русский военный флот на Тихом океане. Признать свободу проживания и передвижения японских военных чинов в ДВР. Приравнять японских подданных к подданным ДВР в области торговли, ремесел, промыслов. Предоставить японским подданным право собственности на землю. Предоставить свободу плавания японским судам по рекам Амуру и Сунгари. Передать Японии в аренду на 80 лет остров Сахалин.
По сути, это и означало отторжение Приморья и превращение его в японскую колонию. О том, какая судьба ждала бы в этом случае русское население, лучше прочих может рассказать Джон Уорд, полковник английского экспедиционного корпуса на Дальнем Востоке: «Наивысшее презрение японцы питали к русскому народу. Этих несчастных людей они сбрасывали с железнодорожных платформ, пуская в ход приклады винтовок даже против женщин, обращаясь с ними точь-в-точь, как с племенем покорённых готтентотов... Я стоял в Никольске на платформе и видел, как японский часовой ударил прикладом своей винтовки в спину русского офицера. Последний упал плашмя, катаясь от боли по полу, между тем как японец, скаля зубы, взял ружье “на караул”... Японский офицер, которому я донёс о происшедшем, очень удивился моему заступничеству за русского и указал на то, что они оккупировали Сибирь и имеют право делать всё, что им угодно».
«Со всех сторон били пулемёты»
Особо отметим, что японский рядовой ударил не какого-то там большевика, а белого офицера. То есть с формальной точки зрения — своего же союзника по «искоренению большевистской заразы». Но то — формально. Фактически же любой русский — неважно, монархист он или большевик, офицер или крестьянин — рассматривался японцами как потенциальный раб.
Впрочем, становиться рабами хотелось не всем русским. Очень скоро партизанское движение достигло таких размеров, что кое-где можно было говорить даже о паритете сил. В таких случаях японцы вели себя не столь нагло. Более того — перед некоторыми партизанскими частями они даже заискивали, объявляли себя друзьями и заключали с партизанами мирный договор. Так произошло в городе Николаевске-на-Амуре, который в начале марта 1920 года был занят отрядом Якова Тряпицына. Поначалу всё действительно было тихо и мирно. Но вот что случилось потом: «В 3 часа ночи 12 марта отряд японских солдат, квартировавших в городе, вопреки условиям мирного договора, заключённого с партизанами, внезапно окружил и осадил штаб партизанской армии, по которому японцы открыли ураганный огонь. От разрыва бомб здание штаба загорелось со всех сторон. В штабе в это время находились: Тряпицын — командир партизанской армии, Наумов — начальник штаба и другие служащие со своими детьми. Они были застигнуты врасплох...»
Внезапность — важный фактор. Но русские партизаны сумели дать отпор. В итоге японский гарнизон был наголову разбит — 700 убитых и 132 пленных.
Ясное дело, японцы принялись мстить. Но почему-то не партизанским отрядам. То, что они устроили сразу в нескольких городах, больше всего напоминает карательные акции гитлеровцев во время Великой Отечественной войны на оккупированных территориях. Отличий немного. Разве что японцы сделали упор на внезапность и публичность своих карательных акций, обильно приправив это дело ложью.
Вот свидетельства жителей только одного города — Хабаровска:
«3 апреля на заборах города появились объявления за подписью командующего японскими войсками. Эти объявления гласили, что в городе наведён должный порядок и японские войска в ближайшее время его покинут. Однако 5 апреля утром началась стрельба...»
«Была очень тёплая погода. Народ рано утром устремился на улицу. Никто ничего не подозревал. Стрельба началась сразу изо всех видов оружия. Я упал и увидел такую картину: горел вокзал, откуда выбегали женщины с детьми, извозчики, рабочие железной дороги. Со всех сторон били замаскированные пулеметы. Часов в десять я увидел группу детей-школьников, бежавших по улице Вокзальной. Японцы открыли по ним огонь, дети падали по 2-3 человека одновременно».
«Одновременно с этим проводились насилия. На Комсомольской площади стоял собор. Спасаясь от обстрела, в него забегали многие школьники-подростки. Японцы ворвались туда и насиловали девушек... Среди них была изнасилована дочь фельдшерицы Обертюхтиной Варвары, после чего она сошла с ума».
«Вскоре после выступления японцы ходили по домам. Зашли в дом на улице Волочаевской к гражданке Мишкевич, вывели на улицу её мужа и расстреляли у неё на глазах только за то, что он был одет в гимнастёрку военного образца... На Барабатевской улице три японца изнасиловали гражданку Петрову на глазах у мужа».
«Во время этого выступления японцы сожгли дом инвалидов на Казачьей горе вместе с тридцатью его обитателями...»
Всего в городах Дальнего Востока в тот день, между прочим, канун Вербного Воскресенья, японцами, по самым скромным подсчётам, было зверски убито и замучено более 5 тысяч человек.
Именно так на протяжении нескольких лет японцы «защищали жизнь и собственность своих соотечественников» в России.
