В 2014 году документалист Максим Фадеев волею случая оказался на самом переднем крае вооруженного конфликта в Донбассе. Десять лет бездна войны разрасталась, а Максим вместе с напарником Сергеем Белоусом продолжали фиксировать все происходящее на камеру. С началом СВО Фадеев отправился вместе со штурмовиками батальона «Сомали» в самое пекло боев за Мариуполь, где провел больше месяца в составе штурмовой группы. Итогом стал четырехсерийный фильм «У края бездны». В интервью aif.ru кинорежиссер рассказал о съемках на передовой, судьбе героев фильма, и о том, почему главная битва — это сражение за умы россиян.
«Спать приходилось на бетоне»
— О чем ваш фильм «У края бездны»?
— С начала СВО я оказался в Мариуполе в составе отдельного штурмового батальона «Сомали». Это известный донецкий батальон, основанный Михаилом Толстых (Гиви). Я с октября 2014 года и практически до начала СВО снимал «сомалийцев». В нескольких моих фильмах есть эпизоды с их участием. Я в самых разных ситуациях был с ними — это, в том числе, штурм Донецкого аэропорта — старого и нового терминалов.
С лета 2015 года я снимал их много раз. С 2018 года мы снимали их уже с напарником Сергеем Белоусом. Случалось, что весь отснятый материал не собирался в полнометражный фильм: это были лишь отдельные истории, кто-то выбывал или погибал и цельная картина как-то не складывалась.
Я решил, что в Мариуполе смогу закончить этот фильм. В результате я провел в составе штурмовых групп «Сомали» тридцать дней в самом городе. Ребята участвовали в штурме на протяжении двух месяцев, а я смог зафиксировать примерно половину происходящих с ними событий. Было много материала. Плюс к этому, часть материала о героях фильма была отснята, начиная еще с 2017 года. Так получилась тетралогия из четырех полнометражных фильмов.
— Когда началась СВО вы были в Донецке?
— Я был в Москве. Все мои коллеги уехали, а я доделывал один проект. Помню, завершил проект. Получил гонорар от канала за телепоказ фильма «Призраки» — и он полностью у меня ушел на покупку камеры. В кредит взял ещё три объектива. Позвонил знакомым офицерам, которых знал уже много лет. Они обо всем договорились, и я отправился на Донбасс. Попал в штурмовую роту Воробья — одного из главных героев фильма. Ну, собственно, тогда и начал снимать.
— Как бойцы относились к присутствию человека с камерой?
— К тому времени у меня был уже достаточный опыт съемок в условиях боевых действий, поэтому было значительно проще. Важно найти героя. Затем ты уже просто крутишься вокруг него, снимаешь, общаешься. Собственно говоря, на войне просто снимать документальные фильмы, поскольку твои герои из-за огромного количества событий, связанных с риском для жизни, в какой-то момент просто перестают обращать внимания на камеру.
Твое присутствие, конечно, вносит определенные сложности. Тебя нужно кормить. Ты увеличиваешь количество людей. Опять же под тебя уже нужно выделить дополнительное место для сна. Например, при пересечении определенного участка по двум человекам ещё не будут стрелять, то по трём уже точно стрельнут. Этим третьим оказываешься ты.
В целом ребята положительно относились к моему присутствию. Воробей поначалу отдавал мне свое место для сна. Сам при этом спал на полу. Мне было неловко из-за этого. Многих из них я был старше в два, а то и в три раза. Физически мне было трудно идти с ними все тридцать дней, но их отношение позволило мне сохранить здоровье и выжить в этих тяжелых условиях.
— Я так понимаю, спать порой приходилось на бетоне?
— Самое разное было. Ближе к «Азовстали» были самые тяжелые условия для ночлега и выживаемости в целом. Были либо полностью сгоревшие дома, либо недостроенные бетонные здания. В лучшем случае, там можно было подстелить лист гипсокартона или пенопласт какой-то. Парни отдирали его стен. Кто-то ходил по округе. Находил какие-то матрасы. Они были мокрые, согреться на них было невозможно. В одну из самых ужасных ночей я даже с риском вернулся в тыл и ночевал в гараже на полке.
«Танкист прятался от ВСУ в гробу»
— Сколько в совокупности времени заняла работа над фильмом?
— В фильмы вошли материалы, которые я с 2017 года снимал. Затем еще месяц съемок в самом Мариуполе. Два года уже ушло на постпродакшн. Готовили фильм к выпуску, но как оказалось готовый фильм продвинуть зрителю не так просто. Снимать легче, чем довести фильм до зрителя, учитывая, что мы полностью независимая студия и создаем фильмы исключительно на народные средства. Мы не прикрыты какими-то там холдингами и телевизионными компаниями, у которых свои мощные ресурсы для продвижения.
