Владимир Полупанов, aif.ru: — В своём телеграм-канале вы опубликовали литературное эссе Александра Проханова про Зеленского. Очень хороший текст. Но если адресовать прямой вопрос к вам: для вас Зеленский — это кто?
Захар Прилепин: — С самого начала, как только он пришёл к власти, я в своих текстах и выступлениях у того же Соловьёва говорил: «Перестаньте подчёркивать ничтожность и клоунообразность Зеленского». При всём ощущении, что это враг, нельзя не отдать должное определённой последовательности, дьявольской заданности. Он не сливается. И продолжает отправлять на смерть десятки тысяч людей ежедневно. И не остановится. Он готов убивать и своих, и чужих, сносить города. Это чёткое политическое решение — оставить на Донбассе выжженную землю. Он осмысленно принимает эти решения, прекрасно зная, что делает. Только из Славянска и Краматорска украинские власти вяло эвакуируют людей... Хотели бы реально эвакуировать, города были бы пустыми.
Зеленский — это дьявол, который принимает любую форму
— Но ведь у такого человека нет не только политического, но и вообще никакого будущего. Разве не так?
— Это и есть его политическое будущее, он для себя его сформулировал: Украина должна быть либо украинской, как он это понимает, подчинённой Евросоюзу и НАТО, либо она должна быть выжженной и в таком виде достаться России. Поэтому Зеленский принимает все те формы, о которых говорит Проханов. Тут он проповедник христианства, тут язычник, тут нацист, тут предводитель гей-парада. Это дьявол, который принимает любую форму. Как Александр Андреевич описал, так и есть.
«Они нас сами отсекли»
— Недавно вы обнародовали программу, цель которой — культурная интеграция России со странами Евразии. Как она будет осуществляться? И что вы имеете в виду под Евразией — только ли пространство бывшего СССР?
— Не только страны СНГ, но и другие тоже. Просто страны бывшего Советского Союза — это пространство, где хоть и надорваны прежние связи, но легко восстановимы. Есть запросы на такую интеграцию не только от русскоязычных жителей этих республик, которые там остались, но и от местного населения, часть которого понимает, ЧТО потеряла с «уходом империи». В СССР любую выпущенную книгу переводили сразу на 15–20 языков. И фильмы неизбежно попадали во всесоюзные конкурсные программы или на телевидение. А это 50–100 млн телезрителей.
В отличие от Европы мы выступаем с открытым забралом.
Запад вытеснил постсоветский культурный контекст Каннами, «Оскаром», «Букером», Нобелевской премией. Они сказали нам: «Хотите — участвуйте, а мы будем вас награждать». Авторов стали потихоньку награждать, гладить по голове, сажать на гранты. Таким образом Запад адаптировал под себя огромную часть нашей интеллигенции, культурного истеблишмента. В отличие от Европы мы выступаем с открытым забралом. У нас нет цели лишить Узбекистан или Казахстан государственности или суверенитета. Мы можем вернуться к своим привычным формам культурного взаимодействия. Может быть, наши старания увидит государство и поддержит нас. Не поддержит — мы всё равно будем работать.
— По-вашему, мы не должны брать «Оскар», «Грэмми», «Букер» или Нобелевскую премию, если, конечно, будут давать?
— Во-первых, они сами нас отсекли. А во-вторых, мы должны навязывать, предлагать свой контекст для этих премий, а не идти у них на поводу. Тут мы неизбежно возвращаемся к опыту Советского Союза. С Солженицыным и Бродским на Западе водили хороводы, закрывая глаза на национализм одного и антифеминизм другого. Но СССР навязывал Шолохова в качестве нобелевского лауреата. И продавил. Хотя занимался этим без малого 20 лет. «Москва слезам не верит», «Летят журавли» и другие советские фильмы, отмеченные кинопремиями на Западе, предлагали мы сами. После 1991 г. мы пошли у них на поводу, стали представлять на западных кинофестивалях русофобский контекст, который они там милостиво принимали.
