80 лет назад, 9 июля 1941 года состоялось судебное заседание, на котором Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело Николая Вавилова и приговорила его к высшей мере уголовного наказания — расстрелу. С некоторым довеском: «А также к конфискации имущества лично ему принадлежащего. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
На самом деле приговор оказался не таким уж и окончательным. В июне 1942 года заместитель наркома внутренних дел Всеволод Меркулов отправил на имя главы Военной коллегии Верховного суда заявление, где отметил: «Ввиду того, что указанный осужденный может быть использован на работах, имеющих серьёзное оборонное значение, НКВД СССР ходатайствует о замене высшей меры наказания заключением в исправительно-трудовые лагеря НКВД сроком на 20 лет». Ходатайство было принято. Смертной казни Вавилов избежал. Возможно, судьба Вавилова могла сложиться иначе, и его на самом деле планировали задействовать в «работах, имеющих серьёзное оборонное значение». Однако 26 января 1943 года Николай Иванович умер в Саратовской тюрьме. Предварительный диагноз — крупозное воспаление лёгких на фоне дистрофии. Смерть наступила вследствие упадка сердечной деятельности.
Репрессии 1930-х годов — не самый радостный сюжет отечественной истории. Особенно если дело касается учёных. Слишком велик соблазн повторить ошибки высшей власти тех лет и на полную мощность включить режим «поиск виноватых». К тому же виноватые как-то слишком быстро находятся. Кто виноват в том, что умер Николай Вавилов, и были осуждены такие величины, как Сергей Королёв и Андрей Туполев? Конечно, кровавый репрессивный аппарат СССР и лично Иосиф Сталин, тут и к гадалке не ходи. Не стесняются пускать в ход формулировки вроде: «Сталин задумал и осуществил расправу над ведущими советскими учёными».
Между тем реальное положение дел с самыми яркими именами — Вавиловым, Туполевым и Королёвым — вселяет уверенность, что ни Сталин, ни НКВД не являлись инициаторами и заказчиками расправы. Максимум, что можно им предъявить, это создание условий, в которых конкуренция и борьба учёных за ресурсы приняла чрезвычайно уродливые формы. Собственно, эпоху тридцатых можно даже без особых натяжек сравнить с памятной многим эпохой девяностых, когда борьба за ресурсы была нерегулируемой, и выливалась в прямое физическое насилие и убийства.
Разница лишь одна. Тридцатые были, если можно так выразиться, «девяностыми наоборот». Конкуренция и борьба за ресурсы жёстко регулировались государством в соответствии с задачами, которые стояли.
А задачи были ещё в 1931 году чётко сформулированы товарищем Сталиным на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 года: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Объявлялась гонка. Тех учёных, кто в неё включался, а, тем более, побеждал, ожидали серьёзные материальные бонусы. Скажем, для конструкторов были определены три категории. Третья категория — «просто конструкторы». Они работают по перспективным направлениям, но пока ничего конкретного не создали. Получают около 1500 рублей. Вторая категория получает от 2 до 3 тысяч рублей — эти уже имеют какие-то реальные наработки. Первая категория — элита общества. Оклад 4 тысячи рублей, плюс премиальные. Запуск какого-либо изделия в серию — вообще золотая жила и высочайший статус.
В борьбе за личные преференции и за признание именно твоего направления самым лучшим и самым перспективным хороши были все средства. И если в девяностые борьба за выгодный подряд решалась в откровенно гангстерском стиле, то в тридцатые главными средствами стали доносы.
Впрочем, в случае с Вавиловым доносы были лишь надводной частью айсберга. «Эффективные менеджеры» той эпохи действовали в полном соответствии с нынешними установками на постоянную проверку KPI, или ключевых показателей эффективности сотрудника. В частности, функционеры ВАСХНИЛ, считали: «Только методами тщательно организованной, научно-углублённой публичной проверки и изучения работ каждого научного работника, каждой лаборатории и института в целом, мы добьёмся коренного сдвига в работе наших институтов и в самом деле ликвидируем отрыв сельскохозяйственной науки от бурно растущих запросов колхозов и колхозников».
