Сериал «Елизавета», идущий на канале «Россия», открыл очередную главу цикла «История любви. История России».
Но в этот раз создатели круто сместили центр тяжести. История любви и в других сериалах стояла на первом месте. Но теперь она властно вытеснила историю России: от последней не осталось почти ничего. Вернее, она превратилась в альтернативную историю альтернативной России, где всё идёт по лекалам дамского чтива.
Автор сценария и режиссёр Дмитрий Иосифов заявил: «У нас не было задачи соблюсти скрупулезную историческую достоверность. Наш фильм — это такая приключенческая сказка для взрослых, которая, тем не менее, основана на исторических фактах и точных датировках».
Малолетки и пьянство?
В первых же кадрах мы видим юную Елизавету, окружённую «верными пажами»: Иваном Шуваловым, Семёном Нарышкиным и Михаилом Воронцовым. Они конфликтуют с Александром Борисовичем, денщиком царя — тот, посланный папенькой цесаревны, прерывает «бездельную прогулку» и возвращает Елизавету на урок французского языка.
Замысел, в общем, понятен. Авторы для пущего интереса и интриги сразу же вводят в окружение Елизаветы трёх из семи её будущих любовников. Причём один из них, Александр Борисович Бутурлин, по какой-то загадочной причине носящий в сериале фамилию Батурин, получает от цесаревны щедрые авансы: та ему чуть ли не с ходу признаётся в любви.
Могло ли такое случиться, если «основываться на фактах и точных датировках»? На треть, и то едва. Да, Бутурлин стал первой любовью Елизаветы в 1725 г. Ему был 31 год, ей — 15 лет.
С Нарышкиным уже проблема: в свите цесаревны он никогда не состоял. Хотя в 1729 г. действительно был фаворитом Елизаветы: при дворе императора Петра II их даже дразнили, называя «женихом и невестой». А вот с Иваном Шуваловым — вообще катастрофа. Когда царь-плотник мог устроить дочери выволочку за прогул урока, Шувалова попросту не было на свете: он родился спустя два года после смерти Петра I.
Чуть ли не сразу после этого идёт восхитительная сцена знакомства дочерей Петра, Анны и Елизаветы, с герцогом Карлом Фридрихом Гольштейн-Готторпским. Одна из «русских принцесс» предназначена ему в жёны, и выбор за ним. Старшая, Анна, слушается папеньку и к ассамблее облачается в ультрамодное платье. Младшая, Елизавета, озорница и оторва, наряжается в мужской костюм. Тихий, деликатный, трепетный голштинец, конечно же, очаровывается младшей. Анна поджимает губы: дескать, сестра-змеища увела кавалера.
Тут снова выпирает забавный нюанс, касающийся заявленной «точности датировок». Реальное знакомство Карла Фридриха с «русскими принцессами» состоялось не осенью 1724 г., а в июне 1721 г. Анне тогда было 13 лет. Ей недавно срезали ангельские крылышки, которые девочкам подшивали к платью: их срезание символизировало переход к возрасту сватовства. Елизавете 11 лет, о женихах ей думать ещё рано. Так что в реальности голштинец был очарован как раз старшей из сестёр. И его восхищение, судя по воспоминаниям камер-юнкера Берхгольца, вовсе не было тихим и трепетным: «Его высочество, когда много уже было выпито, приказал подать самый большой бокал, какой только могли найти во всем доме, наполнил его доверху и предложил тост за здоровье старшей императорской принцессы Анны, а чтобы тост этот шёл живее, он приказал у большого бокала отбить ножку, отчего его нельзя было выпустить из рук, не выпив дочиста…»
Привет Дюма и мушкетёрам
Согласно канону, заданному хитом Светланы Дружининой о приключениях гардемаринов, Елизавета Петровна и лейб-медик Лесток вроде Ленина и партии: говорим одно, подразумеваем другое. Только этим можно объяснить появление Иоганна Лестока в первой же серии. Он пользует пострадавшего в поединке Бутурлина, заявляя: «Мой отец был мушкетёром при дворе Людовика XIII, я не выдам царю Петру раненного на дуэли». Понятно, что авторы так выразили своё почтение Дюма и протянули ниточку от д’Артаньяна к нашим дуэлянтам.
Но в реальности после этой фразы русские военные обязаны были гнать Лестока погаными тряпками до самой границы как лгуна и самозванца. Мушкетёры Людовика XIII никогда не служили «при дворе». Их полк так и назывался: «Гвардия вне Лувра». А отцом Лестока был лекарь, служивший герцогу Люнебургскому, это было известно всем и каждому.
