Ольга Костина: Нужно сначала думать о себе, а потом - о помощи следствию

Все такие истории нужно внимательно разбирать. С точки зрения эмоционального взрыва ничего более опасного, чем какие-то действия на религиозной почве, я не наблюдаю. У нас убивать начали на этой почве. Поэтому, конечно, если есть какие-то документы, давайте мы их посмотрим. Не надо говорить о том, о чем мы не знаем. Как любой гражданин, могу сказать, что использовать какие-то криминальные методы с целью подавления религиозных взглядов недопустимо ни в одной стране мира, в данном случае нужно просто посмотреть, о чем там речь.

Мы, как и большинство организаций, содержим себя сами с некоторым участием государства, я имею в виду гранты, которые Общественная палата раздает последние 3 года. Организовывались мы сами на средства учредителей, это я, мои коллеги, несколько наших коллег, которые могли себе позволить в силу того, что у них есть бизнес, вложить деньги. Мы содержимся людьми, которые сами попадали в такие истории. Есть у нас некоторая часть анонимных жертвователей, которых мы не знаем, это люди, которые после акций, которые мы проводим, просто присылают нам на счет деньги, и та работа, которую ведет Общественная палата, это государственные гранты, сейчас еще мы претендуем на несколько грантов наших европейских коллег. Так и выкручиваемся. Хотя работа по потерпевшим во всем мире – это государственное и частное партнерство. И мы будем добиваться такой же формы. Это когда и государство выделяет деньги на бесплатные правовые консультации, сопровождение в судах, и компенсационные программы, это уже не наша компетенция, а государства. Но работу по отслеживанию всего этого было бы целесообразно, по опыту Европы, возложить на НТО, но пока мы только в стадии, когда цель – добиться этой работы. Что касается чтобы у нас что-то заказывать, я удивлю читателей, привыкших слышать, что неправительственные организации, честные и настоящие, это те, кто воюет с государством и не могут брать с него никакие деньги, а те, кто берет деньги, - те на него работают. Я могу сказать, что на стезе, о которой мы разговариваем, без участия государства сделать нельзя ничего. Можно так, как мы делаем, и то я думаю, что часть нашего успеха в том, что у меня есть личные контакты с силовыми начальниками, и, зная мои возможности в администрации президента, других местах, зная, что мы не ставим своей задачей просто сотрясание воздуха, а действительно работаем с конкретными случаями, нам удается какие-то истории сделать. А если я на своем месте представлю человека, который просто взялся, будучи, допустим, просто профессиональным юристом или адвокатом, ему значительно тяжелее все это проходить. В большинстве стран Европы эту деятельность финансируют профильные силовые ведомства. Нанимают или создают неправительственную организацию сетевую, по всей стране, дают ей грант. И благодаря этому они знают все, что происходит внутри страны. Вопрос в том, что их государство заинтересовано в том, чтобы знать истинное положение дел, а наше пока нет. Приведу статистику. У нас в год около 3,5 млн преступлений фиксируется. Недавно президент сказал, что из них половина не раскрыта. А подано было заявлений вчера 22 млн. Давайте откинем, что есть люди неадекватные, есть ложные сообщения, но около 5 млн отказных прокуратура вернула. Мы не знаем, сколько у нас совершается преступлений, какой характер у них, почему одни растут, другие падают, и на этом фоне мы хотим бороться с преступностью и помогать гражданам. Можно так? Нет. И шагов к реальности я не вижу. Мы проводили ежегодную прямую линию 22 января. Помимо постоянно работающей нашей линии мы объявляли широко два дня, и с нами работали сотрудники Следственного комитета и МВД. Мы за два дня работы получили 650 обращений, 40 регионов России. И все вопросы в динамике видны. Первое место по жалобам – преступления против имущества, мошенничество, «черные риелторы», ипотека и так далее. Второе место – тяжкие телесные повреждения, оставшиеся без компенсации и помощи. Третье место – кражи. И почти вровень с кражами вышло ДТП. В прошлом году цифры были другие. Если говорить о борьбе с преступностью и защите прав граждан, конечно, нужно такие замеры делать не только неправительственным организациям раз в год, а в каждом регионе постоянно, потому что везде свой всплеск. В Петербурге сейчас стало больше педофилии и изнасилований. Почему? Когда профессиональный человек делает такие замеры, у него хотя бы есть представление, что у него растет вот этот вид преступлений, нужно обратить на это внимание, что-то там не так. Либо законы дырявые, либо в каких-то местах усилить охрану порядка. А когда просто идет абстрактная цифра, которая ничего не отражает… Это мы еще не считаем, сколько у нас без вести пропавших, трупов неопознанных. У нас только детей пропадает в год до 12 тыс. У нас пока все вот так. А исправить это можно только одним способом – получить доверительный, осмысленный контакт с заявителем и потерпевшим. Поэтому вопрос сложный. В данном случае государство должно платить, но заказывать оно должно реальность. Оно должно понимать, чтобы не было Евсюковых, надо знать реальность. Если замерять постоянно, можно каким-то образом противодействовать, усилить работу. Думаю, что господин Дымовский – просто результат износа системы, потому что кто-то берет пистолет и стреляет, кто-то таким способом. Единственное, я хотела бы призвать уже запоздало наших правоохранителей, такие же обращения были от сотрудников Следственного комитета, первой реакцией должен быть не арест этого человека, и в обществе больше востребована такая реакция, должна быть все-таки адекватная проверка тех сведений, которые были распространены. Сейчас мы знаем, что против него возбуждено дело, что то, что он сказал, - неправда. Что там неправда, все, не все? Когда мы видим со стороны милиции такие шаги, надо понимать градус накала в обществе. Мы не верим, что там неправда. Даже если он сказал что-то преувеличенное, нам кажется, что раз к нему применяются карательные меры, значит, что-то там было. Дыма без огня не бывает, нам кажется. Поэтому когда такие вещи появляются, гораздо выгоднее со стороны смысла и имиджа силовых ведомств расследовать и дать публичную официальную свою точку зрения, чтобы граждане могли сравнить, действительно ли Дымовский перешел границу от эмоций или там есть нарушения. Дайте нам возможность оценивать самим эти действия. А то получается, что он объявляют, что он наврал, а в чем наврал? Покажите нам это. Покажите нам такое же публичное разоблачение, как сделал господин Дымовский. Пусть его начальство выложит в Интернет материалы, которые опровергают документально его заявления. Когда будем таким образом реагировать на критику, общество будет по-другому относиться. Да и, может быть, Дымовскому не понадобится так отчаянно выходить в Интернет, найдутся другие способы. У нас есть очень разные истории. Мы считаем защитой и ту повседневную работу, которую ведем. У нас огромный объем консультаций граждан. Это не прием человека с целью сказать, куда ему сходить. Это составление за них документов. У нас огромная переписка с силовыми ведомствами, у нас достаточно много успешных случаев, и тяжких, и просто консультативных. Есть случай, когда мы помогли девочке тяжелораненой прооперироваться в Москве. Сейчас мы включились в сбор денег для мальчика, которого ранил Евсюков. Разброс самый разный, но наша основная задача – практическая правовая и психологическая помощь гражданам, совместная борьба за их права. Где-то дело отказываются возбуждать, где-то отказываются потерпевшим признавать. В любом случае, когда наша силовая структура любая видит, что человек пришел не один, она себя ведет совершенно по-другому. Когда вы одни, когда вы расстроены, подавлены, у вас нет навыков, вы не юрист, от вас легко отмахнуться, редкий случай, когда они этим не воспользуются. Но если они видят, что за вами хоть что-то наблюдается, они по крайней мере ведут себя аккуратнее.

