О том, что осень – время гриппа, в наше время, кажется, осведомлены все. Снова и в который раз будут обсуждаться сравнительные характеристики вакцин, снова найдутся те, кто станет уверять в бесполезности вакцинации: «Всё равно заболеешь, от гриппа спасения нет».
Последние почти дословно повторяют клише позапрошлого столетия. Грипп тогда, как ни странно, входил в разряд болезней модных, аристократических. В чём может убедиться любой желающий – для этого достаточно взять роман-эпопею Льва Толстого «Война и мир». Читать весь «кирпич» весом в 561 тысячу слов нужды нет. Только самое начало – второй абзац неподъёмного текста: «Анна Павловна кашляла несколько дней, у неё был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими)».
Русский катар
Дело происходит в России, в июле 1805 года, – Лев Николаевич, как всегда, точен даже в деталях. Лето для гриппа вроде бы не сезон. Но в том-то весь и фокус – высшая знать, в данном случае фрейлина императрицы, если уж и болеет, то чем-то особенным, экзотическим, доступным не всякому, презирая при этом и сезонность хвори, и здравый смысл. И разумеется, употребляет только самое модное обозначение болезни.
Как это часто бывает, сословная спесь может загнать в ловушку и выставить на посмешище. Толстовская героиня явно вворачивала модное французское слово «grippe». Оно вроде бы созвучно глаголу «gripper» – «заклинить», «застрять», «блокировать», «схватить». Как видно, из всех значений для названия болезни годится только последнее, да и то с большой натяжкой.
А между тем в самой Европе grippe как обозначение недуга появилось где-то за полвека до того, как им начали щеголять в русских салонах. Появилось не на пустом месте. Так называли болезнь, вспыхнувшую во время Семилетней войны 1756–1763 годов. И то не сразу. Поначалу хворь именовали пространно: «русская инфлюэнца» или «русский катар». И только потом возникло словечко «grippe» с пометкой: «Так называют заболевание сами русские».
Есть веские основания предполагать, что «grippe» – не что иное, как искажённое русское «хрип». Собственно, старинные русские лечебники упоминали нечто похожее: «горячка, ломота надсадная, жар, хрип». Если это действительно так, то выходит забавная штука. Отечественные аристократы, падкие на всё красивое и заграничное, заимствовали наше же слово, перелицованное на французский манер.
Самое забавное, что тот самый первоначальный грипп не вполне соответствовал нынешнему пониманию этой болезни. Что такое «grippe» для врачей пушкинского времени? «Катаральная болезнь дыхательных путей». Чем характерен? «Более или менее лёгкая лихорадка с переменным ощущением озноба и жара, грудь обременена сухим хриплым кашлем, краснеют глаза, как в кори». В принципе это могла быть любая ОРВИ.
Не нужно лечить?
Однако тут сработал любопытный социальный принцип. Город-ское население изо всех сил тянулось за аристократами – вплоть до прямого обезьянничанья. Стремились подражать им в одежде, в поведении, в привычках. И разумеется, хворать предпочитали тоже по-господски. Если крестьяне честно страдали горячкой или надсадной ломотой, то городские разночинцы подхватили хлёсткое аристократическое слово и стали называть им любую болезнь. Возникла своего рода эпидемия – но не болезни, а её названия. Оно официально появляется в русском словаре уже к 1847 году. За короткий срок – чуть больше 40 лет – термин превратился в разменную монету и утратил весь таинственный модный флёр. Теперь гриппом болеет любой разночинец – мода распространилась и обесценилась. В «Театральном разъезде» Гоголя об этом говорит персонаж, не удостоенный даже имени – просто «незнакомый сосед»: «Да вот и грипп тоже. У меня все дети переболели». Достоевский же вообще делает грипп объектом своего издевательского юмора: «Уж известно, что в Петербурге зевота – такая же болезнь, как грипп или геморрой, от неё долго ещё не освободятся никакими лечениями, даже самыми модными петербургскими».
Фёдор Михайлович не зря почитается за пророка – здесь он попал в самую точку. Поскольку само понятие «грипп» ещё в начале XIX века девальвировали и размыли до крайности, никто не понимал, как лечить это странное заболевание. Показателен пассаж известного доктора Матвея Мудрова, который в числе прочих пользовал семью Пушкиных и Аксаковых: «Не должно лечить и самой болезни, для которой часто названия не находим, не должно лечить и причины болезни, которые часто ни нам, ни больному, ни окружающим его неизвестны, а должно лечить самого больного – его состав, его орган, его силы».
Положим, это суждение частное, пусть и от практикующего врача. Однако ему почти слово в слово вторит вполне официальный документ 1827 года, оза-
главленный так: «Наставление, как содержать себя во время повального катара, именуемого также la grippe». Вот какие рекомендации даны врачам: «Надобно ждать, поскольку старание насильственным образом произвести перелом болезни не может принести никакой пользы. В ожидании естественного излечения надлежит соблюдать в помещении чистоту и умеренную температуру, по возможности избегать влияния сырого холодного воздуха на тело, преимущественно же на грудь. Для чего помимо обыкновенного приличного одеяния носить на груди фланель, кусок шерстяной ткани либо потогонный пластырь. Рекомендовано также обильное питьё».
Можно видеть, что за полторы сотни лет мало что изменилось. Нет, разумеется, появились и вакцины, и противовирусные препараты. Но основные рекомендации остались прежними. Равно как и повальная привычка называть любую сезонную простудную хворь именно гриппом.
