В интервью «АиФ» лауреат Нобелевской премии мира, главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов рассказал о том, что думает о своей работе и своих критиках, о политике и благотворительности.
Что вспомнить?
Виталий Цепляев, АиФ.ru: — Дмитрий, как вы пришли в журналистику?
Дмитрий Муратов: — Расскажу вам историю. Шел, наверное, 1975 год, мне было лет 13. Я жил в Куйбышеве, закрытом тогда городе. Жил сначала в бараке, потом в коммуналке, потом в хрущёвке. И очень любил хоккей. Хоккей был отрадой для зимнего Куйбышева. И однажды мы с моим другом и соседом по дому Женькой Трещаниным пошли во Дворец спорта, куда изредка приезжала играть с нашей местной командой СКА «Куйбышев» команда ЦСКА. Вот все — Третьяк, Харламов, Рагулин, Лутченко, мой любимый защитник. Все эти великие, которые сыграли суперсерию 1972 года. И они приехали играть товарищеский — выставочный, как бы сейчас сказали — матч. А после игры мы с Женькой пошли попросить у этих великих автографы. Дальше был шок: на нас жутко наорал, послал на три буквы один из хоккеистов. Не буду называть его фамилию — он ещё жив, хоть и не очень здоров... Для Женьки и для меня это было ужасное переживание. У нас за такое просто выбивали зубы — а здесь мы ничего не могли сделать. Мы, пацаны из заводского района, которые росли в суровой обстановке дворов Куйбышева.
Прошло два или три месяца. Возвращаемся мы как-то из школы, и вдруг в почтовых ящиках находим два конверта. А на конвертах написано — «Комсомольская правда». Приносим домой, открываем — а там фотографии Третьяка, с надписями на обороте: «Жене от вратаря сборной СССР Третьяка» и «Диме от вратаря ЦСКА Владислава Третьяка». Это была компенсация за страшное, невероятное унижение, которые мы пережили. Как выяснилось, наши мамы написали письмо в «КП». И пришел ответ: «Выполняю вашу просьбу, корреспондент отдела информации Владимир Снегирев». Это тот самый великий Владимир Николаевич Снегирев, который позже стал главным редактором первой цветной советской газеты «Собеседник», спасал пленных в Афганистане...
Журналистика — крутейшая работа! Когда ты можешь не просто наблюдать жизнь, а менять её к лучшему...
Вспоминает В. Снегирев: «Середина 70-х, я зав отделом спорта „Комсомольской правды“. Приходит к нам письмо из города Куйбышев, ныне Самара. Убитая горем женщина пишет о том, что к ним приезжали кумиры местных мальчишек — хоккеисты ЦСКА. Сын этой женщины со своим другом подошли к кумирам (фамилии опущу) и попросили автографы, однако знаменитые на весь мир звезды хоккея послали их куда подальше, да еще в очень грубой форме. После чего один мальчонка стал заикаться, да и другой теперь явно не в себе. Даже в школу ходить перестал. Помогите!
Я в то время дружил с Владиком Третьяком, мы писали вместе книжки и вообще он был мне симпатичен. Звоню ему, объясняю суть дела. Он говорит: „Приезжай к нам на базу в Архангельское, что-нибудь придумаем“. В тот же день он подписал этим пацанам две своих фотографии, и я их отправил в Куйбышев. Судя по полученному затем ответу, мальчишки были счастливы и опять поверили в хорошее. И заикаться перестали, и в школу пошли.
Теперь самое интересное. Один из этих двух пацанов затем стал журналистом и спустя годы тоже пришел работать в „Комсомолку“, а сегодня его все знают, потому что это и есть Дима Муратов.
Ту фотографию с автографом Третьяка он хранит до сих пор».
Когда я получил это письмо из «Комсомолки», подумал: блин, вот бы чем заниматься. Вот бы быть как этот Владимир Снегирев. Крутейшая у человека работа! Когда ты можешь не просто наблюдать жизнь, а менять ее к лучшему...