Давайте попросим человека с нами связаться, чтобы взять материалы этого дела и посмотреть, что мы можем. Либо подготовить ему обращение в те инстанции, где можно отстаивать эти права и что можно сделать. Тут нечего комментировать. Надо, чтобы мы с ним вместе сели и посмотрели.

Тоже ситуация нередкая для нашей страны. Я понимаю сомнения, что он деньги возьмет, потом еще окажется, что это документы, которые он выписал. В любом случае здесь нужно обращаться в контрольные органы милицейские, то есть к вышестоящему начальству. Но у нас эта проблема с регистрацией не проблема милиции, а проблема государственного устройства. Потому что для милиции это просто дополнительный способ зарабатывать деньги. Государство им создало фактически легальную возможность, статью, по которой они могут обирать граждан. Поэтому здесь ситуация не в данном участковом, а в том, что вообще есть такая лазейка. Поэтому давайте посоветуемся. Сейчас трудно подсказать, потому что надо подумать, как еще хуже не сделать. Мы с вами все время разговариваем о том, как человеку, который ничего не нарушает, выжить в нашей стране. Потому что вся система работает против него. Если говорить о реформах глобально в нашей стране, сейчас говорят о модернизации, в основном об экономике, хорошо это все, конечно, но у нас надо с головы на ноги страну поставить. Это можно сделать только при одном условии – если главным объектом государства станет человек, законопослушный человек, который платит налоги, ходит на работу, воспитывает детей, ведет нормальный образ жизни. Вся эта машина должна работать на сохранение его покоя, его семьи, его благополучия. Она у нас работает либо на то, как от него отбиться, если он пришел, либо на то, каким образом из него вытрясти деньги. Поэтому здесь сложный вопрос, поэтому свяжитесь с нами, подумаем.

