Николай Шмелёв, директор Института Европы РАН:
– Госплан нужен. Только не как распределитель гвоздей, а как место, где люди сидят и думают.
Страна нуждается во «второй индустриализации», причём в более разносторонней и глубокой, чем индустриализация конца 20-х – 30-х гг.
Вряд ли кто из реалистически мыслящих людей решится сказать, что за обозримые 15–20 лет мы сумеем возместить весь ущерб, нанесённый стране нынешним «смутным временем». За последние два десятилетия Россия потеряла 1/2 своего промышленного потенциала. Если не будут приняты экстренные меры, то из-за устаревания оборудования в ближайшие 7–10 лет будет потеряна и оставшаяся половина.
Минимум 1/3 сельхозземель выведена из оборота, около 1/2 поголовья крупного рогатого скота пущено под нож. За этот же период из страны уехало порядка 1/3 её «мозгов». В полуразрушенном состоянии находятся наука, прикладные исследования и конструкторские разработки, система профессиональной подготовки кадров. За последние два десятилетия в России не было построено ни одного нового крупного промышленного предприятия (за исключением Сахалинского проекта), ни одной электростанции, ни одной серьёзного значения железной или автомобильной дороги.
Наконец, только сейчас российское общество начинает, кажется, осознавать, что все постперестроечные годы не Запад финансировал Россию, а наоборот. На 1 доллар, приходивший в Россию, на Запад легально и нелегально уходили 3–4 доллара. И это не зловредность Запада, а результат нашей собственной глупости.
С чем можно сравнить этот наш уже многолетний кризис? Почти 250 лет монголо-татарского владычества? Наполеоновское нашествие? Первая мировая война и порождённая ею революция? Наконец, самое страшное в нашей истории — Великая Отечественная война? Из всех этих бед мы выбирались. Скорее всего, выберемся и сейчас. Но для этого надо осознать: на карту поставлена судьба страны, её народа, её способность отстоять то место в мире, которое она по праву занимала многие века.
Исходя опять-таки не из каких-то отвлечённых теорий, а из обыкновенного здравого смысла, очевидно, что без восстановления того, что разрушено, нам не обойтись. Однако это должно быть не просто возрождение умершего завода, а возрождение его на базе новой техники и технологии и в новой системе социальных, прежде всего мотивационных, отношений. И компания, и предприятие, и отдельный работник должны стремиться к обновлению, к поиску новых решений, к укреплению своего положения на рынке. Но стремиться не из-под палки, а органично исходя из своих вполне осознанных текущих и перспективных интересов.
Отрадно, что яростные нападки на само понятие промышленной политики сейчас ослабли. Надо утратить последние остатки здравого смысла, чтобы отрицать необходимость для такой огромной полуразрушенной страны какого-то организующего и направляющего центра, какого-то (незачем бояться этого слова) Госплана, который бы ставил перед ней основные задачи и направлял движение как государственных, так и частных капиталов на их решение.
Абсолютно непродуктивным представляется всё ещё длящийся у нас спор о том, сколько нам нужно государства: больше или меньше? Нужно ровно столько, сколько нужно. В современном мире любая более или менее жизнеспособная экономика — это симбиоз госсобственности и государственного направляющего начала со свободным рынком, преобладанием частной собственности и частной инициативы не только в повседневных делах, но и в планах на будущее. То, что не может сделать в силу своей слабости или незаинтересованности частный капитал, то должно взять на себя государство.
Наибольшую и наибыстрейшую окупаемость, как свидетельствует история всех успешных стран, включая современный Китай, следует ожидать от вложений в отрасли, работающие на удовлетворение потребительского спроса: аграрный сектор, пищевая промышленность, лёгкая промышленность, фармацевтика, бытовая техника, производство автомобилей, жилищное строительство, торговля, услуги, коммуникации. Без восстановления и развития собственного машино-, станко-, энерго-, авто-, авиа-, судо-, приборо- и прочего строения «вторая индустриализация» России невозможна. Нельзя растерять и те преимущества в космонавтике, ядерной технике и технологии, производстве вооружений, накопленные с советских времён.
И только во всём этом многостороннем промышленном комплексе могут найти своё место и дать должную отдачу такие новомодные направления, как нанотехнологии, биотехнологии, продвинутая информатика и пр.
К сожалению, сейчас мы напоминаем неких незадачливых строителей Эйфелевой башни на болоте, которые, забыв положить хотя бы четыре кирпича по углам в её основание, пытаются уже монтировать что-то ажурное на самых верхних этажах всего этого сооружения.
