Один из солистов Студии «Ласковый май», музыкант, композитор и продюсер Владимир Шурочкин в интервью aif.ru рассказал о комплексах, которые заработал, сотрудничая с Разиным, и о том, кем был Юрий Шатунов для публики. А еще вспомнил о торговле «мелочёвкой» на «Горбушке», паузе в карьере дочки Нюши, ее романе с Егором Кридом и рассказал о том, как правильно воспитывать детей.
Как появился «Ласковый май-2»
Владимир Полупанов: Володя, давай напомним нашей аудитории, как ты попал в «Ласковый май»?
Владимир Шурочкин: В 1989-м году руководитель театра-студии «Музыка» Игорь Гранов занимался организацией гастролей группы «Ласковый май». Как говорили, продюсер «ЛМ» Андрей Разин взял предоплату за концерт и заявил, что группа не приедет в очередную точку маршрута, потому что гастролирует в другом городе. Так, во всяком случае, мне рассказали. И мне предложили выучить несколько песен «Ласкового мая» и сыграть их вживую. В том составе под названием «Ласковый май-2» мы поехали в Екатеринбург и в Тюмень «спасать» концерты, на которые были проданы билеты. Я тогда играл на бас-гитаре. Солистом в группе был Роман Емельяненко.
Если оригинальный состав «Ласкового мая» выступал под «фанеру», мы играли и пели вживую. Игорь Гранов посмотрел наше выступление и решил, что, поскольку публика тогда ещё не знала, как выглядят участники «Ласкового мая», можно спокойно ездить и собирать залы. Время было такое – не было интернета, соцсетей, музыкального телевидения и т.д. А когда у «Ласкового мая» появилось огромное количество двойников, в том числе и в лице нашей группы, был выпущен первый клип с Шатуновым на песню «Белые розы».
Пока Гранов и Разин «воевали» друг с другом, мы продолжали ездить на гастроли как «Ласковый май-2». Через какое-то время Рома Емельяненко ушёл из коллектива, так как у него было желание играть совсем другую музыку. На этом «Ласковый май-2» прекратил своё существование. Позже Разин решил расстаться с автором первых хитов «Ласкового мая» — композитором Сергеем Кузнецовым — мол, у него кризис, песен новых не пишет. И мне предложили написать альбом в такой же стилистике. Мы в паре с клавишником Ромой Заславским записали альбом «Гудбай, бэби», который вышел как альбом «Ласкового мая» № 8. Тогда я, кстати, и познакомился с Разиным, которому очень понравился написанный нами материал. Андрей на нём сам спел две песни, а все остальные исполнил я.
И мы начали гастролировать под вывеской «Студия «Ласковый май» представляет». Разин тогда придумал такую форму, чтобы его не обвинили в мошенничестве — до этого «Ласковый май» гастролировал по стране разными составами. В один конец страны ехала группа с Шатуновым, в другой — с Разиным в качестве солиста, в третий город ехал коллектив с фронтментом Костей Пахомовым, в четвертый ехал я в качестве солиста.
Я выступал со своей группой. С Разиным и Шатуновым мы пересекались только тогда, когда у нас были совместные концерты. Помню, в 90-м был большой концерт в Москве «Белые розы белой зимой». Один раз Разин меня вытащил в совместную поездку в Рязань. Но ко мне было такое потребительское отношение, что меня там попросту забыли. Просыпаюсь в гостинице, а все уже уехали. Пришлось самому добираться до Москвы. Многого не могу рассказать, но атмосфера в «корпорации» Разина была очень неприятной. Поэтому я со своими ребятами недолго проработал у него.
После ухода от Разина меня еще какое-то время покатали под вывеской Студии «Ласковый май». А потом популярность этих песен стала стремительно падать, гастролировать приходилось по такой глубинке, что словами не передать. Перестали деньги платить, и каждый раз находились оправдания. Поэтому в начале 1991 года я понял, что надо уходить.
