Андрей Ашкеров: Явлинский как «Мистер Никогда»

Любят Явлинского те, кто затерялся во времени — в эпоху перемен такое не редкость. 

В Явлинском искали человека, который рационализирует жизнь, причём пошагово и желательно с жёстким таймингом («500 дней»).

От него хотели, чтобы он выполнил (за нас всех) ту работу, над которой система западного капитализма — при участии её мелких и крупных акционеров — пыхтела не менее трёхсот лет.

Одновременно в нём искали этакого добродетельного героя с правильными анкетными данными. Из правильности анкетных данных выводили мнение о его способности быть человеком долга.

В доверии интеллигента к Явлинскому было что-то от доверия к самому историческому прогрессу, который, — подобно локомотиву, — мчится в чистом поле, везя всех и вся с собой на прицепе.

То, что поезд мчится по нашим же судьбам и нашими же телами топится, в расчёт не принималось. Прогрессисты всегда чувствуют себя победителями, а победителей не судят — судят они сами.

Но едем дальше: в позднесоветские времена был такой мем: «Все мы иждивенцы, советская власть научила нас этому; давайте же перестанем ими быть». Именно интеллигенты его и любили повторять больше других. Но, как это часто бывает, «Держите вора» кричит сам вор. Интеллигенция не просто была наиболее успешной иждивенкой, но и довела своё иждивенчество до филиграни. Кампания против иждивенчества ей только помогла.

С одной стороны, интеллигенция никогда не хотела терять бюджетный статус и, более того, считала, что именно государство — в ответе за всё. С другой стороны — следите за руками — государство в глазах интеллигенции оказывалось вечной мишенью, по которой нужно колошматить из всех орудий.

И вот, возвращаясь к Явлинскому, именно он стал не только символом, но и главной политической силой, оправдывающий этот постсоветский уже апгрейд иждивенчества. Почему именно он, а не, скажем, Гайдар? Потому что Явлинский в отличие от Гайдара так никогда и не решился соединить себя с государством, отказавшись от позиции премьера.

Доверие интеллигенции Явлинскому тоже представляло собой форму иждивенчества, ибо за этим доверием скрывалось недоверие к политическим институтам и самой возможности отождествлять с ними свою деятельности.

За Явлинского голосовали по модели «против всех», более того — голосование за Явлинского всегда было голосованием против политики. Это голосование не было в собственном смысле протестным, ибо протест тоже предполагает политику. Скорее речь шла о выборе чего-то совершенно несбыточного, недостижимого. О выборе идеала, который служил алиби для ничегонеделания.

Выбирая Явлинского и «революцию в пределах только мечты», интеллигент выбирал и непогрешимую лояльность внутри бюджетных учреждений, которые кормили и «подкидывали гранток».

Отдавая предпочтение Явлинскому, интеллигент — до кучи — выбирал и отношение к политике как к грязному делу, которым должны заниматься такие же грязные люди.

В итоге интеллигент проглядел даже собственную социальную смерть. Нынешние почитатели Явлинского не являются уже группой со сколько-нибудь чёткими границами. Хипстеры, чьи дедушки с бабушками работали в НИИ, хоть и являются наследниками их отношения к жизни, вряд ли воспринимают интеллигенцию как ролевую модель, к которой стоит приобщиться. И Явлинскому предпочтут кого-то помоднее.

Сам Явлинский остаётся при этом делегатом мёртвой, по сути, субкультуры, к кончине которой он и сам приложил ручку.

Дело даже не в том, что лучший способ избавиться от кого-то — это подсадить его на диету, состоящую сплошь из идеалов и — чур нас! — свободы от политики. Явлинский сам был первым политическим хипстером. При любом раскладе он предпочитал старой интеллигенции из учреждений, увековеченных фильмами Рязанова, солидный средний класс из западных каталогов о пользе протестантизма для жизни.

Итогом деятельности Григория Алексеевича, является то, что мы не имеем ни среднего класса, ни интеллигенции. Из партии Явлинского вышел Алексей Навальный, человек, метящий на роль нового Ельцина для России. Но - будьте уверены! - меньше всего почитает свой факт участия в «Яблоке» деталью, достойной своего героического пути.

По сию пору Явлинский — заложник заповедной «чистоты биографии», не понимая, что эта чистота в его случае — главное прегрешение. Многие политики прошлого и настоящего удостаивались звания «мистера Нет». Явлинский же, безусловно, «Мистер никогда». Никогда не замечался, не числился, не участвовал.

Пройдёт совсем немного времени, и возникнет вопрос: «А был ли мальчик?» Существовал ли на самом деле «ув. Григорий Алексеевич»? В преддверии этого вопроса констатация ЦИК: «К президентским выборам не допущен» приобретёт уже совсем другой смысл.

Читайте также:  Андрей Ашкеров: Нарисованный очаг Гинзбурга