Потом, после школы, я поступил на филологический факультет. Этот факультет был выдающимся, там работали великие преподаватели. Можно сказать, что у нас в Куйбышеве был свой Хогвартс. Где Софья Залмановна Агранович, мой научный руководитель, объясняла нам, как устроена магия слова. Знаете, например, почему люди говорят «посыпать голову пеплом»? Потому что раньше предков хоронили под порогом и под печью. И посыпать голову пеплом — это не про проблемы трихологии. Это означало вызвать на помощь своих родственников, которые похоронены рядом с тобой... И вот так мы познавали огромный мир мифов, происхождения слов. Это было невероятное удовольствие. Лев Адольфович Финк тоже был гениальный, выдающийся человек, который нам говорил: «Надо знать врага! Сейчас будем читать Солженицына»...
А после учебы я ушел в армию. Сам. Меня распределили в областную молодежку, а потом пригласили в обком партии и сказали: идите в областную партийную газету, нам нужны молодые кадры. Я ответил, что не пойду. Они мне: ну послушайте, вам исполнилось 22 года, вы закончили университет. Тогда мы вас призываем в армию. Я им говорю: нет, это Я ухожу в армию, а не ВЫ меня призываете. И прямо из обкома пошёл в военкомат.
— Где служили?
— Не скажу. Но я скажу о другом. О том, что подполковник Ваняйкин и старшина Азовцев — те люди, которые были моими командирами в армии — были мною потом приглашены в газету. Я их нашел, поскольку мне нужны были люди, умеющие ТАК работать с коллективом.
«И на моей душе есть грехи»
— В разных газетах вы проработали уже 36 лет, из них 26 — во главе «Новой». Какие материалы, вышедшие с тех пор, вам особенно дороги?
— Первое — это серия материалов про освобождение пленных на чеченской войне, где главными героями были Юрий Петрович Щекочихин и Вячеслав Яковлевич Измайлов — майор, прошедший Афганистан и Чечню. Началось с того, что мы получили письмо от одного из военнослужащих, мол, все пишут про войну в Чечне, а у нас там целый полк забытых людей, пленников, которые сидят в зинданах. И мы начали акцию под названием «Забытый полк». Было освобождено, по разным данным, то ли 147, то ли 171 человек, в этом участвовал первый замгенпрокурора Катышев. Освобождать пленных на войне — не за деньги, не разогревая рынок заложничества — это была феерическая, потрясающая история. И мы это сделали. Это было очень сложно, про это можно целый сериал снимать.
Второе — расследование Щекочихина по контрабанде через мебельные центры «Гранд» и «Три кита», за что Юру потом отравили. Третье — блистательные репортажи Ани Политковской и Елены Милашиной. Они были по разным поводам, в разное время, но и та, и другая не просто наблюдали за творимыми зверствами, а вмешивались, чтобы их прекратить. Не могу не упомянуть и великие гуманистические тексты Юрия Михайловича Роста, для меня — крупнейшего мыслителя и писателя нашего времени. А как не вспомнить Галку Мурсалиеву с «группами смерти»? Или Ольгу Боброву с ее великим текстом «Мост» про бои в Донбассе? Или Павла Каныгина, который расследовал катастрофу с малазийским «боингом». Или Лену Костюченко с фотографом Юрой Козыревым (а это человек, который получил шесть премий World Press Photo, шесть нобелевских премий в журналистике!). Они сделали серию репортажей «Ржавчина» об экологической катастрофе в Норильске, после чего «Норникель» был наказан штрафом в 146 млрд рублей. И это справедливое наказание за то, что так говняют Арктику. Может быть, одна из миссий нашей страны — сохранить ту великую природу, которая нам досталась...