Я был в таких расстроенных чувствах, что вообще решил завязать с музыкой. Помню, у меня тогда был «Москвич-40», на котором я какое-то время таксовал. А потом мы с женой и вовсе стали «челноками» — возили разную мелочёвку (наушники, плейлеры, микрофоны) из-за границы и продавали ее на «Горбушке» (рынок недалеко от ДК им. Горбунова — прим. ред.).
— То есть денег ты в «Ласковом мае» не заработал?
— На заработанное я купил себе сначала видеокамеру, потом продал её и приобрёл праворульную «Короллу», на которой учился ездить. Мне её в итоге разбил администратор. Как сейчас помню, эквивалент — машина, видеокамера и однокомнатная квартира в Москве (не в центре) стоили одинаково — 30 тысяч рублей. У меня еще были два видеомагнитофона. Но своей квартиры не было, я жил у родителей.
«В молодости я был склонен к депрессиям»
— Когда «Ласковый май» с Шатуновым был на пике популярности, на концертах творилась истерия, как на выступлениях «Битлз». На тебя девочки также реагировали?
— Нет, конечно. Шатунов — это икона, символ. Если говорить откровенно, я заработал в «Ласковом мае» серьезные сценические комплексы. Образ Юры был настолько всепоглощающим и идиллическим для девочек, поэтому они всё и всех ассоциировали с ним. Когда зазвучал мой голос на альбомах «Ласкового мая», они в своем воображении рисовали образ, похожий на Шатунова. Когда на концертах объявляли моё имя, они бежали к сцене и по мере приближения восторженный взгляд превращался в недоумение.
Они ждали принца на белом коне, а тут я — носатый парень, с шевелюрой, в рубашке с жабо. Сейчас думаю, что, наверно, я производил впечатление человека с нетрадиционной сексуальной ориентацией. До сих пор помню недоуменные взгляды поклонниц. Тогда мне хотелось провалиться под сцену. Ушла уверенность. И я начал с осторожностью выходить на сцену.
— Потому что публика чувствовала обман, подмену?
— В чем состоял обман? В «Ласковом мае-2» я играл на бас-гитаре и не был солистом. Вокалистом я стал в Студии «Ласковый май». Но этот проект анонсировал сам Разин. При этом я специально пел детским гнусавым голоском, имитируя манеру Шатунова. Меня очень тепло приняло профессиональное сообщество, а публика нет. Мой материал так и не стал народным, как песни Сергея Кузнецова. В общем, в 1989-1991 годах я выпустил три альбома — «Гудбай, бэби», «Машка-матрешка» и «Эммануэль». И на этом моё сотрудничество с Андреем Разиным закончилось. С точки зрения опыта это мне много дало. Но с точки зрения карьеры не дало ничего. Кроме упоминаний в СМИ.
В конце 90-х я построил свою студию на Красных воротах. И на ней записал и выпустил два сольных альбома — «Губы в губы» и «С корабля на бал». Продюсер, которого я нанял, занимался продвижением, а я писал материал. Песни вроде как хорошо приняли, их даже крутили на «Европе плюс». Но продюсер в итоге сбежал и остался должен мне денег. Я опять расстроился и решил с музыкой завязать. В молодости я был склонен к депрессиям.
— А за что вы судились с Разиным в начале нулевых?
— В 2000-м году ко мне обратился некий человек, который представился Кардиналом. Он сказал, что является владельцем бренда «Ласковый май». С его слов, до 2000-го года правами на торговый знак обладал Разин. И так как в течение года по истечении срока он не перерегистрировал права на себя, то раскрученный бренд оказался бесхозным. Кардинал зарегистрировал права на себя. Сначала он обратился к директору Шатунова Аркадию Кудряшову. Но тот сказал, что им с Юрой права на торговый знак «Ласковый май» не нужны. Кузнецову (автору песен) брэнд тоже был не нужен. «А Разин?» — спросил я нового владельца. «А Разин занимается политикой. Ему тоже не нужно. Вот я и решил прийти к вам», — ответил он. И показал мне документы. С юридической точки зрения всё было сделано по закону. У меня до сих пор есть копия этого патента.