Из рассказа я просто не поняла, что это была за охрана. Если это была милиция, и даже вневедомственная охрана, она тоже имеет определенное подчинение по закону, то это называется оставление в опасности, это статья, причем по ней недавно одни наш соотечественник выиграл в Страсбурге суд у милиции. Они просто мимо него побитого прошли на улице, оставили без помощи, он стал инвалидом, потому что не мог двигаться из-за побоев и замерз, едва не погиб. Естественно, наше правосудие ему отказало, но он дошел с этим до Страсбургского суда и результат налицо. Присуждена значительная компенсация. Даже по нашим законам оставление в опасности для правоохранительной системы преступление. Конечно, если это были частные охранники, навряд ли с ними можно что-то сделать, кроме как просто пристрелить. Но если это вневедомственная или милицейская охрана, то давайте мы оформим заявление и вместе с вами дальше двинемся. Сложность людей, здесь ничего не поделаешь, если человек воспитан таким, уже не перевоспитаешь. Хотя мы вместе с телекомпанией НТВ 3 года проводим премию «Выбор» для тех людей, ссылки на которых можно посмотреть на нашем сайте. Это люди, которые не побоялись, не имея специальной подготовки, не будучи вооружены, выбежать на крик в подъезде, вмешаться в драку, влезть спасать ребенка от педофила. Есть у нас такие люди. Помимо показа размаха преступности, нужно показывать и их. Они очень стеснительные, многие категорически отказываются от премий вообще, от разговоров вокруг себя. Они есть, нам нужно стараться показывать их, потому что то, о чем мы говорим, имеет две стороны. Одна – просто безалаберное выполнение своей профессиональной обязанности, а другая – просто такое моральное искажение, моральная черствость, которая приводит к такому. Вспомните знаменитую фразу: не бойся врага, в крайнем случае он тебя убьет, не бойся друга, в крайнем случае он тебя предаст, бойся равнодушного, потому что с его молчаливого согласия предают и убивают.

В Москве есть центр «Сестры», его директор Мария Мохова. Они оказывают и правовую, и психологическую поддержку. Телефон 8 910 423 12 75 и 901 02 01. Это один из центров наших коллег. И есть телефон доверия для женщин, которые подвергаются домашнему насилию, это государственная скорая психологическая помощь, она работает с 9 до 15 по Москве, телефон 495 473 63 41. И в любом случае, если вас по каким-то причинам не удовлетворит встреча с ними, можно обратиться к нам, и наши психологи окажут вам помощь. Могу сказать только одно по этой теме. У нас в стране даже статистики внятной по этому вопросу нет, потому что при приеме заявлений или расследовании преступлений такого рода милиция не выделяет гендерный фактор, то есть не пишут о том, состоял ли человек в родстве. Мужчина избил или изнасиловал женщину, там нет графы, есть ли родство или состояли ли в браке. Поэтому большая часть преступлений такого рода латентны. Могу только сказать, что мы сталкивались с такими случаями. Уважаемые женщины, если с вами такие вещи происходят, рассчитывать на то, что он остановится, не приходится. Об этом трудно говорить, но и международный опыт это показывает. Если человек систематически избивает, это может кончиться для вас смертью и тем же самым для вашего ребенка. Поэтому по возможности нужно постараться эти отношения прекратить. Просто ради спасения себя. Зачастую женщины сначала приходят в милицию, потом забирают заявление. Поверьте международному опыту и опыту российских психологов, единицы случаев, когда это остановили. В остальных вы просто рискуете погибнуть. Надо сказать, что милиция наша неохотно принимает такого рода заявления. У меня несколько лет назад была поездка в Великобританию в такой центр, и я спросила у них, легко ли у них полиция принимает такие заявления. Они сказали: сейчас да, но был период, когда они тоже отмахивались от этих женщин и говорили, что возьми сковородку и тресни ему, у нас нет времени заниматься ерундой. И переломным моментом стало то, что в одном из городов при отчете о деятельности МВД они обнаружили, что количество людей, убитых дома, превысило количество людей, погибших на улицах. У нас пока нет данных, сколько у нас убивают дома, но боюсь, что если у нас провести такую статистику, мы будем сильно изумлены.

У нас есть истории, которые длятся несколько лет. У нас сейчас возросло количество обращений, связанных с «черными риелторами». Видимо, это связано с кризисом. Всегда возрастают такого рода финансовые махинации, зачастую в их реализации используются и тяжкие уголовные преступления, в том числе физические угрозы, убийства, особенно в случаях, когда это касается беспомощных людей. Здесь могу сказать одно – я согласна с придаванием большей гласности. Надеюсь, что вы свяжетесь с нами еще раз, и мы эту историю поднимем в другом ракурсе. Мы сейчас наработали хорошие связи со Следственным комитетом при прокуратуре. Они намерены заняться более плотно рейдерством и историей с черным риелторством. Надеюсь, что эту историю нам удастся довести до конца.

