Недавно я вернулся из маленького (население чуть более ста тысяч человек) крымского города Евпатории. Занятный, надо сказать, город. Там, к примеру, есть татарские кварталы. Начинаются они от главной городской мечети Джума-Джами и распространяются на север от нее. Низенькие глиняные домики почти что без фундаментов. Редкие окошки. Колоритная фактура материала. Что ни строение - то памятник. И не просто памятник, а целое скопление кварталов этих памятников.
Рядышком с татарскими кварталами - кварталы караимские. Караимов во всем мире всего-навсего две тысячи человек. Здесь же у них - особый город в городе. Домики нарядные, в один-два этажа. Мостовые в нарядную плиточку. Затейливые фонари. Не менее затейливые рисунки камнем на фоне штукатурки - деревья, сосуды. И духовно-культурный центр - караимские кенасы. Где в караимском кафе «Караман» подают чир-чир (особенные чебуреки), хамур-долма (меленькие пельмени), тефтели, фаршированные черносливом и хмельную мутную бузу.
А еще в городе Евпатории имеется улица Революции, застроенная разноцветными зданиями традиционной русской провинциальной архитектуры. Все эти аттики, колонночки, полуколонночки, лепнину и балкончики легко можно себе представить во Владимире или же Костроме. Там находится кафе «Лесная сказка» и другие соответствующие учреждения.
Подобная картина, в общем-то, типична для очень многих южных городов России и даже бывшей Российской империи, где традиционно уживались представители разных конфессий и национальностей. При этом пресловутого национального вопроса там практически не знали. А на фига, собственно говоря, он сдался, если нечего делить? Тут караимы, тут татары, тут армяне, тут евреи, тут греки. Русских кварталов, как таковых, там не существует, но и на территориях национальных поселений русские не стремятся обосновываться.
В каждом микропоселении - своя архитектура, свой жизненный уклад. Крики муэдзина не смущали православных, так же, как мусульман - звонарь на православной колокольне. Не смущают и теперь. На главной набережной рядом с упомянутой уже мечетью Джума-Джами стоит Свято-Никольский собор. Их разделяет всего один дом, в котором, в свою очередь, находятся кавказская шашлычная и итальянская пиццерия. И эти вывески, собственно, закрывают тему евпаторского сегрегированного интернационала.
Нечто подобное было в дореволюционной Москве еще в средние века. Город был разделен на слободы, при этом наряду с более распространенными профессиональными (ямская, звонарная, кузнечная и пр.) существовали менее распространенные, но оттого не менее значительные слободы национальные. Армянский переулок, Большая Татарская улица, Малая Грузинская улица, Немецкое кладбище - все эти «предметы милой старины» свидетельствуют о компактном проживании в Первопрестольной представителей разных национальностей.
Доходило до курьезного. Когда при Иване Третьем часть новгородцев была принудительно выселена в Москву, им отвели территорию в километре северо-восточнее Кремля. Новгородцы, естественно, тосковали по родине. Было им неуютно в Москве. И чтобы скрасить тяготы нового быта они называли образованную ими улицу Лубянкой - в честь одной из главных улиц Великого Новгорода, Лубяницы. Эта Лубянка была новгородцам жизненно необходима. Им требовалось что-то свое, объединяющее их и отличающее от прочих москвичей. И умиротворяющее.
Немцам и татарам было в чем-то проще - их объединяла своя вера. Здесь же вера, пусть объединяла, но не выделяла - если православный новгородский храм чем-то и отличался от московского, то разобраться в этом могли лишь высоколобые искусствоведы, каковых в пятнадцатом столетии не существовало. А хотелось своего и только своего. Так появилась улица Лубянка - центр компактного не национального, а диаспорного образования.
Компактные поселения не были изолированы друг от друга. Пушкин ездил к цыганам, проживавшим в то время в районе нынешнего Электрического переулка, слушать гитарное пение и пить шампанское. К евреям, которые жили в Зарядье, на месте недавно снесенной гостиницы «Россия», ходили любоваться колоритными религиозными праздниками и покупать в здешних колбасных лавочках всяческие деликатесы.
Лазаревский институт восточных языков (Армянский переулок, 2, сегодня там Армянское посольство), изначально образованный для обучения армянских мальчиков, стал одним из престижнейших образовательных учреждений Москвы - и не только для армян, и не для одних лишь выходцев с Кавказа. Да что там говорить - сам Петр Великий, будучи юным наследником престола, наведывался в Немецкую слободу, и в результате тех визитов наше государство переформатировалось полностью.