Я загорелся и решил вдохнуть новую жизнь в раскрученное название — собрать молодых ребят и переделать современно и качественно хиты «Ласкового мая». Тогда все авторские права на песни «ЛМ» принадлежали некоему Игорю Маматову («Лига прав»). Я заключил с ним договор. И мы выпустили два альбома под брэндом «Ласковый май Next». В группе пели два парня — Илья, Женя — и моя дочь Аня Шурочкина.
Разин, узнав об этом, решил со мной судиться. Я узнал об этом не сразу. А тогда, когда на презентацию альбома «Ласковый май Next» в клуб «Метелица» нас не пустили. На сцену в тот вечер вышел Разин и дал концерт под старые фонограммы «Ласкового мая». Сначала я решил это опротестовывать через суд. Но адвокаты мне честно сказали: перспективы выиграть дело слабые, тяжба может растянуться на годы, неизвестно, чем закончится, везде «надо заносить», и пока идёт суд, брендом «Ласковый май» нельзя пользоваться. Думаю, если бы я даже отсудил права, Разин бы меня в покое не оставил. И я умыл руки.
«Нюша — это не народная певица»
— И решил заняться своей дочкой, которую все знают под сценическим именем Нюша?
— Да, я уперся в неё. И делал этот проект много лет.
— Я слышал, тебе пришлось продать квартиру за 150 тыс. долларов. Правда?
— Да, у нас была двушка на пересечении Народного ополчения с улицей Маршала Тухачевского. Когда мы купили эту квартиру, дом был под снос. В итоге мы прожили там 15 лет. И только спустя несколько лет, как мы ее продали, дом снесли.
— А если бы Нюша не выстрелила?
— Может быть, если бы это был не мой ребенок, я бы не рискнул. Но я очень сильно верил в неё. Меня коллеги обвиняли: «Это твоя дочь, у тебя замыленный взгляд, ты не можешь ее адекватно оценить». Я, наоборот, относился к ней очень критично. И четко осознавал, что у нее есть качества, которые могут сработать.
Она хорошо выглядит, танцует, сама пишет песни. Две программы, которые я делал в начале ее сольной карьеры, мы в итоге похоронили. Потому что песни были типичные. Еще на стадии записи я понимал, что их может спеть любая певица. А теперь у Ани репертуар, который спеть может только она.
Помню, когда мы отбирали на первый сольник бэк-вокалисток, пришло много девочек. И они мне все говорили: «Мы поем джаз, а уж поп-музыку вообще легко». «Ну, попробуйте», — сказал я. Они с трудом справились. Перепеть Анины песни непросто. Доходчивости и простоты в материале нет. Нюша — это не народная певица. Зато мы всё делаем качественно.
— После рождения второго ребенка в декабре прошлого года Нюша перестала выступать. Потеряла к музыке интерес?
— Да, как родилась Серафима, Аня охладела к артистической карьере.
— Это временная пауза или она совсем завязала с музыкой?
— Мне бы хотелось, чтобы это была временная остановка. Если долго не подпитывать информационное пространство, если пауза затянется, карьеру можно загубить. Надеюсь, что сейчас у нее такой период, и он пройдёт. Она у меня ранняя артистка, стала ездить на гастроли в 14-15 лет.
— Может, ты слишком рано ее засунул в шоу-бизнес?
