Без выходных и праздников
Самый удивительный московский доктор, а также самый выдающийся клиницист-практик своего времени, талантливейший терапевт и крупный учёный Григорий Антонович Захарьин приобрёл этот дом в 1863 году и прожил здесь до самой своей смерти в 1897‑м. Здесь, в кабинете, писал он свои научные труды и лекции, переводившиеся потом на английский, французский, немецкий и многократно переиздававшиеся. Отсюда ежедневно (почти тридцать лет он был директором факультетской терапевтической клиники университета) отправлялся к больным: ведь у них нет выходных и праздников.
И отсюда, с Мещанской, Захарьин, последняя надежда заболевших московских богатеев, отправлялся с визитами. (У себя никогда не принимал.) У него была обширнейшая практика и очень высокие гонорары – не меньше ста рублей за визит.
Длинный чёрный сюртук с бархатным воротником, ненакрахмаленное бельё и даже летом в валенках, потому что тяжело страдал от ишиаса. За ним несли стул, и на каждой площадке между этажами он присаживался отдыхать.
Григорий Антонович был крайне раздражительным человеком. Даже когда лечил царя Александра III в Ливадии, расколотил палкой хрустальные безделушки на полке. С дамами он говорил по-французски, а с купцами мог и матом. Но ему всё прощали.
Великий диагност
О Захарьине ходили легенды, что он с первого взгляда может распознать болезнь… Возможно, они появлялись после таких историй. «Перестаньте ездить по Ильинке», – посоветовал он своему пациенту. Тот сменил маршрут – и перестал простужаться. Оказалось, всё просто: прежний путь через Ильинку изобиловал церквами, и Захарьин догадался, что набожный купец снимает шапку перед каждой… А на улице был трескучий мороз.
Никаких чудес не было, тем более «с первого взгляда»: Захарьин предварительно посылал к пациентам своего ассистента и сам осматривал и расспрашивал больного часами. Не из любопытства. Сбор анамнеза – серьёзный этап клинико-диагностической работы. «Анамнез» по-гречески – «воспоминания». «Анамнез морби» – «история болезни». «Анамнез вита» – «история жизни». Захарьина интересовала история жизни: какая у пациента семья, куда выходят окна комнаты, на каком боку больной спит, что ест по утрам – «многоступенчатый расспрос больного, возведённый на высоту искусства». Захарьин не признавал врачей, которые начинали лечение, основываясь только на лабораторных данных. Он создал свой анамнестический метод исследования больных.
Во время осмотра больного из комнат выносили клетки с птицами и останавливали маятники часов. Зато, прикладывая к груди пациента стетоскоп, Захарьин слышал то, чего не слышали его коллеги, смеющиеся над такими причудами.
Он назначал немногие, но только хорошо ему известные средства. Считал, что врач должен лечить теми препаратами, которые сам хорошо чувствует. Его лечение было необременительно для пациента. О Захарьине говорили, что он лечит легко.
Плюс двадцать лет
«Победоносно спорить с недугами масс может только гигиена», – писал Захарьин. А болезни, считал он, есть следствие неблагоприятных условий жизни.
В доме у знаменитых богачей Хлудовых раздражительный Захарьин разбил палкой окна – потому что те не открывались; вспорол перины с клопами; побил на кухне посуду – в ней сохранялись остатки вчерашнего ужина. И апофеоз – заставил вывалить на улицу все прошлогодние запасы квашеной капусты. Ещё и взял за это гонорар в 1000 рублей.
А князю Голицыну, который страдал от упадка сил, он посоветовал ехать в деревню: подышите навозом, попейте парного молока, поваляйтесь на душистом сене… «Я не сено, не навоз, не молоко, я только врач, поэтому помочь вам не могу», – заключил Григорий Антонович.
Гигиенический образ жизни, климатотерапия, диетотерапия, медикаментозное сопровождение – вот на чём он основывал выздоровление пациента.
Захарьин первым ввёл и обосновал лечение минеральными водами вне источника: именно благодаря ему в Москве появились первые бутылки с минеральной водой из Ессентуков и Боржоми.
Он занимался кумысолечением, бальнеологией и курортологией – лечением вдали от места проживания «… Даст столько хороших советов и указаний, что проживёте лишних 20–30 лет», – писали о нём.
Отражённые боли
Порой истории о его чудачествах, сумасшедших гонорарах и богатстве (кроме дома на Мещанской он имел ещё и доходные дома на Кузнецком мосту на миллион рублей) затмевали его талант врача и учёного. Между тем всё состояние он завещал на благотворительные цели. А его вклад в развитие медицины не подлежит сомнению.
С разницей в пятнадцать лет Захарьин, а за ним и английский невропатолог Генри Хэд открыли связь между кожей и внутренними органами. При заболеваниях лёгких, печени, органов малого таза кожа вовлечена в патологические процессы. При патологии этих органов определённые участки кожи обладают повышенной чувствительностью и болезненностью. Это отражённые боли. Иногда ещё до начала болезни они становятся маркером недуга. И поныне эти проекционные зоны, запечатлённые в виде фигур, «зоны Захарьина – Геда» фигурируют во всех руководствах по нервным болезням.
Григорий Антонович Захарьин был инициатором разделения клинических дисциплин и появления самостоятельных клиник: детской, кожно-венерологической, глазной, гинекологической… Палата с четырьмя койками, которую он в 1875 году как директор факультетской терапевтической клиники выделил В. Снегирёву, поручив следить за больными, стала началом будущей гинекологической клиники Московского университета. Сегодня блестящему хирургу Снегирёву перед ней стоит памятник. А неподалёку – памятник другому ученику Григория Антоновича Захарьина, «другу детей Нилу Филатову».
Оценивая его вклад в медицину, Чехов, сам доктор и писатель, сравнил Захарьина – «по таланту» – с Львом Толстым в литературе.
