С учётом того, что на протяжении веков Россия и Украина были единым государством, а русские и украинцы относились друг к другу как народы-братья, россияне принимают всё происходящее на Украине очень близко к сердцу. Точно всё это происходит в их собственном доме, в собственной семье. И это сильно контрастирует с тем, как те же события воспринимаются на Западе.
Вячеслав Костиков, руководитель центра стратегического планирования «АиФ»:
На днях был на дне рождения у близких друзей. Собралась давняя, со студенческих лет, компания. В таких случаях застолье, как правило, сопровождается доверительными разговорами. Скрывать от друзей нечего. Но, встречая в этот раз гостей, хозяйка дома, не желая портить праздник, почти умоляюще предупреждала: ребята, только не надо об Украине. Все соглашались: да-да, не надо, и так, мол, об Украине все всё знают. Но... не вышло. После третьей-четвёртой рюмки кто-то обронил случайную фразу: «А вы знаете, у моего приятеля в Киеве проблемы с детьми в школе из-за русского языка...» И началось.
Оказалось, чуть ли не у всех собравшихся на Украине есть либо родственники, либо давние друзья, либо компаньоны по делу, либо «друзья друзей». Связи пока не прервались. Но разночтений при всей глубине дружеских связей обнаружилось много. И воспринимаются они очень болезненно.
В этом и состоит огромная разница восприятия украинских событий между нами, россиянами, и жителями Европы, а тем более США, Канады, Японии или Австралии. Для «коллективного Запада» Украина — это где-то «там», далеко. В интерпретации их политиков и СМИ Россия — конечно, «агрессор и злодей». Но последствия украинских событий для западного обывателя размыты и мало затрагивают каждодневную жизнь. На днях американский телеканал CNN выдал свои неофициальные подсчёты потерь Украины за прошедший год: 260 тыс. убитых, 247 тыс. раненых, почти 84 тыс. дезертиров и 28 тыс. в плену. Большого впечатления эти цифры на западную публику не произвели. Их даже особо не комментируют. «A la guerre comme á la guerre» — «На войне как на войне».
Новый миропорядок
Зато у европейских политологов модно вести разговоры о грядущем новом миропорядке, который возникнет по итогам украинского конфликта, и о том, какое место в нём займут Россия и другие игроки. Всё отчётливее звучит недовольство тем, что США фактически присвоили себе роль не только «глобального полицейского», но и судьи, и бухгалтера. Растёт понимание того, что это во многом продиктовано целями наживы и подавления конкурентов. Военно-промышленный комплекс США пухнет от заказов, а бюджет от торговли оружием только растёт.
Одновременно растёт недовольство тем, что Европа теряет свою политическую идентичность, а её лидеры выступают в роли «подтанцовки» у солистов из Вашингтона. Во Франции всё чаще вспоминают о том, какой была политика этой страны во времена, когда президентами были такие личности, как де Голль, Миттеран или Помпиду.
Борьба за место в партере
В европейских средствах массовой информации циркулирует целый набор вариантов нового миропорядка: фрагментация единства, нарастание соперничества, те или иные формы сосуществования. Элементы фрагментации уже наблюдаются в Западной Европе — вплоть до идеи создания собственного военного блока, без участия американцев.
Интересна позиция Китая, который становится всё более активным игроком в мировой политике. Его успехи — экономические, финансовые, военные и информационные — говорят о том, что Пекин успешно вписался в существующий миропорядок. При этом КНР, встраиваясь в мировую политику, не делает вызывающих движений, ограничиваясь информационными «перформансами» в чисто восточном изощрённом стиле. Крутые перемены в существующей системе взаимоотношений Китаю как бы и не нужны.
Что же касается столь чувствительного для России вопроса об отношениях Китая с США, то в Пекине тонко дают понять, что если Вашингтон сумеет умерить свои мировые амбиции и не будет пытаться сузить сферу влияния Китая, то между двумя странами вполне может установиться «мирное сосуществование». Из этого можно сделать заключение, что новый миропорядок для Китая — это не ломка, а череда длительных эволюционных изменений. Речь, похоже, идёт не о десятилетиях, а обо всём XXI в.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