Идиотизм такого подхода в отношении фундаментальной науки был очевиден всем, и прежде всего, Вавилову, который, как следует из доноса, «постоянно и публично заявляет, что всякая проверка работы высококвалифицированных научных работников является попросту оскорбительной и лично для него неприемлемой».
Грубо говоря, Вавилов пал жертвой не происков НКВД и не Сталина, а «эффективных менеджеров» тридцатых годов.
Ситуация с Туполевым была несколько иной. Тут в ход были пущены и прямые доносы, и очернительство, и намёки на нецелевое использование бюджетных средств. Поскольку авиация сама по себе считалась тогда одной из самых важных отраслей, накал страстей здесь был поистине шекспировским. Знаменитый лётчик-испытатель Михаил Громов вспоминал: «Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали доносы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого». И, в общем, был прав. В 1936 году, после поездки Туполева в США, где им были закуплены лицензии на производство не вполне удачных самолётов, на авиаконструктора поступил 21 донос, где утверждалось, что это было сделано не по недомыслию, а из вредительских соображений. А также что Туполев взял с собой в Америку свою жену, к авиации отношения не имеющую — явное «нецелевое использование средств». Итог — арест в октябре 1937 года и дальнейшая работа в «шарашках». Так что Туполев пал жертвой своих же коллег.
Ну а то, что творилось в Реактивном институте, где работал Королёв, иначе, чем «парад доносов» назвать нельзя. НИИ создали в 1933 году путём слияния ГИРД — Группы изучения реактивного движения из Москвы с ленинградской ГДЛ — Газодинамической лабораторией. Москвичами руководил Королёв. Ленинградцами — Иван Клеймёнов. Конфликт возник чуть ли не сразу. Клеймёнову удалось сместить Королёва с поста своего заместителя и поставить туда ленинградца Георгия Лангемака. Что делает Королёв? Правильно — в 1934 году пишет донос: «В Реактивном институте создалось совершенно невыносимое положение... Клеймёнов рассматривает перспективы ракетной техники тенденциозно, не понимая, что ракеты на твердом топливе не в состоянии дать те скорости, высоты и дальности, которые потребуются в будущей войне... РНИИ представляет собой мастерские по изготовлению бесконечных вариантов пороховых снарядов Лангемака... Моторы т. Глушко (Ленинград) оказались непригодны по своим данным для установки их на летающие объекты... РНИИ идет к гибели, задыхаясь в ужасающей обстановке, созданной стараниями нескольких лиц».
Впоследствии на самого Королёва и Глушко, а до кучи и Лангемака, поступит донос от знаменитого ракетчика Михаила Тихонравова: «Как можно охарактеризовать работу Королёва по торпедам и ракетоплану? Работы эти начаты еще в 1933-34 гг. Сначала производились нормально. Но затем эти важные опыты были приостановлены... Причиной явилось то обстоятельство, что все объекты были переведены на двигатель Глушко. Однако, благодаря тому, что он был не доработан, естественно, приостановились и работы по торпедам. Характерно, что с этим двигателем за последние два года не было ни одного пуска торпед! Таким образом, важные оборонные работы были приостановлены. Без сомнения эту деятельность нельзя рассматривать вне влияния Лангемака!»
Попавший в 1938 году под арест Глушко в свою очередь оговорил Королёва. Того арестовали. В обвинении значилось: «Изобличается показаниями Клеймёнова, Лангемака, Глушко...» Королёв уже в 1939 году наносит ответный удар, обвиняя в подлой клевете на себя... Кого же? А вот кого — Клеймёнова, Лангемака и Глушко.
Разобраться, кто в этой ситуации жертва, а кто — виновник и главный доносчик, почти невозможно. Ясно только одно — ни один из этих доносов не был инициирован ни НКВД, ни Сталиным. Самое интересное, что впоследствии ни Глушко, ни Королёв Сталина в своих злоключениях не винили. А друг к другу относились, в общем и целом лояльно, видимо, осознав, что установка на поиск виноватых в той ситуации абсурдна. Виноватыми были все. Или, если угодно, никто.
