230 лет назад, 19 сентября 1790 года, в сибирскую ссылку отправился человек, к которому с лёгкой руки императрицы Екатерины II крепко пристало определение «бунтовщик хуже Пугачёва». Спустя шесть лет император Павел I вернёт его из ссылки. А сын и преемник Павла, император Александр I, доверит «бунтовщику» составление законов.
Имя его вычисляется довольно легко. Всем со школьной скамьи известно, что Екатерина удостоила сравнением с Пугачёвым лишь одного человека: Александра Радищева, автора книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Известно также и то, что причиной ареста и ссылки стала как раз эта книга. «Наполненная самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование противу начальников и начальства и наконец оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской».
Другое дело, что саму книгу читали разве что специалисты по истории и литературе XVIII столетия. Вернее, изучали, потому что читать её ради удовольствия попросту невозможно. Об этом, кстати, говорил ещё Александр Пушкин: «Очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны».
Впрочем, у книги был как минимум один очень внимательный читатель. Сама Екатерина II. В послании начальнику Тайной экспедиции Степану Шешковскому, который вёл дело Радищева, императрица отметила: «Скажите сочинителю, что я читала ево книгу от доски до доски».
Это действительно так. Екатерина, скрупулёзно ознакомившись с «Путешествием...», составила своё мнение об авторе и выдвинула ему целый ряд обвинений. Её отзыв, написанный весьма эмоционально, стал на долгие годы чуть ли не единственной характеристикой Радищева. Забавно, что даже Владимир Ленин, назвав автора «Путешествия» первым русским революционером, почти дословно повторяет слова Екатерины.
И попадает пальцем в небо. Никаким революционером Радищев не был. Во всяком случае, он не планировал и не готовил вооружённого восстания.
Но, быть может, он просто расшатывал устои и призывал к бунту? В конце концов, Екатерина прямо указывает: «Надежду полагает на бунт от мужиков».
Ответ, данный на это обвинение Радищевым, точен, остроумен и отчасти самокритичен: «Если кто скажет, что я, писав сию книгу, хотел произвести в народе возмущение, тому скажу, что ошибается. Во-первых, народ наш книг не читает, а во-вторых, писана она слогом, для простого народа не внятным…»
Этот ответ показался следствию и самой Екатерине всего лишь недобросовестной попыткой выкрутиться. С другой стороны, данное Екатериной клеймо «бунтовщик и революционер» было потом подтверждено Лениным и стало мейнстримом. А возражать мнению Ленина не полагалось. То, что возражать может сам Радищев, во внимание не принималось: мало ли что он там сказал.
Тем не менее к словам Радищева стоит прислушаться. Дело в том, что он, судя по всему, говорил на следствии правду. В частности, отвечая на прямой вопрос о том, чего ради государственный чиновник затеял написать и издать сочинение, где критикуется крепостное право и самодержавие, он сказал:
— Описывая состояние помещичьих крестьян, думал, что устыжу тем тех, которые с ними поступают жестокосердо. Шуточные главы поместил для того, чтобы не скучно было длинное, сериозное сочинение. Дерзновенныя выражения неприличной смелости почерпнул я, читая разных писателей, и ни с каким другим намерением, как чтобы прослыть хорошим писателем. Да и самое издание книги ни к чему другому стремилося, как быть известну между авторами и из продажи книги приобресть себе прибыль.
Самое интересное, что многое из заявленного Радищеву удалось. В той или иной степени, разумеется. Скажем, прослыть хорошим писателем у него не получилось просто в силу литературной беспомощности. Да и шуточные главы с течением времени превратились в такую же нудятину, как и «сериозная» публицистика.
Зато задача «устыдить тех, которые с крестьянами поступают жестокосердо» оказалась выполнена с лихвой. Если взглянуть на крестьянские реформы, предпринятые императором Павлом I, может сложиться впечатление, что он проводил их, сверяясь с «Путешествием из Петербурга в Москву». Прямо по пунктам и главам.
Глава «Хотилов». Радищев призывает к тому, чтобы «восстановить земледельца в правах гражданина». Извольте: Павел I впервые в русской истории признаёт крепостных крестьян полноценными людьми и приводит их к присяге на верность императору, до него никому это и в голову не приходило.
Глава «Любани». Радищев возмущается тем, что помещичий крепостной отрабатывает барщину шесть дней в неделю. По его мнению, это перебор. Павел I в день своей коронации публикует «Высочайший его императорского величества Манифест о трёхдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика и о непринуждении к работе в дни воскресные».
Глава «Медное». Радищев в ужасе от того, как, продавая крепостных с молотка, разрушают семью, отнимая даже детей у матери. Павел I запрещает при переходе крестьян к другим владельцам дробить семьи, продавать крестьян без земли, а также на аукционах: «С молотка или с подобного на сию продажу торга».
Словом, по факту вместо «бунтовщика хуже Пугачёва» получается ровно то самое, чем изначально и хотел быть Радищев: просвещённый писатель, который открывает своему государю глаза на разнообразные гнусности, перегибы и нестроения, а государь его за это жалует и в обиду не даёт. Да, с Екатериной вышла осечка. Но с Павлом всё пошло на поправку. А с Александром — и вообще хорошо. Достаточно сказать, что, когда Радищев случайно отравился, император послал к нему своего личного врача, лейб-медика Российского Императорского двора Якова Вилье. Подобной чести были удостоены ещё Карамзин и Пушкин. Но Радищев был первым.