— А в чем главная сложность?
— Сложностей много. В первую очередь идею показа нашего фильма отвергали продюсеры, которые работают с платформами, утверждая, что зрителю это не интересно. Мол, «зрителю нужно веселье, а от войны уже все устали, она токсичная». Мы тогда были в шоке от такой реакции, потому как есть же совершенно противоположный пример на Западе. Там, например, на Netflix вышло четыре документальных фильма на тему военных действий на территории Украины.
То есть, у них получается, американскому зрителю интересно, с точки зрения Netflix, а у нас, с точки зрения онлайн-кинотеатров, российскому зрителю неинтересно. Получается, там гибнут пацаны, совершают подвиги – но об этом никто не узнает через документальное кино. Мало того, что это снимают единицы киногрупп, так потом еще и невозможно сделанное донести зрителю.
Я захожу на Netflix, и там мне предлагают посмотреть фильм про «Азов» (батальон, запрещен и признан террористическим в РФ). А у нас их коллеги мне предлагает некий фильм «Братья». Я думал там фильм про каких-то героев, оказывается, нет — бессмысленная очередная развлекаловка.
А я вот знаю двух братьев близнецов. Один был командир танковой роты, а второй командиром танка. Оба они сгорели в Мариуполе. Их сослуживец единственный спасся из горящего танка. Спрятался в гробу в здании похоронного бюро. Ночью его вывели местные жители. Про них никто не написал сценарий. Не снял фильм. Получается, какой-то диссонанс.
— Согласен. Когда смотришь даже YouTube, то создается ощущение, что там целые толпы съемочных бригад работают на тот же «Азов»…
— Потому что с нами они (Запад) ведут неограниченную, бессрочную, творческую войну. С 2014 года на Украине все ведущие специалисты в сфере пиара объединились и стали поддерживать украинскую армию. Донецким тогда было очень тяжело, ведь весь этот информационный шум обрушивается на голову простого рабочего человека, а ему сложно разобраться, что вообще происходит. У нас, к сожалению, ситуация в этой сфере всё еще не сдвинулась с мертвой точки. Будто ничего не происходит, а никакой войны против нас и в помине нет.
«Телевизор принесли на позиции»
— В четвертой серии «У края бездны» вы снимаете ваших героев уже спустя год после взятия Мариуполя. Они отмечают, что война поменялась сильно. Воевать, а не то, чтобы снимать войну стало сложнее. А сейчас вообще, как вы думаете, реально снять фильм, подобный вашему, где вот журналист также идёт весь этот путь со штурмовой группой?
— Сейчас это очень тяжело сделать. С другой стороны, есть пример, как Андрей Филатов снимал с командиром Белым. В этом случае съемочная группа полностью понимает, что происходит и как нужно действовать ради своей безопасности и безопасности людей, которых снимаешь. Они же сумели «закрыть небо» от дронов для работы своих штурмовых групп. Мы учимся воевать, поэтому нужно учиться и снимать войну в этих новых условиях. Снимать её необходимо.
Противник это делать умеет еще и потому, что против нас воюют квнщики. Подозреваю, что даже некоторые свои военные операции они разрабатывают исходя не из военной логики, а опираясь логику пиара. Исходят из того, как они потом это могут преподнести и раскрутить.
— В фильме есть эпизод, где парни ведут бой, а фоном радиопередача, в которой ведущий радуется победе сборной России по футболу над Испанией. В России шел Чемпионат мира, а в Донбассе шла война. Что вы хотели этим эпизодом показать?
— Почти все годы Минских соглашений война в Донбассе была табуирована в России. Мы тогда находились на одном из самых горячих направлений — под Горловкой. А Воробей был футбольным фанатом. Они с ребятами прямо на позиции телевизор притащили, хоть это и было запрещено. В перерывах между службой смотрели матчи. Слушали радио. Переживали за сборную России. Чемпионат мира по футболу для нас всех был таким неким очередным рубежом, после которого Россия уже должна была помочь и завершить этот бесконечный конфликт. Мы в это верили. Затем таких рубежей еще много было…
Когда началась спецоперация, наступило облегчение. Теперь-то уже казалось, что все это вот-вот закончится. Для понимания, у соединения, к которому батальон «Сомали» был придан, был приказ уже в апреле 2022 года взять Авдеевку. В мае мы планировали, что уже будем в Славянске. Даже на операцию в Мариуполе было отведено несколько дней, которые затем растянулись на два месяца. Сейчас ведь тоже мы опять ждем определенных рубежей, на исходе которых война должна прекратиться. Только теперь их ждет вся Россия.