Я видела этот сюжет. Для начала нужно понять, что там произошло. От того, как квалифицирует прокуратура случившееся на пожаре, будут зависеть дальнейшие события. Если это поджог – это одна история, это уголовное преступление. Если это халатность – тоже есть ответственность, довольно незначительная. Но, к сожалению, боюсь, что о компенсации вряд ли можно говорить. Приведу простой пример. Подзабытая «Хромая лошадь». Конечно, там государство выплатило деньги, бессистемно, непонятно как рассчитанные. Нет системы, как во всем мире, когда в законе написано, сколько стоит то или иное деяние против гражданина и сколько он должен получить. В Германии написана пенсия, которую получает ребенок, оставшийся без попечения родителей, погибших в результате преступления. Эта пенсия выплачивается каждый месяц до совершеннолетия. Похороны всех жертв преступлений любого свойства во всем мире за счет государства происходят. У нас ничего этого пока нет. Можно добиться в суде компенсации, но это на усмотрение судьи, то есть может присудить 5 тыс., 50 или ничего. Систематизации на уровне закона нет. Что касается ДТП в маршрутке, если есть конкретные данные, давайте мы попробуем включиться в эту историю. Были успешные случаи, когда нам удавалось добиться, благодаря упорству потерпевших, компенсации через суд для человека, который попадал в ДТП. История сложная, чиновники предпочитают вообще никаких копеек от себя не выделять, да и в законах этого нет. Но что касается пожара в бизнес-центре, давайте подождем выводов следствия, потому что от них многое зависит. У нас на сайте можно найти все документы, которые мы продвигаем и все западные технологии, которые существуют. Сейчас о компенсационной программе много говорят и чиновники. Сегодня это просто счастливый случай. Почему мы убиваемся за лоббирование прав потерпевших? Помимо того, что у нас есть 52-я статья Конституции РФ, которая просто не выполняется. Потому что в ней написано, что государство обеспечивает право на правосудие и компенсацию причиненного вреда. Я всех призываю посмотреть на эту статью и понять, что у вас есть конституционное право. Я планирую с несколькими нашими делами обратиться в Конституционный суд, чтобы они объяснили, почему эта статья не работает. Кроме того, система правосудия как машина основывается на сотрудничестве гражданина и государства. Гражданин заявляет о преступном деянии, максимально откровенно рассказывает, как это было, помогает следствию, следствие расследует эту историю. Во всем мире, когда гражданин приходит с заявлением, четко понимает, что его возьмут под защиту, дадут возможность защищать права в суде и других инстанциях, и что ему заплатят компенсацию. Он идет туда, потому что понимает, что в обмен за его сотрудничество не только будет остановлен преступник, но и ему будет оказана помощь. А у нас зачем туда идти? Чтобы тебя оплевали, унизили, ты просидел в очереди? Недавно был случай сопровождения потерпевшего, который подвергся нападению у себя в квартире, мои сотрудники сидели с ним 8 часов, за это время одна бригада приехала-уехала, другая, попытались отговорить его от подачи заявления вовсе, потом отправили в травмпункт снимать побои, там сказали, что нужна справка из милиции, потом 3 часа в очереди, человека тошнит, у него кружится голова, он в следах от удавки. Дальше, он не прописан по месту, где произошло нападение – все, свободен. Вот что у нас происходит с жертвами преступлений. Я не открываю Америки. Просто когда мы сталкиваемся, хочется выгнать всех в этот момент к чертовой бабушке и справляться самому. Но тем не менее в цивилизованном мире упор на потерпевшего сделан по целому ряду причин практического свойства. Это наши работают в воздухе. В Европе и Америке у них есть две задачи: чтобы у гражданина был стимул сообщать о преступлениях и сотрудничать со следствием. Для этого он должен получать компенсацию и вежливое внимательное обращение. Не оказанная помощь потерпевшему – это социально опасная история. У человека смещается сознание, он травмирован. Он опасен для себя и окружающих, ему все кажутся подозрительными. Если он не получает никакой поддержки, у нас от 10 до 15% тюремного населения сидит за самосуд. Вот результат работы нашей системы. У нас бывают случаи, когда приходит потерпевший и говорит: если вы мне не поможете, я его убью. Наша правоохранительная система своими руками выталкивает человека за пределы правового поля, за топор браться. И последнее – если пострадавший гражданин, или даже ставший свидетелем, оставшийся цел физически, в большинстве случаев это все равно психологическая травма, не надо относиться к этому с легкостью, любая такая травма неотработанная, неоказанная помощь рискует перейти в соматическое состояние – вы можете заболеть от страданий, от страха, переживаний. Нужно изо всех сил в первую очередь заниматься своим восстановлением, думать о свое здоровье, а потом – о помощи следствию и так далее. Раз государство отказывает нам в помощи и поддержке в этой ситуации, надо в первую очередь заниматься собой.