Что больше всего мешает сейчас восстановлению страны? По моему глубокому убеждению, это уникально высокая степень монополизации экономики. Средняя норма прибыльности на капитал в мире — 9 % годовых. У нас ни один серьёзный инвестор, как говорится, «не нагнётся», ежели ожидаемая прибыльность его бизнеса будет ниже 100 % годовых, а в ряде важнейших отраслей она достигает 500 % и более.
Зачем нашему крупному бизнесу какая-то модернизация, инновации, вложения в новые, достаточно рискованные и долгоокупаемые предприятия, геологоразведку, инфраструктурные отрасли, научные исследования, НИОКР и т. д., когда ему и так хорошо? Не нужно забывать, что начальные свои миллионы и миллиарды этот бизнес получил задаром в ходе ваучерной приватизации и «залоговых аукционов»; что потом последовали такие невероятные акции, как передача всей единой энергосистемы страны в частные руки за 2–3 % реальной стоимости её активов; что назревает новый раунд приватизации, условия которого вряд ли будут для государства много лучше, чем они были в прошлые годы.
Кроме того, незаинтересованность отечественных монополий (и персонально монополистов) в техническом обновлении, новом производственном строительстве и инновационной деятельности становится всё более ощутимой. Это выражается в бегстве как акционерных, так и индивидуальных капиталов за рубеж и вообще переноса всей жизни определённого слоя нашего общества за пределы страны.
Очевидно, что «автоматического» (то есть не из-под палки, а по внутреннему интересу самого бизнеса) механизма модернизации у нас не будет, пока сохраняется нынешняя степень её монополизации.
Приходится всё ещё сталкиваться с мнением, что задачи «второй индустриализации» страны могут быть решены преимущественно за счёт иностранного капитала. Это иллюзия.
Зачем нашему крупному бизнесу какая-то модернизация, инновации, вложения в новые, достаточно рискованные и долгоокупаемые предприятия, геологоразведку, инфраструктурные отрасли, научные исследования, НИОКР и т.д., когда ему и так хорошо?
Основные возможности открывает не всякого рода экзотика, а испокон века известные всему миру финансово-кредитные источники усиления накопительных (инвестиционных) процессов в стране. Это налоги, таможенные сборы, присвоение государством природной ренты на энергосырьевые ресурсы, контроль и ограничения на вывоз различного рода доходов и капиталов за рубеж, производительное использование валютных резервов страны (грех держать основную их часть в иностранных ценных бумагах с доходностью на уровне 1 %), умеренный бюджетный дефицит и строго управляемая умеренная инфляция, мобилизация сбережений, хранимых «под матрацем» и др.
Особенно неясной остаётся перспектива возрождения или, напротив, окончательной гибели исчезающей российской деревни. С каким-то самоедским упорством советская, а затем российская власть вот уже как минимум четыре поколения подряд продолжает её уничтожать. Уничтожается крестьянство — «корень России», основа её национального существования, всей её цивилизации. Между тем не случайно, что даже в таких экономически высокоэффективных странах, как Япония (которая может, например, купить весь необходимый ей рис в регионе ЮВА гораздо дешевле, чем выращивать его у себя), деревня, сельское хозяйство усиленно поддерживаются искусственно всем обществом. Ибо общество едино в понимании, что это, может быть, главный вопрос дальнейшего существования и выживания всей японской национальной культуры.
Оставаясь на позициях здравого смысла, жизненно необходимо найти наконец реалистический ответ на ряд ключевых, можно сказать, исторических вопросов российского сельского хозяйства.
Первый: разумна ли вообще передача основной части земли сельскохозяйственного назначения в частную, разного рода коллективную или индивидуальную собственность? Не лучше ли вообще законодательно признать землю общенародной, госсобственностью с правом передачи её на 49 и более лет в аренду (в том числе, наследуемую) тем же частно-коллективным и индивидуальным (фермерским) хозяйствам и в то же время с правом изъятия её у таких арендаторов, если земля не будет обрабатываться или будет использоваться для других, несельскохозяйственных целей?
Очевидно, что «автоматического» (то есть не из-под палки, а по внутреннему интересу самого бизнеса) механизма модернизации у нас не будет, пока сохраняется нынешняя степень её монополизации.
Второй: кого государство должно в первую очередь поддерживать? Безразмерные латифундии (иной раз в сотни тысяч гектаров), разного рода агрохолдинги и кооперативы или продуктивное индивидуальное хозяйство, до сих пор ещё дающее у нас на круг вряд ли менее 40 % продукции деревни?
Третий: сможем ли мы как-то остановить ускоряющееся обезлюдение российского села, или этого невозможно добиться без неограничиваемого предоставления свободной земли (и, естественно, права на постоянное местожительство) для переселенцев из любых внутренних российских регионов и даже из-за рубежа?
Без честных ответов на эти вопросы двигаться вперед будет очень проблематично.
Подготовила Виктория Никитина
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