— Может быть. Я сам об этом размышляю. Мне казалось, что чем раньше, тем лучше. Чего время терять, если она проявляет к этому интерес? Когда у нас всё получилось, для неё это превратилось в рутину. Это одна из причин. И потом, когда человек добивается всего абсолютно самостоятельно, он, наверно, больше это ценит. А я как отец старался Аню оберегать от грязи, стрессов. Мы же своим детям всегда хотим соломку подстелить. У них в этом случае, конечно, ощущение ценности совершенно другое. Может быть, моя ошибка заключается в том, что я не пытался до неё всё доносить. Обидно и жалко. Столько сил и времени на это потрачено.
Я сам прошёл через такие тернии... Я из бедной семьи. Мои родители жили от зарплаты до зарплаты. Мама уборщицей работала, потом лифтером. Папа токарем на заводе всю жизнь проработал. В 11 лет я начал заниматься музыкой, а первый инструмент у меня появился, когда мне было 20 лет. Отстоял очередь в магазине «Лейпциг» с 5 утра и купил себе за 230 рублей гитару «Musima Lead Star» — реплику Fender Stratocaster. Первый магнитофон у меня появился примерно в это же время. А до этого брал то у друзей, то у соседей, в домах культуры или Доме пионеров. На лето меня часто отправляли к бабушке Нюше (маминой маме) на Орловщину. У нее был дом-мазанка с земляным полом и соломенной крышей. Крыша постоянно текла, и бабушка подставляла тазики. Раз в неделю в деревню приезжала автолавка, которая привозила продукты. Вокруг были поля с зерновыми, а муки колхозникам не давали. Поэтому хлеба часто не было. Так жила деревня в 70-е годы. Так что я знаю, что это такое, когда у тебя нет средств, и руку помощи никто тебе не может протянуть.
«Егор Крид доводил Аню до слез»
— Это правда, что ты был против отношений Ани с Егором Кридом?
— Да, я был против. Это сейчас Егор — звезда, а в начале их отношений, в 2014-м, ему было 19, Ане — 23. Он был молоденьким, капризным мальчиком. Я наблюдал, что Анюта выступает в этих отношениях чуть ли не в роли мамы. Егор, как вампир, выносил мозг, доводил Аню до слез. После этого ему становилось хорошо. Я сам человек не меркантильный, у меня не было к нему претензий с материальной точки зрения, как он утверждает. Я считаю, что люди могут жить вместе, если им вместе хорошо. А им не было хорошо. И потом — два творческих человека редко уживаются. Потому что творческие люди — проблемные личности. Поэтому если женщина занимается творчеством, то ее должен уравновешивать основательный мужчина. И наоборот. Егор — безусловно, талантливый хороший парень. Состоялся как артист. Но я не одобрял его отношений с моей дочерью. И Аня тоже постепенно поняла, что у них ничего не могло быть.
— Твоя младшая дочь Мария (от другого брака) — олимпийская чемпионка по синхронному плаванию. Как вырастить поп-звезду и олимпийскую чемпионку? Это бесконечные строгость и принуждение?
— Сын Ваня — самый младший и самый ершистый в нашей семье. Вот его я никак не мог построить, потому что был очень мягким отцом. А с Аней и Машей не было никаких проблем, мы с полуслова понимаем друг друга, поэтому всё и получилось. Я сейчас понимаю, что ничего бы это не дало, если бы я был строгим. У меня есть приятели, которые все из себя правильные «воспитатели» — они жестили с детьми, а сейчас за голову хватаются. Когда ты передавливаешь, ребенок начинается закрываться, скрывать что-то, комплексовать. Мы все рождены с потенциалом. Поэтому надо постараться вложить какие-то правильные истины... С другой стороны, вот я вкладывал, вкладывал. И Маша со мной все время соглашалась. А сейчас у нее появилась своя точка зрения. Она мне говорит: «Папа, я раньше тебя слушалась, считала, что ты прав. А теперь считаю, что ты не прав». Я — единственный ребенок в семье. И мама всю себя посвятила мне. Наверно, благодаря ей и бабушке я что-то правильное впитал и понял, главное, как мне кажется — это любовь.