Сложная история, потому что есть один край такого рода случаев – как в Америке, когда вы цветочек подарили женщине на работе, и она на вас заявила, и этого достаточно. В Германии есть такая статья в УК, как преследование, когда человек навязчиво за вами ухаживает в расчете растопить ваше сердце. Вот эти попытки могут стоить ему срока, сначала штраф, потом срок. У нас никаких законов на эту тему нет, и пока наши законодатели просыпаются, им кажется, что это такой американский национальный перегиб, что он не очень существует в реальности, хотя на самом деле есть такая проблема и достаточно большая. Могу сказать только, что доказать по нашим законам такого рода приставания практически невозможно. Единственное, что нужно следить за тем, что не перешло в другие рамки. Иначе человека нужно поставить в известность, что вы будете обращаться за помощью и у него будут неприятности, если не уголовные, то репутационные. Правда, к сожалению, мужчины в таких случаях предпочитают объявить женщину не вполне адекватной на весь офис, но если вы уверены, что происходит именно это, вы должны его поставить в известность, что если это не прекратится, то ему это будет стоить как минимум репутационных потерь. Мы сотрудничаем с центром помощи женщинам, пережившим сексуальное насилие и насилие вообще, куда можно обратиться за более подробной информацией, они с такими случаями работают.

В первую очередь нашей судебной системе не хватает ответственности. Пример по Питеру это показывает. Можно добавить им зарплату, можно сдувать с них пыль, не разговаривать с ними, чтобы не оказать на них давления, но результат такой, как в Питере. Поэтому ответственность, и должен быть контроль за этой системой. Я сейчас не готова сказать, какой, есть очень тонкая грань между контролем и давлением, но то, что происходит сейчас – нездоровая ситуация. Мы написали со своей стороны письмо Лебедеву, председателю Верховного суда, с предложением провести всероссийское методическое совещание хотя бы по проблематике защиты детей, чтобы они понимали, что предпринятые реформы не все удались по ужесточению наказаний за педофилию, но что-то удалось, и хотя бы это нужно использовать, чтобы эти люди не уходили от ответственности. Помимо того, что мы будем требовать, чтобы квалификационная коллегия принимала в этом участие, но и нужно поговорить с самим судейским сообществом, потому что, прикрываясь лозунгом о независимости, мы можем получить вообще бесконтрольную систему. Поэтому думаю, что в первую очередь это ответственность и общественный контроль.

Денег для госзащиты сейчас достаточно. Последний документ, который продлевал эту работу в РФ, подписанный в конце прошлого года, предполагает выделение на 3 года 1 млрд 620 млн рублей, и по оценке самих сотрудников этой системы денег достаточно. Есть другая проблема – недостаточное качество законов, регламентирующих эту работу и недостаточное количество конкретных инструкций, которые обусловливают правоприменение. Есть целый ряд действий, которые должна предпринимать госзащита в процессе работы – это и переселение на другое место жительства, и замена документов, самое простое – физическое сопровождение, охрана. В законах это прописано только рамочным образом, и сотрудникам системы приходится просто полагаться на собственную смекалку и собственные связи. Никто не обязан трудоустраивать свидетеля в другом регионе. Документы, которые ему выдаются, временные и подлежат возврату, в них запрещено вносить изменения. Если вы родили ребенка, будучи под защитой, то вы никуда его не впишете. Там есть масса нюансов, которые не позволяют систематизировать эту работу. Я разговаривала с одним из руководителей госзащиты в регионе, где успешно идет работа, и он мне перечислял проблемы, и стало понятно, что деньги – не проблема, проблема – как грамотно ими распорядиться. И самая большая проблема с их слов – сегодня объект работы органов госзащиты – угрозоноситель. То есть они опять с помощью свидетеля ловят преступника. Их конечная задача – поимка и посадка преступника. То есть до суда вас только дотянут живым, а дальше за вас никто не отвечает. Этот фактор, который мне сказал сам сотрудник этого подразделения, когда человек четко понимает для себя, что когда их используют в судебной системе, дальше они как-нибудь сами выбираются. А преступник может выйти, у него могут быть подельники. Кто отвечает за человека, который действительно помог обезвредить правонарушителя, положился на помощь государства и обнаруживает, что эта помощь только до суда? Поэтому там нужна реформа, связанная с сопровождением. Должна быть не работа на тупую поимку преступника, это должна быть работа на сопровождение гражданина, который согласился с риском для себя и своей семьи на эту работу пойти. Поэтому здесь нужно изменить в законе порядок попадания под госзащиту, потому что нужно понимать, что чтобы принять такое решение, нужен специалист. На сегодня такое решение о госзащите принимает следователь или судья, груз довольно большой, и отличить реальную опасность от просто страха и шока сложно, для этого нужно иметь специальные навыки и понимать, что ты за это отвечаешь. Поэтому с точки зрения финансовой в программе все неплохо, а с точки зрения систематизации еще нужно работать. Мы собрали все предложения, которые есть и у самих сотрудников, и у тех, кто попадал под эту программу, будем передавать в министерство с просьбой скорректировать законы. Такой цинизм ни к чему, кроме как к потере граждан как свидетелей, не приведет. Там совсем не много сотрудников, сокращать их не надо. Другое дело, что один из действующих начальников госзащиты сказал мне, что в составе этой команды должны быть еще и специалисты гражданского профиля – нужны психологи, травматологи, которые понимают, как справиться со страхом, с травмой, нужны сотрудники социальных служб, которые будут заниматься переселением, трудоустройством, устройством детей в школы, то есть нужно пересмотреть качество этой команды, а не количество.