Вообще, есть гуманистическая традиция русской журналистики. Она не наблюдает, а меняет. Философ Мераб Мамардашвили однажды сказал, что любая серьезная профессия должна быть «усилием сдвига». А журналистика, мне кажется, в особенности. Ты не просто орнитолог, который следит за полетом птички... У нас в газете, например, есть молодые ребята и девушки, которые занимаются детьми со спинальной мышечной атрофией, СМА. И это благодаря усилиям Лизы Кирпановой, Вани Жилина и других наших корреспондентов президент Путин услышал этих людей и создал фонд под названием «Круг добра». И теперь у нас в стране, да, с проблемами, со всякими бюрократическими проволочками, но детям дают «Спинразу». После «Золгенсмы» (150 млн руб. за одну инъекцию. — прим. Авт.) это второе по дороговизне лекарство в мире. «Спинраза» лечит СМА, когда человек своими глазами видит, как у него отмирают мышцы.
— За то время, что вы руководите «Новой», погибли шесть её журналистов. А вам самому поступали угрозы?
— Мы никогда публично не отвечаем на такие вопросы. У нас есть протокол безопасности сотрудников, этим занимается мой заместитель Сергей Соколов. И ещё один сотрудник, чье имя я называть не стану.
Ни одной святой газеты в 90-е не было, все по-разному выживали. И в том числе на моей душе есть грехи — говорю прямо.
— Хорошо, спрошу не про шантаж, а про подкуп. Были предложения договориться «по-хорошему» со стороны фигурантов ваших расследований?
— Да, были. Но денег мы не брали и всё равно печатали что хотели...
Если помните, в 90-е годы рынок прессы был организован особым образом. Разные корпорации друг с другом сношались не напрямую, а через медиа. Ни одной святой газеты в те времена не было, все по-разному выживали. И в том числе на моей душе есть грехи — давайте я вам прямо это скажу. А больше на эту тему ничего говорить не стану.
Сколько бы меня ни хейтили, пульс у меня остаётся ровный.
Как относиться к критикам?
— Присуждение вам Нобелевки вызвало очень неоднозначную реакцию. Одни вспомнили про «антироссийскую позицию» газеты, про квартиру вашей дочери в Нью-Йорке, чуть ли не за миллион долларов. Другие, наоборот, говорили, что у вас недостаточно заслуг перед оппозицией, что вы сотрудничаете с властью. Что думаете про эту критику?
— Знаете, я просто ничего этого не читал, честно. Мне абсолютно всё равно. Сколько бы меня ни хейтили, пульс у меня остаётся ровный. Я понимаю, эти люди (их кстати, не большинство) лежат на своем диване — диван такой же продавленный, как клавиши на их компьютере — и вот это всё херачат... Я к ним с уважением отношусь, это их право. Но я посылаю их в ж..., искренне. Потому что мы, я и сотрудники моей газеты, не должны никому нравиться. Мы должны нравиться только своим читателям. Мы не обслуживаем ничьи политические интересы. Вообще ничьи! Мы обслуживаем гуманистические ценности, ведем расследования и вмешиваемся в те ситуации, когда человек оказывается беспомощным перед государством. Это наша работа, и мы её выполняем.
Что же касается критиков... Эти люди и правда думают, что я знал о планах вручить мне премию и согласился взять её вместо кого-то? Они это всерьёз? Тогда о чём мне с ними разговаривать? Они же просто свора! Сироты личного интеллекта. Я повторю ещё раз: я не знал про эту премию, ни у кого её не отбирал. А всё, что они себе придумали, — это мракобесие и конспирология.
— Были и другие рассуждения — что вы теперь чуть ли не русский Вацлав Гавел, будущий единый демократический кандидат в президенты России. Уже присматриваетесь к кабинету в Кремле?
