«В постковидном мире люди раздражены, дезориентированы, уязвимы. Нужна умная политика, чтобы их страх и раздражение не перешли в деструктивное поведение», — считает гендиректор Всероссийского центра изучения общественного мнения Валерий Фёдоров.
Неустойчивый оптимизм
Виталий Цепляев, «АиФ»: Валерий Валериевич, с какими настроениями жители России вошли в осень? Что можно сказать о нашем социальном самочувствии?
Валерий Фёдоров: Эти настроения можно охарактеризовать как «неустойчивый оптимизм». Волнуют в основном две темы — здоровье и экономика. Достаточно велики опасения второй волны ковида. А что касается экономики, то люди пока не очень понимают, есть ли свет в конце тоннеля. Вернется ли хотя бы тот небольшой экономический рост, что был до пандемии? Отсюда главные запросы к власти: стабилизация, защита от эпидемии, поддержка экономики и социально незащищенных групп.
— Можно ли сказать, что страх оказаться жертвой вируса постепенно уходит? Стала ли пандемия просто фоном нашей жизни, некой «новой нормальностью»?
— Страха перед вирусом стало меньше, но всё-таки он не ушёл. Да, наверное, и не может уйти. Ведь сама обстановка, физическая и информационная, его поддерживает: далеко не все ограничения ещё сняты, регулярно приходят тревожные новости — то одна страна заново закроется, то другая, где-то растет смертность, где-то снова ужесточают режим. Поэтому ощущения, что пандемия побеждена, у людей пока нет. Наоборот, есть опасение, что в лучшем случае она может затянуться надолго, а в худшем — что впереди новый всплеск заболеваемости.
— По данным ВЦИОМ, лишь 42% готовы привиться от ковида, 52% пока не хотят. В чем причина, на ваш взгляд — люди сомневаются в вакцине или думают, что и так не заболеют?
— Ну, не так всё плохо, хотя некоторый скепсис в отношении вакцинации существует. Отчасти потому, что бояться действительно стали меньше. Если бы уровень страхов был таким же, как в марте-апреле, то желающих привиться наверняка было бы больше. Сыграла свою роль и противоречивая информация о вакцине. Одни по этому поводу трубят в трубы и бьют в барабаны, а другие говорят, что надо её ещё дополнительно протестировать. Когда скептики убедятся, что вакцина работает, что она абсолютно безопасна, сомнений — делать прививку или нет — будет гораздо меньше.
— Объясните, почему японцы или китайцы поголовно носят медицинские маски, а русского человека заставить надеть этот «намордник» даже под угрозой штрафа часто не получается? В лучшем случае он повесит его себе на подбородок, для галочки... Чего здесь больше — внутреннего протеста, невежества или безразличия к своему здоровью?
— Несмотря на глобальные тренды и моду, в каждой стране сложился свой баланс, своя культура охраны здоровья, и меняется он небыстро. Значимость здоровья, личная ответственность за его сохранение, по нашим опросам, всё-таки за последние годы выросли. Что касается жёсткости мер — есть люди, которые выполняют все рекомендации, и даже более строго, чем требуется. Они носят маски и моют руки вне зависимости от того, что делают остальные. Это чаще всего женщины, а также те, кто столкнулся с угрозой коронавируса и на примере своих родных или знакомых понял, что это не шутки. В противоположном лагере преобладают мужчины средних лет, которые видят, что Россия прошла пик пандемии без резкого всплеска смертности, и считают ограничения для себя избыточными. А есть ведь еще и ковидо-скептики, которые никуда не делись!
Ощущение того, что после снятия ограничительных мер мы вернулись к «жизни до», довольно обманчивое.
Весь мир лихорадит
— Прогнозы о катастрофических последствиях пандемии для экономики вроде бы не оправдались. В августе 81% опрошенных ВЦИОМ заявили, что их организации работают по-прежнему, сокращений нет. Прекратили (приостановили) деятельность лишь 7% предприятий, еще на 2% число работников заметно сократили. А как коронакризис ударил по кошелькам, по семейным бюджетам?
— Он ударил меньше, чем ожидалось, катастрофы действительно не произошло. Во многом благодаря государству, которое потратило много денег на помощь семьям с детьми, бизнесу. Но ощущение того, что после снятия ограничительных мер мы вернулись к «жизни до», довольно обманчивое. Многие виды бизнеса в сфере транспорта и услуг уже не дают прежней доходности, по сути — балансируют на грани закрытия. Взять те же кинотеатры, рестораны — они пытаются приспособиться к новой ситуации, но долго ли может существовать мультиплекс, если в кинозал, рассчитанный на 100 зрителей, приходят 12-13? То же самое с кафе и ресторанами — расходы у них остались прежними, а выручка упала вдвое... Поэтому осенью или зимой следует ожидать закрытия многих компаний мелкого и среднего бизнеса.