Главное, впрочем, не в этом, а в том, что с 1719 г. и аккурат до восшествия на престол Екатерины I Лесток вообще не мог никого лечить в Петербурге. Всё это время он сидел под стражей в Казани. В ссылку его отправил Пётр I — за то, что Лесток разом обольстил и жену, и нескольких дочерей придворного шута Яна Лакосты.
Но это всё выглядит как разминка. В конце первой серии нам показывают, что Пётр Великий перед смертью всё-таки оставил завещание, где своей наследницей назначил Елизавету. «Император, умирая, подписывает завещание в пользу дочери, но документ тайно похищают, и он исчезает с лица земли. Эта версия научно не доказана, но и не опровергнута», — заявляют авторы фильма.
На самом деле эта версия давным-давно опровергнута. Предсмертная записка с недописанным словосочетанием «Отдайте всё…» упоминается только в мемуарах графа Геннинга-Фридриха Бассевича, министра Голштинского герцога. Все остальные современники и свидетели смерти Петра в один голос утверждали: свою последнюю волю император так и не зафиксировал письменно. Из-за этого, собственно, и началась чехарда нескольких ближайших лет.
В сериале же это не просто записка, а честь по чести составленный документ с подписями и печатью. Более того, пронырливый вице-канцлер Остерман даже предъявляет его Елизавете, мол, давайте, сударыня, займите трон. Елизавете не до того: ей, согласно замыслу, надлежит одновременно горевать по отцу и тосковать о любимом. Оскорблённый Остерман относит документ вдове императора, Екатерине, а потом крадёт завещание у неё и прячет у себя. И становится этот опасный для многих документ пружиной сюжета и оправданием всяких безобразий. Например, Екатерина с размаху бьёт свою дочь Елизавету по лицу: «Говори, как украла завещание, батюшкой на тебя написанное! Сама хочешь царствовать? Не доросла!»
Правда на правду
Возникает вопрос: а есть ли вообще в этом сериале историческая правда? Есть. Только она почему-то возникает не ко времени. И либо ничего за собой не влечёт, либо попросту неуместна. Скажем, вот Алексашка Меншиков агитирует рядовых и младший комсостав Преображенского полка помочь Екатерине вступить на престол: «Кампанию Персидскую помните? А Прут? А кто всегда с государем рядом был? Кто походные беды делил с царём? Супружница его, Екатерина Алексеевна! Брюхатая шла, огня не боялась!»
Это чистая правда. И в Персидском походе, и во многих других делах Екатерина была вместе с Петром, невзирая ни на что. И — да, «шла брюхатая». Будучи на седьмом месяце, Екатерина в 1711 г. вместе с Петром угодила в «котёл»: русскую армию прижали к реке Прут. Нервное потрясение матери убило ребёнка: он родился мёртвым.
Всё так. Но агитировать преображенцев нужды не было, потому что в реальности тот же многоумный Меншиков заранее занёс их командирам серьёзные суммы, обеспечив тем самым поддержку гвардии.
Однако наиболее странной выглядит та правда, которую открывает Екатерина. Когда Остерман протягивает ей завещание, вдова императора отвечает: «Что толку? Всё равно справно читать не умею…» Видимо, авторами подразумевается, что этой недалёкой и безграмотной дурой будут вертеть временщики — Меншиков и Остерман, — а Елизавета, и без того обделённая любовью и лаской, обречена влачить существование бедной родственницы…
Да, Екатерина была почти неграмотна. И потому все документы, приходящие на высочайшую подпись, императрице читала Елизавета. А потом ещё и подписывала их за матушку. Фактически Елизавета была личным секретарём и ближайшим доверенным лицом матери на протяжении всех лет её правления. Никакого рёва: «Завещание! Ну?» Никакой ненависти в адрес дочери. Никакого желания оттеснить её от власти. Напротив, в январе 1727 г. заболевшая Екатерина в бреду проговаривается: «Вопрос о престолонаследии не касается никого, кроме младшей дочери моей, принцессы Елизаветы. Я безотлагательно объявила бы её наследницею, если бы могла теперь же обеспечить её, выдав замуж…»
Словом, никакой «бедной Лизы», против которой то обстоятельства, то интриганы, то злодеи, то предатели, а то и родная мать, не было и в помине. Но продумать хороший историчный «двигатель сюжета» очень сложно. А потому — да здравствует «бедная Лиза».