Могу только сказать, что 10 тыс. – это позорная зарплата. У нас в милиции пенсия около 6 тыс. была до недавнего времени. Зарплата сотрудников исполнения наказаний – от 5 до 8. Это люди, которые в тюрьмах работают. То есть получается, что у нас на содержание одного преступника уходит больше денег, чем на содержание одного призывника. У нас страна загадочная в смысле бюджета. Я тоже возмущена. Могу сказать, что недавно у нас в палате были представители судебных департаментов и рассказывали о том, в каких условиях работают не только секретари судебных участков, но и судьи зачастую. Это дичайшая нагрузка. У судей сейчас большая зарплата, но тем не менее понятно, что аппарат, обслуживающий судебную систему, находится на грани износа. Будем рассчитывать, что если реформа коснется всей системы, то коснется и этого.

Карьеру я себе уже не делаю. Карьеру я делала до того. Надо сказать, на тот момент я была довольна тем, что со мной происходило, я окончила МГУ, я работала по своей специальности, по журналистике, с 17 лет. Потом я стала заниматься связями с общественностью, политическим консалтингом, у нас с мужем была создана своя компания, я работала советником заметных людей и вполне себе продвигалась по жизни, пока сама не попала в ситуацию, когда сама оказалась жертвой преступления. Я попала в худшую ситуацию, потому что помимо криминального нападения я оказалась втянута в политическую войну, потому что я проходила по делу «Юкоса», по той части, которая касается их службы безопасности. И надо сказать, что это усугубляло положение, потому что мало того, что вы находитесь в шоке, попадаете в нашу машину правосудия, которая не привыкла видеть живого человека и считать, что она вам что-то должна, она считает, что вы ей должны, не считаясь с нервной системой вашей и ваших близких, с вашей занятостью, с вашим здоровьем – ни с чем. И на это наложился тот факт, что информационное пространство было серьезно загажено разного рода влияниями. Я прошла два суда с присяжными и несколько лет то начинавшегося, то останавливавшегося расследования, разных способов давления на меня. Сейчас я достаточно спокойно к этому отношусь, но никому не пожелаю ни вообще стать жертвой любого преступления, ни попасть в эти жернова, в которых оказалась моя семья и я. И после этого я и приняла решение. Просто узнав о том, что положение жертв в нашей стране – это просто преступно и бесчеловечно со стороны государства, узнав, как это устроено во всем мире – ровно наоборот, чем у нас, - я, собственно, и приняла решение прекратить свою творческо-политическую деятельность и резко поменять вектор. Я вместе с двумя единомышленниками зарегистрировала общественное движение, нам в этом году 5 лет, надеюсь, что нам удастся добиться того, чтобы эта система заработала и в России – система поддержки жертв преступлений, во всем мире это национальная система с участием государства, являющаяся стержневой задачей для правосудия. Мы много говорим о гуманизации. А наше правосудие карательное, у него нет задачи восстановить права, помочь жертве, у него есть задача растерзать преступника в лучшем случае, в худшем – отмазаться от того и другого. А в мире смысл правосудия – попытка восстановить попранные права. Если для этого нужно изолировать преступника – он изолируется. Если преступника можно социализировать, заставив его в первую очередь компенсировать то, что он наделал, делается это. Но смысл правосудия – работа на человека, который оказался жертвой и попытка восстановления его прав. Мы этого добиваемся, и у нас есть частичные успехи – это сейчас звучит и от Медведева, и от Путина. Тем много для нашей страны. Потихоньку к нам присоединяются некоторые силовые министры, в ближайшее время будет огромное заседание с участием Бастрыкина, это будет на базе Общественной палаты, он готовит доклад о положении жертв преступлений в РФ. На сегодняшний день это моя единственная задача в жизни. Навряд ли это можно назвать карьерой. Я не обманываю людей. Всем, кто к нам обращается, мы честно говорим важную и невеселую вещь: борьба за свое право в нашей стране – это процесс долгий, тяжелый, и не всегда может привести к желаемым результатам. Но если у человека есть силы и воля, то мы приложим все усилия со своей стороны, мы благотворительная организация, поэтому работаем для граждан бесплатно, наши юристы, наши психологи, связи, которые есть у нас во всех инстанциях, - мы все это поставим на работу вместе с вами. Никто не может гарантировать результата, учитывая те законы, которые мы имеем и тот уровень коррупции. Но тем не менее у нас есть граждане, которые готовы за себя сражаться, и мы всегда готовы содействовать. У нас недавно была женщина на приеме, мы отслеживаем ее дело, у нее дочь тяжело пострадала в ДТП, и только на второй год расследования их признали потерпевшими. Она молодец, боец, могу себе представить, как проходить эти инстанции, это очень трудно. Наша система не приучена к тому, что она защищает этих людей. Она с ними общается безобразно. Есть расчет на то, что человек выдохнется и перестанет ходить, требовать, спрашивать. Это дико удобно. Если человек обвиняемый, он бросит все, все продаст, его родственники все отдадут, чтобы организовать ему адвоката и так далее. Потерпевший – это человек в первую очередь шокированный, потому что никто из нас не ожидает, что попадет в криминальную ситуацию, растерянный, бывает, что и раздавленный, конечно, с ним очень просто управиться, если совести не хватает. Поэтому я понимаю, что сталкивание с этой системой ничего кроме отчаяния на сегодня не приносит. Но двигаться надо в этом направлении. Обнадеживать надо только в одном: что мы до последнего будем вместе с вами. У нас тоже есть истории, когда и нас посылают чиновники, когда нам просто не удается, потому что законы РФ написаны скорее для преступников, чем для их жертв. Конечно, здесь блок большой, но мы уже встали этот путь, так что будем идти дальше.

