.jpg)
Любой Жириновский, из раза в раз попадая в Госдуму, так в этой Думе и останется; зато любой Кудрин, уйдя с должности в правительстве, тут же немедленно становится известным политическим деятелем. Апофеоз этого принципа — недавняя замена лидера в «Единой России». При том, что оба лидера именно так и начали свою политическую карьеру — один с поста премьера, а другой прямо сразу с поста президента.
Ну, то есть, хочешь во власть — не надо идти ни в какую «политику». Надо идти в аппарат и делать карьеру там, по возможности сидя при этом тихо и не отсвечивая. А публичность на тебя свалится позже — просто как дополнительный атрибут власти.
Чем больше я думаю об этой загадочной закономерности, тем больше понимаю, что превращение публичной политики в своеобразное гетто, балаган на потеху публике, отделенный от реальной власти большим суровым забором — результат вовсе не случайности или злонамеренного умысла. Ключ — в самой логике устройства русской системы власти.
«Политика», как известно, происходит от «полиса» — довольно небольшого очерченного городскими стенами пространства, внутри которого идет борьба за установление правил общежития. Эти правила в русском языке вовсе не случайно именуются «закон»: «кон» — это черта, граница, по ту сторону которой вообще никаких правил нет и быть не может, а «за-кон» — совокупность того, что внутри границ. Люди живут вместе в ограниченном общем пространстве, деваться им друг от друга некуда, и они договариваются друг с другом о правилах этого общежития: процесс выработки правил называется «политикой», а сами эти правила — «законом».
«Власть», как и его латинский аналог «империя» — слово-перевертыш. Изначально оно обозначало подчиненную территорию: в полногласном варианте («волость») оно сохраняло в это значение до начала прошлого века. Однако в какой-то момент произошел перенос акцента с объекта на субъект господства: не то, чем управляют, а то, что управляет. Смысловой скрипт выглядит так: есть некое пространство, на котором действуют не «правила», а «силы» (русское «власть» на английский чаще всего переводится как power), а точнее, всего одна — господствующая — сила. Ни о какой борьбе, тем более открытой, в этой ситуации и речи быть не может: такая сила может быть только единой, однонаправленной и безальтернативной.
У кого повернется язык назвать Чингисхана «политиком»? Но ведь, скажем, его «Яса» — вполне себе право. Только обошедшееся в принятии без дебатов парламентских фракций. Зато прямого действия: см. список преступлений, караемых смертью.
Русская власть по своей архитектуре устроена именно как такая «сила», монопольно господствующая на данной территории — каковая территория огромна, необустроена и никаких постоянных «правил», кроме главенства ad hoc властной воли, не имеющая. Ее административно-территориальное деление до сих пор наследует аграрной империи — чего стоит понятие «муниципального района», который в некоторых местах нашей страны может быть размером со среднеевропейское государство. Но сама страна структурирована уже иначе — 3/4 населения живет не «на земле», а в городах. Но если «земля» производит такую вот «власть», то «город», наоборот, производит «политику».
«Бунт рассерженных горожан» — это, на самом деле, восстание «политики» против «власти». Сам город и городская жизнь с неизбежностью производит этот тип людей, которым понятно, что такое «закон» как компромиссная система правил, и непонятно, что такое «власть» как монопольно господствующая сила. Самой же «власти», в свою очередь, в принципе непонятно, кто эти люди, что им не нравится и чего они хотят. И власть находит единственно возможное в ее системе координат объяснение: они — агенты иностранного влияния («чужой власти»). С этого момента начинает работать идентификатор «враг», и включается силовая машина подавления. Под каток которой с неизбежностью первой попадает сама «политика» как таковая, со всеми своими пирогами — СМИ, НКО, уличные мероприятия и т.д.
В долгосрочном плане победа «политики» над «властью» неизбежна. Просто потому, что люди живут и хотят жить именно в городах. Городское население будет увеличиваться и дальше, городские проблемы и сюжеты начнут становиться все более значимыми в общестрановом контексте, городское мышление будет постепенно вытеснять архаичное территориальное. Прямо сейчас, тем не менее, у «городского бунта» никаких шансов на успех нет. И не будет до тех пор, пока экономика будет оставаться сырьевой — т.е. производной именно от контроля территории, а не от качества развития городов. Иными словами, чтобы победить «власть», надо победить «нефть».