— Проблемы в экономике так или иначе отражаются на политике. Социологи регулярно измеряют «градус» протестных настроений. Насколько неожиданным для вас в этом смысле стал Хабаровск?
— Вообще говоря, сегодня весь мир лихорадит. В разных странах проходят уличные протесты, и, хотя причины у всех свои, можно увидеть некоторые общие мотивы. Я бы сказал, что это потребность в разрядке, выплеске негативной энергии, накопившейся за время локдауна. В США триггером, спусковым крючком протестов стало убийство чернокожего, в Белоруссии — выборы президента, в результаты которых народ не поверил, в Хабаровске — арест популярного губернатора. Там, где такого триггера нет, нет и протестов — но это не повод для самоуспокоения. В нынешней ситуации власть должна быть более чувствительной и внимательной к настроениям людей, вести умную политику, постепенно давать возможность выхода негативной энергии без значительных потрясений общественного порядка. Людям сейчас и так тяжело, давать им дополнительные поводы для раздражения опасно — это видно на примере беспорядков в США, Сербии, Черногории, Белоруссии.
Сценарии для Белоруссии
— Насколько наши граждане интересуются происходящим в Белоруссии? На чьей стороне их симпатии?
— Более 80% жителей России так или иначе следят за происходящим в Белоруссии, а 18% — следят постоянно. После Майдана Белоруссия вытеснила Украину с первого место в списке самых близких для нас стран (на втором — Китай). Поэтому происходящее у наших ближайших соседей для нас крайне важно. В первую очередь россияне хотят видеть ситуацию в Белоруссию управляемой и предсказуемой. А протесты — это признак нестабильности. Кто придет на смену Лукашенко, как это скажется на наших отношениях с Минском — никто не знает. Будет ли курс Белоруссии пророссийским или антироссийским? Это большой вопрос, поэтому особых симпатий к протестующим россияне не питают.
Лукашенко, при всех его чудачествах и закидонах, продолжает восприниматься как пророссийский политик. Каждый второй россиянин ему симпатизирует — считает его «твердым», «эффективным», «хозяйственным» политиком...
Лукашенко, при всех его чудачествах и закидонах, продолжает восприниматься как пророссийский политик. Каждый второй респондент ему симпатизирует — считает его «твердым», «эффективным», «хозяйственным» политиком, социально ориентированным. А куда поведет белорусов Тихановская, люди не знают, но подозревают, конечно, худшее. И уж точно никто не хочет, чтобы Белоруссия пошла по пути Украины.
— А сколько людей, по вашим опросам, хотели бы видеть Белоруссию в составе России?
— Доля тех, кто хочет, чтобы Белоруссия стала Западным федеральным округом РФ, весьма невелика. Большинство вполне удовлетворится ситуацией, при которой она останется нашим ближайшим союзником и экономическим партнером, но при этом сохранит суверенитет. Люди скорее за равноправный союз, чем за поглощение. И уж точно «освободительный поход» на Минск им не кажется привлекательным сценарием. Конечно, мнения людей могут измениться, если изменится сама ситуация в Белоруссии, но пока это так.
— Не могу не спросить про отравление Навального. По вашим наблюдениям, насколько оно взволновало людей, как они оценивают мировую реакцию на это событие?
— У Навального есть свои поклонники — порядка 2-3% от взрослого населения. Эта группа достаточно устойчива, за последние годы она не расширяется, но и не сокращается. Кроме того, есть около четверти опрошенных (сторонники Зюганова, Жириновского и др.), которые негативно оценивают политику президента. Но консолидации этой группы по поводу истории с Навальным мы не фиксируем. Видимо, из-за противоречивости информации и общего непонимания причин инцидента. Никто точно не понимает, что произошло, но подозревают обычно худшее. И если для Запада худшее — это «рука Кремля», то для россиян — вмешательство Запада в наши внутренние дела, провокации с целью расшатать Россию.
Как бы мы ни хотели прекращения конфронтации с Западом, его действия таковы, что никакой разрядки, разморозки отношений не получается.
Скандал вокруг Скрипалей в свое время показал: чем больше Запад обвиняет в произошедшем Кремль, тем меньше наши граждане в это верят, потому что Западу в большинстве своем они не доверяют. Антироссийские шаги тогдашнего британского премьера Терезы Мэй и ей союзников, которые они предприняли в связи с делом Скрипалей, только помогли убедительной победе Путина на выборах президента в 2018 г. Как бы мы ни хотели прекращения конфронтации с Западом, его действия таковы, что никакой разрядки, разморозки отношений не получается. И если сейчас всё будет развиваться по такому же сценарию, то следует ожидать в России только роста антизападных настроений.
