«Дальнобойщики» были соковыжималкой, порой мне хотелось кого-нибудь искусать на съёмочной площадке», – признался «АиФ» актёр Владимир Гостюхин, который 10 марта отмечает 75-летие.
«Кинематограф – это конвейер»
Валентина Оберемко, «АиФ»:– Владимир Васильевич, в последнее время часто сравнивают советское и современное кино. Вроде технологии продвинулись, у артистов большие гонорары, но почему-то люди пересматривают не новые фильмы, а старые.
Владимир Гостюхин: – Вы меня задели за самое больное. Я поработал достаточно и в советском, и в современном кинематографе. Мне есть что сравнивать. Но чем дальше, тем сильнее у меня тоска по советскому кино. Оно было режиссёрским, а не продюсерским, и главным заказчиком выступало государство, поэтому оно было заинтересовано в качестве продукта. Конечно, были и поделки с прямолинейной идеологией, но создавались и шедевры. Кино выполняло некую миссию, воспитывало поколения, будило в людях лучшие качества. Снимали человечно-пронзительные картины. Современный кинематограф – это конвейер. Работа по 12 часов в сутки. Если раньше «В поисках капитана Гранта» мы создавали за год, то сейчас на это дали бы максимум месяца 4. А ведь атмосфера на площадке очень важна! Мы работали, веселились, дружили…
– Тяжело было перестраиваться на новый лад?
– Первой крупной работой в современном кино для меня стали «Дальнобойщики». Это была соковыжималка. Очень тяжело было выдержать по 12–16 часов съёмок и сохранить живую ткань образа. Первые 20 серий мне очень нравятся, но я с ужасом вспоминаю эту потогонную систему. Иногда, выходя на съёмочную площадку, мне хотелось всех искусать, настолько я был напряжён.
– Многие зрители были уверены, что вы с Владом Галкиным были закадычными друзьями. Это так?
– На съёмочной площадке мы очень хорошо контачили. Но в обычной жизни не общались. Его отец, Борис Галкин, передавал мне приветы от Влада. Но вновь я Влада увидел уже в гробу, на его похоронах. Очень тяжело было понять и принять, что он ушёл таким молодым.
– Это обрушившаяся на него слава так повлияла?
– Думаю, повлияла. Первый сезон «Дальнобойщиков» принёс ему колоссальную известность, его стали везде приглашать. Во время съёмок второго сезона я почувствовал, что его накрыла «звёздная лихорадка», появились вещи, которых он не позволял себе в первом сезоне. Мне рассказывали, что при общении с партнёрами он мог вспылить. Настоящий артист, как сказала одна моя коллега, – это человек без кожи, ткни – кровь пойдёт. Некоторые из нас очень беззащитны, поэтому закрываются, как могут. Николай Ерёменко, например, был очень закрытым человеком, он прятался за сарказмом, едкими шутками. А на самом деле был очень тонким, эмоциональным. И Влад тоже такой. Поэтому и выпивать стал излишне много, с женой Дашей развёлся, хотя безумно её любил. Потом он стал слишком много сниматься, в некоторых сериалах просто использовалась его фактура, а сами сериалы были нелучшего качества. Но ему платили хорошие деньги, и он соглашался.
Я же всегда старался выбирать материал, не за всё брался даже за большой гонорар. Так что за большинство работ мне не стыдно.
«Я – дитя Победы!»
– Нынешний год – годовщина начала Великой Отечественной. Вы ведь послевоенный ребёнок, отец ваш воевал. Он делился с вами настоящими воспоминаниями о войне?
– Да, я слышал рассказы отца, хотя он не любил вспоминать войну. Но, как это обычно было, ветераны соберутся вместе, выпьют – и начинаются воспоминания… Мне врезался в память один рассказ. В начале войны отец был политруком. Обычно, когда шли в контратаку, политрук шёл первым, кричал: «За Родину, за Сталина, вперёд!» Рядом с отцом всегда бежал командир роты, его друг. И вот начало их минами накрывать, совсем рядом взрыв прогремел. Отец почувствовал, что его чем-то облепило. Но выяснять, что это, времени не было – атака! И уже когда во время контрнаступления добрались до окопов, отец себя осмотрел. Оказалось, на мине подорвался его товарищ, и его останки остались на отцовской одежде.
Я сам – дитя Победы. Меня родители спроектировали, когда отмечали День Победы 9–11 мая 1945-го. Через 9 месяцев я родился. Послевоенные годы были непростые. Я до двух лет спал в отцовской шинели на полу – мебели не было. В 1950-е отец получил хорошую должность – и жизнь начала налаживаться.
– Как же вас тогда занесло на «кривую дорожку»?
– Отец настоял, чтобы я пошёл в радиотехникум, – считал, что получу там хорошую специальность. Параллельно я занимался спортом – лёгкой атлетикой, боксом. Я отличный был ударник, хорошо работал кулаками. И компания у меня соответствующая подобралась – все спортсмены. Группу нашу мы назвали «Ленина, 5» – по адресу, где была арочка, под которой мы обычно собирались. У нас был свой кодекс чести: лежачего не бить, женщин и детей защищать. Наша группировка даже в Москве была известна, часто мелькала в сводках МВД. Только у меня одного было 28 приводов. В основном мы дрались группа на группу, район на район. Дрались за правду. Например, кто-то из наших провожал девушку, к нему пристали местные, побили. Мы ехали разбираться…
Но потом это всё начало перерастать в массовые драки, к нам стали внедряться уголовники. А органы МВД начали активно пресекать подобные вылазки. Ребят стали сажать. Я понял, что тоже могу попасть за решётку. К счастью, к этому времени я серьёзно увлекся театром – однокурсники затянули в драмкружок. В конце концов я ушёл из техникума, поступил в вечернюю школу, получил аттестат и отправился на актёрский факультет.
Утром стулья – вечером роли
– Вы советское время и то кино вспоминаете с ностальгией, но ведь у вас был момент разочарования в профессии, потому что ролей вам тогда не предлагали. Не было желания всё бросить?
– Горько было. Я был в отчаянии. Думал, всё, не быть мне больше актёром, не видел никакой перспективы. Но Господь Бог в самый последний миг вдруг прислал мне спасение. В театре, где я работал мебельщиком -реквизитором, заболел артист, и меня ввели в спектакль. После двух репетиций за мной закрепили эту роль. Вечером играл, а днём с мебелью возился. Однажды на спектакль пришла Светлана Климова, второй режиссёр фильма «Хождение по мукам». Она искала артистов для следующих серий. Приметила меня, оставила записку, в которой просила прочитать сценарий и позвонить на «Мосфильм». Я пришёл на пробы. Режиссёр Василий Ордынский что-то во мне разглядел и на роль утвердил. Так начался новый виток в моей карьере.
Потом был другой виток – я перебрался из Москвы в Минск. Но постоянно наведывался на съёмки в Москву, Ленинград. Тогда даже писали: «В кино у нас снимаются только Бурков да Гостюхин».
Завершая разговор о том, что кому на роду написано… Знаете, в 1990-е я увлекался всякими «измами». А сейчас пришёл к одному мнению: социализм – самое правильное устройство для всего мира. Если он выстроится на Земле, мир будет спасён. Если нет, капитализм убьёт всё на фиг. Поэтому нашу культуру, наше кино нужно спасать и возвращать его производство в правильное русло.