Конечно же, существовали разногласия, но, в основном, на уровне бытового подтрунивания («пермяк - уши холодные», а «в Рязани грибы с глазами»). Погромы были делом редким и громили, в основном, евреев. А в начале Первой мировой войны тема погромов развернулась вдруг трагикомичным образом. Евреев оставили в покое, а громить стали немцев. И евреи с характерными фамилиями, произведенными от идиш, начали вывешивать в витрины своих магазинов пояснения - дескать, я хотя и Цубербиллер, но простой еврей, оставьте же меня в покое. В основном же обходилось даже без намека на национальный, диаспорный и прочий экстремизм.
* * *
Не желать чужого может только тот, у кого есть свое. Бездомный, разумеется, будет претендовать на чье-нибудь жилище, невзирая на этические нормы. А имеющий жилище, ежели он не патологический альфа-самец, скорее станет обустраивать его и защищать (от непогоды и патологических альфа-самцов). А если и захочет провести некий апгрейд, то, вероятнее всего, предпочтет действовать в рамках закона. Дошедшему до крайности не страшно рисковать свободой и здоровьем (могут и побить, и посадить). А обладателю четырех стен и крыши страшновато. И, по большому счету, ни к чему. То же и с ощущением национальной самости и общности.
* * *
Победители 1917 года лишили жителей страны не только имущества, но и национальной самоидентификации, разрешив сохранить лишь ее самые поверхностные, лубочные признаки. Больше того, хорошим тоном считалось эту самоидентификацию высмеивать (фильм «Кавказская пленница» - один из ярчайших, но вовсе не единственный пример). Русским, кстати, доставалось наряду с другими - еврейская хала, переименованная в «плетенку» уравнивалась куличом, ставшим «кексом весенним».
Напрочь разбились и компактные поселения, основанные на национальном и диаспорном принципе. Пытались, правда, сами этого не понимая, реанимировать давно позаброшенные за ненадобностью профессиональные слободы - чего стоил один только писательский городок у метро «Аэропорт» со своими поликлиникой, ателье и даже детским садом. Но писатели все больше лаялись друг с другом и вовсе не стремились создавать идиллию волошинского Коктебеля - для духовной общности, конечно, не достаточно того, что все эти люди зарабатывают на жизнь написанием текстов.
А вот принадлежности к одной национальности или диаспоре - чаще всего достаточно. И не удивительно, что в студенческих общежитиях уроженцы одних и тех же регионов стремились держаться друг друга. А уж про «лумумбарий» говорить и вовсе не приходится. Как и про полулегальные «коммуны» ассирийцев и не только их. По окончании советского периода нашей истории вдруг обнаружилось, что в одном бывшем студенческом или производственном общежитии проживают исключительно китайцы, в другом вьетнамцы и так далее.
По Москве поползли слухи про дома, которые, якобы, полностью - вместе с должностью участкового - выкуплены азербайджанцами. Откуда что взялось. А вот взялось. И никуда теперь не денется. Лозунг «Москва для русских» - настолько абсурден, что никем вообще не используется. Вместо него в ходу лозунг «Москва для москвичей». Который, по большому счету еще более абсурден, потому что совершенно не понятно, кто такие москвичи. И сегрегация по национальному признаку - не насильственная, разумеется, а идущая снизу, но поощряемая сверху - единственный нормальный путь развития многонационального города, каковым и является Москва.
Это понимают даже в Евпатории с ее стотысячным населением. Представляется, что рано или поздно поймут и в нашем мегаполисе. И вряд ли следует бояться, что в результате этого процесса представителям так называемой титульной нации тоже отведут какой-нибудь квартальчик на окраине. Москва - все же столица России, и оспорить этот факт вряд ли возможно, в том числе и на уровне национальной логистики.
* * *
В идеале, жители, скажем, московского азербайджанского микрорайона должны запросто ходить в московский армянский микрорайон, и не для того, чтоб получить там в табло, а чтобы послушать дудук, полюбоваться строгими силуэтами храмов, пообедать хашламой с тонким лавашем, а вечером вернуться слушать муэдзина. И этот идеал не так уж и несбыточен.
Конечно же, здесь ключевое слово - толерантность. Но на пустом месте она не возникнет. Пока у москвичей разных национальностей нет места, где они могли бы чувствовать себя в своей среде, эти неприкаянные москвичи будут претендовать на весь город. А город, естественно, будет давать им отпор. И так далее.
Правда, существуют общности и наднациональные. Например, общности геев. Подозреваю, что для гея-узбека важнее то, что он гей, а не то, что узбек. И, будь в Москве места компактных проживаний и для тех, и для других, он выбрал бы гейский квартал. Но это, разумеется, гораздо более высокий градус толерантности.
Алексей МИТРОФАНОВ, москвовед
Елена Зелинская: Разруха по умолчанию 
Крайняя осень крайнего романтика 
Кто мы - «товарищи» или «господа»? 
Владимир Полупанов: То ли таджики, то ли узбеки 
Елена Семёнова: Эрзац толерантности 