— Виталий, ну послушайте... Дело не в президенте, не в Кремле и не во мне. Знаете, у меня есть несколько товарищей. Великий писатель и фотохудожник Рост, великий хирург Игорь Хатьков. Есть товарищ, который управляет атомным, двухреакторным ледоколом «50 лет Победы» — дорогой моему сердцу Дмитрий Лобусов. Я дружу с Андреем Литвиновым — лучшим пилотом «Аэрофлота», командиром «Эйрбаса». Почему я про это говорю? Всем должны заниматься профессионалы. Если вам завтра потребуется операция, вы не ляжете под нож к человеку, который никогда не работал хирургом. Если вам надо лететь на самолете, вы должны быть уверены, что им управляет профессиональный летчик. Так почему же у нас политика считается делом, которым может заниматься кто угодно? Я не профессионал в политике. Политика — это очень большое и важное дело. Там нужно быть выдающимся интеллектуалом, нужно уметь разговаривать с людьми, уметь писать программы. Нужно, чтобы тебя полюбил народ, наконец. Я не буду этим заниматься — точно так же, как я не буду оперировать, управлять самолетом или ледоколом. Я даже не войду в лабораторию Роста и не буду заглядывать ему через плечо, что он там пишет...
Я редактор великой, прекрасной, потрясающей газеты, в которой я живу и работаю с любимыми мною людьми. У меня не будет другой профессии и не будет политической карьеры.
Моя профессия другая. Я редактор великой, прекрасной, потрясающей газеты, в которой я живу и работаю с любимыми мною людьми. У меня не будет другой профессии и не будет политической карьеры. Давайте сразу снимем эту интригу.
— Вас поздравил Байден — президент страны, с которой у России сейчас ужасные отношения. Как вы восприняли это поздравление?
— Прекрасно воспринял. Я вам хочу вот что сказать. Когда началась Вторая мировая война, Америка впряглась за нас, хоть и несколько позднее, чем мы хотели. И был ленд-лиз. И приехали «Студебеккеры». И прилетели к нам через Мурманск истребители. И была встреча на Эльбе, когда наши солдаты доставали махорку, скручивали американцам самокрутки, а американцы в ответ доставали нашим «Кэмел». Или вы наших солдат тоже обвините в том, что они коллаборационисты? Мы что, правда хотим забыть общую победу над фашизмом? Забыть про наших солдат на Эльбе, про высадку американцев на Омаха-Бич? Забыть, что на «Студебеккерах» стояли наши «катюши»... Давайте уже признаем историческую роль друг друга. И то, что мы должны всегда договариваться и никогда не воевать. Хватит уже этого угрюмого милитаристского клекотания.
— А кто ещё из политиков вас поздравил?
— Не знаю, правда. Все последние дни я говорю в основном со своими коллегами, с медиа. Поскольку за каждым медиа стоит аудитория. Каждое медиа — это, если хотите, парламент для своей аудитории, представитель ее интересов. Поэтому я разговариваю с «Аргументами и Фактами», с «Газетой Выборча», с «Комсомольской правдой», с «Нью-Йорк таймс», с журналом «Нью-Йоркер», со «Шпигелем»... Медиа обслуживают народ, и я посредством медиа разговариваю с людьми. Я не в политической элитной тусовке, я ее не люблю, мне тесно в ней. Я люблю ходить в жилетке и не люблю носить галстуки.
А если вы спросите меня о том, чьи поздравления мне были особенно дороги... Меня поздравили, например, Витя и Люда Павлова с Соловецких островов. Это те потрясающие люди, которые меня всегда там принимают. Он — бывший рыбак, у нее — маленький торговый киоск. И как только я смогу вырваться, я обязательно поеду к ним снова. А ещё меня поздравили Александр Моисеевич Городницкий, Александр Николаевич Сокуров и многие другие люди, которых я люблю.
Куда пойдут деньги?
— Определились ли уже окончательно с тем, на что потратите премию?