У нас много талантливых людей, но надо с ними работать. А мы эту работу запустили.
— Картины Андрея Звягинцева, на ваш взгляд, русофобские?
— Звягинцев, безусловно, одарённый режиссёр. Но у государства должны быть формы мягкого взаимодействия с творцами. Что, разве нет западных режиссёров, которые хотят показать мерзкую сторону жизни в Европе и США? Конечно, есть. Но с ними работают, мягко объясняют: давайте не будем вытирать ноги о свою Родину. «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» — гениальное кино с Рокуэллом и Харрельсоном. Фильм критический по отношению к США. Но при этом какие прекрасные американцы, какое уважение начинаешь испытывать к персонажам этого фильма. У Звягинцева ты этого не увидишь. Там все персонажи вызывают омерзение. Конечно, его фильмы русофобские. А какие же они ещё? При всём при этом он очень одарённый режиссёр. И Кирилл Серебренников, и другие. У нас много талантливых людей, но надо с ними работать. А мы эту работу запустили.
О том, что никакой европейский мир нас не ждёт и не приветствует, говорили только самые дремучие маргиналы в лице Проханова, Лимонова и всех «мракобесов-милитаристов», на которых смотрели как на кретинов. Но сегодня то, о чём мы говорили 20 лет назад, подтвердилось.
Те же в «Песне года»
— Дагестанская писательница Сахиб Шихмирзаева, побывавшая на литературных мастерских на вашем подмосковном хуторе, была удивлена тому, что в Москве много людей выступает против спецоперации. «Говорят, “общество расколото”, — привели вы её слова. — В Дагестане никакого раскола нет. Получается, что русские против русских? В мире, где все против нас, мы не можем быть против себя». Хорошие слова. Но почему в Москве «общество расколото»?
— Эти вопросы надо адресовать государству, которое в течение десятилетий пыталось встроить Россию во все европейские контексты. Европа была нашим главным арбитром в сфере культуры, бизнеса, образования и т. д. Мы все были окружены Европой. Через глянцевые журналы, рекламу, «Макдоналдс» — через всё на свете. О том, что никакой европейский мир нас не ждёт и не приветствует, говорили только самые дремучие маргиналы в лице Проханова, Лимонова и всех «мракобесов-милитаристов», на которых смотрели как на кретинов. Но сегодня то, о чём мы говорили 20 лет назад, подтвердилось.
— А почему Дагестан един?
— Северный Кавказ всегда был более консервативен. Там существует приоритет семьи, традиционных ценностей, веры. Что в больших городах, особенно в Европе, считается признаком отсталого сознания. А для Дагестана, Чечни, Тувы семья, религия, война — вещи одного порядка. Поэтому на Кавказе люди перешли из одного состояния в другое мгновенно. А жители крупных городов выросли внутри всех этих «европейских ценностей». Всё ими было пронизано. И вдруг им 24 февраля объявили, что всё не так на самом деле: Запад нас терпеть не может, он объявил нам войну. Конечно, многие озадачены. Не потому, что они все черти полосатые, а потому, что государство у нас не занималось этим вопросом. Оно их ещё и поощряло. Имён называть не буду. У них были те же самые убеждения, что и сейчас. При этом у них звания, ордена, ротации на радио. А на нас смотрели как на стаю придурочных патриотов-маргиналов. А потом выяснилось, что коллективный Александр Проханов был прав, а Макаревич — нет. Конечно, некоторым людям осознать это безболезненно невозможно. Но придётся.
Сейчас не то что Россия, всё человечество живёт в той обстановке, которую мы накричали, ходя по московским улицам группами по 50–100 человек. Значит, надо это делать. Если что-нибудь делаешь последовательно 15–20 лет, это потом оказывается явью не только для тебя и окружающих, но и для всей планеты. Это такое восхитительное открытие, которое даёт возможность заниматься любым, вроде бы обречённым на неудачу, делом.
