320 лет назад, 18 мая 1703 года, в устье Невы произошло военное столкновение, в честь которого одна сторона начеканила медалей, а другая предпочла его высокомерно не заметить. В тот день восемь русских лодок взяли на абордаж и захватили два шведских судна.
На неудачу шведы закрыли глаза
Догадаться, кто именно начеканил медалей, несложно. Разумеется, это были русские. Конкретно — царь Пётр I, изречение которого «Небываемое бывает» и украсило серебряные и золотые награды. А 18 мая с 1996 года празднуется у нас как День Балтийского флота.
Фокус, однако, в том, что бой в устье Невы с чисто формальной точки зрения был даже не боем, а так — стычкой. Или даже «происшествием». Ни по масштабу, ни по трофеям, ни по потерям он не идёт ни в какое сравнение не то что с грандиозной Полтавской баталией, но даже с каким-нибудь сражением у мызы Рауге 1701 года, которое считается «столкновением местного значения». Однако же у той мызы шведы утратили всю артиллерию и потеряли убитыми 500 человек, а ещё 80 было взято в плен. На Неве же шведские потери составили 80 убитых и 13 пленных. Ну, ещё два корабля — бот «Гедан» и шнява «Астрильд». Первый был всего лишь баркасом, приписанным к линейному кораблю «Энигхетен», а вторая в девичестве вообще была торговым судном — шведы его наскоро переоборудовали во что-то, способное нести хотя бы несколько десятков человек и 8 пушечек.
Так что шведский вице-адмирал Гидеон фон Нумерс со спокойной совестью отрапортовал о потерях. Правда, несколько приврав для сохранения лица, — по инстанции он сообщил, что суда были не взяты противником, а героически подорваны собственными экипажами, которые решили погибнуть, но забрать с собой русские абордажные команды. В общем, все умерли. И это, что называется, проканало. Шведская Адмиралтейств-коллегия даже не стала затевать расследования, обязательного в случае потери военных кораблей. На неудачу попросту закрыли глаза — подумаешь, пара судёнышек.
Как «разгрызли» Орешек
А подумать стоило. Гидеон фон Нумерс, отдавая по инстанции свой лживый рапорт, не подозревал, что очень скоро он станет посмешищем. Дело в том, что атаку русских лодок на шведские суда возглавлял не кто-нибудь, а сам царь Пётр в компании с главным своим «птенцом» Александром Меншиковым. И если бы рапорт вице-адмирала был правдив, то оба они должны были покоиться на дне Невы, что изменило бы ход Северной войны, да и мировой истории в целом.
Однако этого не произошло. Вернее, произошло, но совсем не так. Ход Северной войны и мировой истории по итогам «незначительного происшествия» в устье Невы действительно серьёзно изменился. И тут нужно отдать должное стратегическому гению и личной храбрости Петра Великого, который рядом последовательных шагов определил контуры будущей войны и будущей империи.
Бою в устье Невы предшествовали два гораздо более значительных по масштабу события. Первое произошло ещё 22 октября 1702 года — о нём Пётр отозвался так: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен». Сказано это о взятии шведской крепости Нотебург, которая раньше была русской крепостью под названием Орешек. И стояла эта крепость у истока Невы из Ладожского озера.
Второе событие произошло практически накануне. 12 мая 1703 года после пятидневной осады и бомбардировки капитулировала шведская крепость Ниеншанц, стоящая близ устья Невы — там, где в неё впадает река Охта. В руках Петра оказывалась вся Нева и выход к Балтийскому морю...
Пришел сюда навсегда
Санкт-Петербург, как известно, был основан 27 мая 1703 года. И можно предположить, что идея сделать его столицей будущей империи у Петра к тому моменту окончательно оформилась. Во всяком случае, он открыто называет это место своей столицей уже в 1704 году, когда ещё даже не были завершены работы по строительству Петропавловской крепости.
Вынесение столицы из глубины страны на её окраину, на землю, за которую ещё ведётся война с опасным и жестоким противником, — шаг нерядовой. Прежде всего это недвусмысленный жест русского царя, адресованный европейским монархам: «Россия — часть Европы, и меня не волнует, нравится вам это или не нравится. Моя столица — это морской порт на Балтике. Я пришёл сюда даже не надолго — навсегда».
Это и в самом деле существенно меняло мировой расклад — фактически в условном «Европейском концерте» появлялся новый «музыкант». Именно поэтому бой в устье Невы не может считаться «незначительным происшествием», несмотря на кажущуюся ничтожность. Именно поэтому русский царь лично повёл в атаку свою гвардию, солдат Семёновского и Преображенского полков, посаженных в лодки и ставших своего рода морской пехотой. В глазах Петра «мелкая стычка» была грандиозным событием, победа в котором становилась залогом процветания будущей империи.
Что, конечно же, было замечено приближёнными Петра. Джон Ден, английский капитан на русской службе, оставил такую запись: «Это было самое первое военное судно, которым Царь овладел на Балтийском море. И хотя само по себе судно было незначительным, однако, как столь удачно попавшееся ему в руки, он счел взятие такового за доброе предзнаменование, видя в этом случае как бы особое знамение Провидения в пользу морских его предначертаний».
У страха глаза велики
Самое же главное, что это было большим событием не только в глазах Петра I. Новость о победах в устье Невы практически моментально разошлась по Европе. К едва основанному городу потянулись торговые корабли. Правда, и Гидеон фон Нумерс никуда не делся — потеря двух небольших судёнышек с формальной точки зрения не подорвала боеспособность его флотилии. В августе 1703 года он задерживает три голландских судна, идущих в новый русский порт.
Другое дело, что боеспособность исчисляется не только в количестве пушек и кораблей, но и в уверенности в собственных силах и в победе. И вот с этим у шведа было плохо. Задержав три судна, он пропускает сначала шесть, а потом ещё девять судов, умудрившихся просочиться к устью реки Сестры, — их капитаны были уверены, что там уже работает торговая биржа, где можно купить лес. А потом, напуганный слухами то ли о 400, то ли о 800 малых судах, а сверх того ещё и о «пяти кораблях размером с мой флагман “Профетен Юнас”», которые русские якобы готовы вывести в море хоть сейчас, фон Нумерс бежит.
Разумеется, никаких «пяти кораблей» у русских не было. Всё, что было, — это захваченные у фон Нумерса два судна. Те самые бот «Гедан» и шнява «Астрильд», потеря которых была шведами высокомерно сброшена со счетов. И которые дали начало русскому Балтийскому флоту, заставившему считаться с собой все державы мира.