— Как мирные жители встречали наших бойцов в Мариуполе?
— Самая разная реакция была. Люди оказались в самом пекле боёв, поэтому сложно от них было вообще ожидать понимания. Они не выражали никаких — ни за, ни против. Люди ждали, когда уже окажутся в безопасности. Кто-то радовался нам, а другие спрашивали, почему танки и самолёты бьют по их домам.
Меня это удивляло, на самом деле. Они жили все эти годы в каких-то двадцати километрах от войны и не задавались вопросом, почему там стреляли по домам. То же самое все эти годы было и в России. Помню, как первый раз в Ростов-на-Дону попал в 2014-м. Выезжаешь с мест, где все разрушено боями, и через три часа оказываешься в городе, где все горят ярким светом. Повсюду реклама брендов и прочее. Тогда мне это очень сильно резануло глаза…
«Не будем снимать войну — проиграем»
— В фильме ваши герои часто называют российскую армию «русскими». А кем ощущали себя эти донецкие ребята?
— Это на самом деле сложный момент. Тут нет какого-то потаенного смысла, просто военный сленг. Это, скорее, такой способ идентификации, когда вокруг сложная обстановка и нужно понимать, где находится союзник, а где противник. Тогда мы все еще не были единой российской армией, это были «союзные силы». Народная милиция ДНР, ВС РФ, «Ахмат». Противника, например, называли «немцы», «укропы» и другими уже не литературными выражениями. Что интересно, в фильме ВС РФ «русскими» называют именно добровольцы, которые когда-то из России приехали.
— Вы десять лет снимаете войну. Как на вас это повлияла?
— Сильно повлияло, прежде всего, морально. Потому что тяжело уже ждать, когда все это закончится. Самое тяжёлое, это как раз, когда там у тебя близкие находятся, и к ним приближается война, и ты понимаешь, что бывает с теми населенными пунктами, в которых начинаются городские боевые действия. Это чрезвычайно тяжело.
— Много ли вообще каких-то ярких сцен осталось за кадром, которые сейчас вы, может быть, оставили в фильме?
— На самом деле немного, потому что вся съемка велась в автономном режиме. У меня редко была возможность зарядить аккумуляторы, сохранить материалы съемный носитель. Приходится экономить, поэтому многое не снимали. Был момент, когда мы перебегали открытое пространство, а нам в спину стрелял противник. К сожалению, эта съемка потеряна. Одну сцену (безобидную, впрочем) попросил убрать из фильма сам Воробей.
— «У края бездны» попал в том просмотров нескольких онлайн-кинотеатров России. Зритель голосует рублем и просмотрами, в этом плане интерес аудитории понятен. А много ли обратной связи идет от людей лично?
— Сейчас на самом деле очень много. Я даже не ожидал, что будет так. Люди пишут буквально «ваш фильм вскрыл мне мозг» или «ваш фильм перепрошил меня». Кто-то говорит, что был скептически настроен к СВО, но после просмотра, своё мнение поменял. Кто-то поначалу не верит нашей работе, называет «пропагандой», но, когда видит этих молодых пацанов, которые уже погибли, до них многое начинает доходить. Мы пытались сделать фильм — погружение, чтобы человек мог поставить себя на место бойца, гражданского, да даже погибшего врага. Люди пишут, что фильм надо показывать в школах, крутить на федеральных каналах. Один человек мне прислал видео, с экраном ноутбука, где идут кадры из «У края бездны», а, за кадром этого видео, слышно, что человек плачет.
— Большинство героев фильма уже погибли, но кто-то из ребят остался жив и продолжает воевать. Планируете ли продолжать их историю?
— Пока не готов сказать, потому что там все достаточно сильно поменялось. Когда я был в Донбассе в последний раз, парни мне прямо сказали, что такого уже не снять. Шансов остаться в живых очень мало. Как я уже говорил, нам нужно сейчас изучать новую схему съемку параллельно с тем, как меняется сама война. Снимать в любом случае нужно, иначе мы не победим.
Сейчас та война, которая ведётся на линии фронта, — лишь небольшой процент от всей войны, которая ведется против России. И Запад ведёт войну на уничтожение. Для победы нужно, прежде всего, выиграть войну за умы и души здесь, в тылу. Если не показывать, что там происходит, то, когда эти парни вернутся домой, общество не будет понимать, что с ними происходило. Не будет ценить их заслуги, их подвиги. Не будет понимать, зачем они вообще там находились.