Мы работаем с живыми людьми, у нас очный прием граждан и консультации на телефонах. Да, у нас на сегодняшний день с помощью денег можно добиться очень много в правосудии, поэтому когда мы говорим о независимости судей, мне кажется, что здесь немного неправильно смещен акцент, потому что у нас все считают, что независимость – это главное, чтобы власть не звонила, не оказывала давления, а на мой взгляд, там процент давления власти невелик, а вот процент давления денег зашкаливает. Могу только сказать о том, что надо настаивать на реформе не только МВД, но на реформе системы. Согласитесь, недавний случай в Питере, когда судья выпустил педофила… Казалось бы, часть системы, которая должна была задержать и расследовать, отработала хорошо, хотя дело сложное. Пятилетний ребенок, подвергавшийся истязанию, действительно жуткая история. Каково же было удивление, в том числе и тех, кто вел это дело, когда судья дала 6 лет условно, потому что у него хорошие характеристики с места работы и семья. Тут говорить нужно о системном реформировании, недостаточно сделать замечательную милицию при плохой прокуратуре и плохом суде. Я вынуждена сказать, что нам действительно в судах зачастую в лицо демонстрируют коррупцию, которую мы не всегда можем доказать, но можем почувствовать. И единственный выход из этого – добиваться общественного контроля за работой правоохранительной системы, реального. Не общественные советы, которые состоят из хороших людей, которые собираются два раза в год, пьют чай с руководителем ведомства и расходятся. Нужно добиваться реального участия в этом, в противном случае мы просто не сможем никак с этим справиться.