— Мы в редакции обсуждали этот вопрос. Пункт первый: я не беру себе ни одной копейки, ни одного цента. Пункт второй: мы почти два года занимались детьми со СМА, поэтому мы не можем не вложиться (это было бы скотство с нашей стороны) в фонд «Круг добра», где помогают детям с орфанными заболеваниями. Мы обязательно поможем еще некоторым людям, которых мы очень любим и которым мы абсолютно, от макушки до пяток, доверяем. Это Первый московский хоспис, это детский хоспис «Дом с маяком». Я бывал в хосписах, там уходили мои друзья. И та же Нюта Федермессер делает потрясающие вещи. Люди там испытывают радость жизни, хотя, видимо, она для них будет короткой...
Всю премию потратим на благотворительность. От начала до конца.
Следующий адресат — Клиника детского лейкоза имени Димы Рогачева. Это мы напечатали у себя письмо этого мальчика, который попросил, чтобы президент Путин приехал к нему на Пасху поесть блины с икрой. И Путин приехал, и поел с Димой, который уже умирал, блины с икрой. И теперь главный детский центр фонда «Подари жизнь» носит имя Димы. А Чулпан Хаматову, которая создала этот фонд, я считаю выдающимся мировым деятелем. Я ей верю, как верю и Нюте, и знаю, что ни одной копейки в этих фондах не уйдет никуда, кроме как в капельницы для этих детей.
Поэтому мы всю премию потратим на благотворительность. От начала до конца.
— В 2020 году вы уже так потратили 100 тыс. долларов, вырученных за клюшку Валерия Харламова.
— Да, я выставил на продажу клюшку Валерия Борисовича Харламова. Выставил от бессилия. Прочитал заметку наших журналистов о Тимуре Дмитриенко, мальчике со СМА, и просто не знал, что делать, как ему помочь. И попросил наших ребят дать в соцсетях объявление о продаже клюшки, но сказал: меньше, чем за 100 тысяч долларов не отдам. Утром мне привезли в маленьком бумажном пакете 100 тысяч долларов. Наша сотрудница тут же отвезла их родителям Тимура. И этот мальчик сегодня жив!
Но у этой истории было интересное продолжение. Через две или три недели ко мне приехал Саша Головин из sports.ru, мы разговаривали про хоккейные клюшки, и он спросил: а куда вы дели клюшку Харламова? Я ему рассказал. Он напечатал это интервью на своем сайте. Через несколько дней ко мне приехал сын Харламова — замечательный хоккеист, руководитель нижегородского «Торпедо» — и привез мне клюшку своего отца. Получился такой неразменный пятак, как у Стругацких в «Понедельник начинается в субботу». Эта клюшка тоже ждет своего часа, чтобы выставиться на аукцион.
Человек обязан, если он не может изменить мир, участвовать в спасении чужих жизней.
— Нормально ли, что деньги для лечения приходится вот так собирать, с миру по нитке?
— Да! Это абсолютно нормально. Я знаю эту точку зрения, типа, государство продает нефть, у всех министров и олигархов гигантские особняки — пусть, мол, они помогают. А я скажу так: человек обязан, если он не может изменить мир, участвовать в спасении чужих жизней. И то, что создан фонд «Круг добра», это кайф, это потрясающе. Некоторые сейчас начнут писать, что я поддержал фонд Путина. Пускай они придут к родителям больных детей и скажут: а мы считаем, что Муратов неправильно перечисляет деньги. Им начистят пятак, и они долго-долго будут закапывать себе в ноздри мирамистин, лежа на своих диванах.
Понимаете, у нас нет другого способа помочь умирающим маленьким людям, которые с ужасом наблюдают за своим умиранием. Воруют ли в России? Воруют! Есть ли коррупция? Полно! Можем ли мы ждать, когда настанет великая, счастливая Россия будущего? Да, можем. Но дети умрут сейчас! И только долбоящеры считают, что, если ребенок умрет, это будет борьба с режимом. Спасать этих детей надо сейчас, что не мешает нам одновременно биться за лучшее будущее своей страны. Это просто история вдолгую. Ты должен биться за это и не уставать.