В этой истории есть два аспекта. Один из них связан с тем, что у нас происходит нечто сродни техногенной катастрофе в правоохранительной системе, потому что много лет после того как разрушился СССР, в котором работали эти же органы по определенному укладу, к сожалению, ни одной внятной смысловой реформы после этого не случилось. Были бесконечные кадровые перестановки, перепихивания полномочий, обусловленные политическими амбициями. На сегодня произошел до такой степени моральный и профессиональный износ этих систем, что они зачастую представляют скорее угрозу для гражданина, чем безопасность. И второе, вынуждена поддержать, элемент черного пиара здесь имеет место, потому что не секрет, что борьба за погодны и кресла не отменяется, иногда зримо видно, что происходит вбрасывание информации такими цепочками, видимо, рассчитанная на кадровые перестановки. Но в целом я думаю, что безотносительно того, что явилось толчком к дискуссии, конечно, нужно ее использовать, что бы добиться реформы правоохранительной системы, чтобы она заработала на гражданина, а не сама на себя и государство. Несколько беспрецедентных историй, которые мы наблюдали за прошлый год… Конечно, всегда нарушения были, есть, и не только в нашей стране. Сфера очень сложная. Но прежде таких историй мы не наблюдали, и общество взбудоражено, и само министерство не справляется ни с собой, ни с вызовами, которые сейчас перед ними стоят. Нужно просто понять одну вещь. Для меня самое важное в реформе – вектор работы. На сегодня считается, что задача в том, чтобы поймать преступника. А на самом деле их задача в том, чтобы защитить гражданина, их заказчик – гражданин, который к ним обращается. Вот этого нигде не существует. История с МКАДом – отличный пример. Это происходит, потому что у них стоит задача поймать любой ценой. Граждане – это только способ доказательной базы, способ, чтобы поймать, это инструмент. То, что этот гражданин и есть их заказчик, тот закон, на который они работают, - этого не заложено, не учат этого. Поэтому они выкидывают такие финты, потому что просто у них стоит одна затея в голове. Например, в законе Германии в преамбуле написано – жертва преступления является принципиальной фигурой для правосудия, потому что с ее заявления о преступлении начинается преследование преступника. Если бы мы могли такую фразу найти в законах РФ, то, наверное, от нас как от потерпевших не отмахивались бы в милиции. Наверное, у нас были бы реальные права и на адвокатов, и на компенсацию, о которой сейчас много говорят. У нас ничего этого нет. Мы – пустое место для нашего правосудия. В лучшем случае мы инструмент, с помощью которого сажают, выпускают и так далее. Во всем мире главная фигура для правосудия – обратившийся туда гражданин, у которого нарушены права. А у нас учебники МВД написаны таким образом, что жертва виновата в том, что с ней произошло. То есть мы учим милиционеров, что этот лох, который к тебе обратился, сам дурак. Мы их учим презрению к человеку, на которого они работают. Поэтому здесь большой комплекс проблем. Вопрос и в образовании тоже, но тех милиционеров, которые работают сейчас, уже образованием не поправишь. Я недавно встречалась с министром внутренних дел, говорили тоже о реформе. Я посоветовала ему постараться выделить работу с заявителем, сделать ее отдельной задачей. Человек должен знать, что с его заявлением, как по нему ведется работа, есть ли продвижение. Должен постоянно иметь информацию о том, как защищаются его права. Сегодня ничего этого нет. В большинстве стран Европы работа по систематизации заявлений компьютеризирована. Это занимает 15 минут, человеку подскажут, куда обратиться за помощью, дадут копию его заявления, он всегда может в Интернете даже посмотреть, какое есть по нему продвижение. Попробуйте подойдите второй раз в милицию, если вы туда подали заявление. Мало того, что там пьяные, проститутки, драки и так далее, тут вы еще приперлись! Хотя есть регионы России, могу назвать Кемеровскую область – блестяще работают с гражданами. Там в отделениях милиции действительно выделены службы, которые работают с потерпевшими, спокойная консультация, в любое время можно позвонить. Я считаю, что это принципиально, потому что имидж МВД не поправит никакая пресса. Хотя честно скажу, что пресса имеет принципиальное значение. И в смысле разоблачений преступлений, в том числе должностных, и в смысле поддержки ведомств. Но отношение граждан изменится тогда, когда они не будут бояться обращаться туда. Поэтому работать надо принципиально с заявителем, и с сотрудниками самими нужно работать с точки зрения морального климата, психологического состояния. Работа очень тяжелая, и, судя по тому, что мы сейчас имеем, собственная психологическая служба МВД не справляется с этим.

Какой тут уже моральный ущерб, тут уголовное преступление по нескольким статьям, начиная от укрывательства преступления и содействия преступникам и заканчивая неоказанием помощи. Если есть возможность оставить свои координаты, дать возможность этим заняться, мы займемся вместе с ГУВД Москвы этой ситуаций, потому что еще не хватало, чтобы были такие вещи. Это прямое уголовное преступление. Не просто можно, а нужно об этом заявлять. Получается, что они отпускают преступников, которые вооружены и опасны, и еще оказывают давление, чтобы человек никуда не заявлял. Если есть возможность дать нам свои координаты, мы с удовольствием свяжемся и поможем в этой ситуации. У нас и так немного желающих граждан по целому ряду причин рисковать собой, чтобы сообщать о таких вещах, вмешиваться в них, и когда они получают такой отпор от правоохранительной системы… Это никто не считает. Если в прокуратуре и милиции начнут появляться, как во всем мире, подразделения, которые отслеживают права потерпевших и заявителей, начнет наша милиция понимать, что они придут сейчас со своими палками, а им скажут: а теперь наложите эти палки на количество поданных вам преступлений. Я вас уверяю, не сойдется ничего. Когда они поймут, что их эффективность оценивают не по количеству пойманных, а как это соотносится с поданными заявлениями, сколько обработано и кому там смогли помочь, тогда ситуация начнет меняться. Они просто станут понимать, что их эффективность зависит от мнения заявителя. Мнение преступника, как вы понимаете, не учитывается. Посадили и посадили. Можно написать нам на сайт или позвонить. Мы благотворительная организация, никаких денег не нужно. Эту историю нельзя оставлять ни в коем случае.

Давайте вы позвоните нам или пришлете документы. Это серьезная история, тоже может быть результатом работы «черных риелторов». Единственная просьба – при звонке ссылаться на «АиФ». Телефоны доступны постоянно, любой человек может обратиться. Бесплатная горячая линия (495) 781 96 02, она работает с 9 до 21. И очный прием, куда можно записаться к юристу или психологу, (499) 252 83 63 с 10 до 17. Там, где есть конкретные случаи, нужны документы, так что лучше очный прием. Но у нас вся страна на связи, ничего не пропадет.