85 лет назад, 17 марта 1938 года, родился Рудольф Нуреев. Легенда мирового балета. Человек-эпоха. О котором даже спустя 30 лет после смерти слагают легенды и мифы.
Aif.ru собрал воспоминания людей, знавших артиста — друзей, коллег, родственников. Их рассказы гораздо более ценны, чем все слухи и небылицы, вместе взятые. Хотя поверить в быль часто сложнее...
Писательница Франсуаза Саган:
«Ноги, ляжки, икры Нуреева очень сильные и при этом на редкость тонкие для мужчины его роста, что создает впечатление невероятной крепости и придает земной облик телу; а торс его, руки, шея легки и устремлены в небо.
...У него много друзей и нет друга, много любовных похождений и нет любви, он почти всегда в одиночестве, но никогда не чувствует себя одиноким».
Племянник Юрий Евграфов:
«Мне было 18 лет, когда Рудольф приехал в Уфу к умирающей матери... Мы не теряли с ним связь, несмотря на строгий надзор КГБ. Через третьих лиц он постоянно помогал семье — не знаю, как мы вообще выжили бы без него.
Вскоре от Рудольфа пришли приглашения для всей семьи. И тут мы узнали, что он приедет в Кировский театр. Мы отправились в Питер. Во время ужина Рудольф спросил: “Вы сделали визы? Паспорта с собой? Поехали”. Мама опешила. Но Рудольф ничего не желал слушать. Так все родственники налегке и отправились в Париж.
Окружающие часто его боялись. Дядя был вспыльчив, мог обращаться с людьми очень грубо, но в глубине души любил, когда ему давали отпор, — ему нравились сильные люди. Говорил, что доходит только до той грани, до которой собеседник ему позволяет. Его многолетняя преданная помощница Дус Франсуа много от него натерпелась. Меня еще в России шокировало, как она несла его чемоданы, а Рудольф ей говорил что-то вроде “тащи быстрее”. В быту был совсем беспомощен, даже не умел пользоваться карточкой в банкомате».
Ректор Академии русского балета имени Вагановой Николай Цискаридзе:
«В каждом поколении существует своя знаковая фигура, с которой сравнивают того или иного актера. Нуреева и всех танцовщиков эпохи Нуреева всегда сравнивали с Нижинским. То же самое сейчас — всех сравнивают с Нуреевым. Сравнение свидетельствует о не очень большом профессионализме людей, которые это делают. Такой легендой века, как Нуреев, мне не хотелось бы стать. Он занял нишечку необычайности, тайны, и вроде как и политический скандал был, и неординарная личность, рано ушел из жизни, даже собственные похороны превратил в шоу. Единственным героическим поступком его жизни, я считаю, был переезд из Уфы в Ленинград, в Вагановское училище. В Советском Союзе нужно было кучу бумажек с подписями и печатями собрать, чтобы тебя только посмотрели».
Николай Цискаридзе не зря отметил, что Нуреев даже похороны собственные умудрился превратить в шоу. Танцовщик умер 6 января 1993 года, несколько месяцев не дожив до 55-летия. Прощание с Нуреевым проходило в фойе парижской «Гранд-опера», утопавшем в белых хризантемах. Шесть ведущих танцовщиков установили гроб красного дерева на центральной площадке парадной лестницы. На пяти языках (в том числе на русском), согласно последней воле артиста, звучали стихи Пушкина, Гете, Рембо, Байрона, Микеланджело. Было ощущение, что режиссером траурной церемонии выступил сам Нуреев — она была столь же оригинальной, как и вся его жизнь. Покойный лежал в гробу в строгом черном костюме и в чалме. На похороны прибыл весь высший свет Франции, важные зарубежные гости и родные танцовщика из Уфы. Незадолго до смерти Нуреев принял православие, но панихида была устроена также по мусульманскому обряду. Могила артиста на русском эмигрантском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа представляет собой дорожный сундук, покрытый текинским ковром из разноцветной смальты... И там всегда лежат живые цветы.
Первая партнерша Памира Сулейманова:
«Когда стала ходить в танцевальный кружок Дома пионеров, Тебя не сразу заметила. Но однажды нас поставили в пару, и оказалось, что с Тобой танцевать легче и приятнее, чем с другими мальчиками.
У Тебя все было трудно. Родители не разрешали заниматься балетом. Ты вечно опаздывал, прибегал взъерошенный. И всегда с большой сумкой или бидоном. Делал вид, будто уходишь за хлебом или молоком, а сам мчался в студию.
...После уроков Ты подходишь ко мне и говоришь: “Все. Я уезжаю учиться в Ленинград”. Внутри у меня все оборвалось. До сих пор не пойму, почему я так плакала: то ли из-за того, что и мне хотелось учиться, то ли из-за того, что жалко было расставаться с Тобой».
Хореограф Пьер Лакотт:
«Нуреев никогда не критиковал Советскую Россию. Напротив, всегда гордился подготовкой, которую получил в Вагановском училище и у своего педагога Александра Пушкина. К тому же он был прекрасным актером и одним из своих учителей называл Станиславского.
Рудольф полушутя-полусерьезно говорил, что хочет быть не менее богатым, чем Барышников. Он считал, что тот слишком “американизировался”, и звал его Микки Маусом.
Нуреев отличался непомерной скупостью и боялся остаться к старости без денег.
Он был наделен необычайной деловой хваткой. Всегда отчаянно торговался. Приобретал квартиры, дома, даже островок Ли Галли в Средиземном море.
Когда он пришел в парижскую Оперу, то объявил, что никаких налогов платить не намерен. И в конце концов Рудольфу удалось заполучить австрийское гражданство, чтобы не платить налоги.
Он мне первому рассказал о своей болезни. Тем не менее Рудольф был убежден, что его, как Распутина, убить невозможно. Даже больной не переставал работать.
В душе он считал себя бессмертным. Таким он и остался... За 54 года он успел совершить столько, сколько другие не успели бы и за сто лет».
Балерина, педагог Нинель Кургапкина:
«Он любил оставаться независимым, и проявлялось это часто в поступках резких.
По окончании школы Рудик первый раз приходит на урок. Заходит в зал и становится у палки. А была такая традиция, что самый молодой берет лейку и поливает у палки и на середине. Все стоят и ждут, когда он будет поливать. Рудик тоже встает, избоченясь, и смотрит. Кто-то говорит: “Рудик, ты самый молодой, давай, поливай”. Нуреев показал всем длинную фигу, взял свои шмотки и ушел из зала. Я потом спросила, почему он не полил. “А почему я должен поливать?! Я не такой молодой, а потом, там есть такие бездари, которые только поливать и должны!” В подобных вещах ему, конечно, сильно недоставало воспитанности».
Танцовщик и хореограф Ролан Пети:
«Я назвал бы его типичным героем истеричного кино Тарантино — грубым, нервным, опасным, дерганым и непредсказуемым!
Красавцем назвать его язык не поворачивался. При этом он производил впечатление совершенно ослепительного человека. Среднего роста, крепкий и гибкий, он обладал мускулистыми, чуть коротковатыми по балетным меркам ногами и руками, совершенно гладкой, по-детски неразвитой грудью, большими губами со шрамом, пронзительными карими глазами и повадками уличного хулигана... Ничего особенного, но вы необъяснимым образом мгновенно подпадали под его гипнотические чары.
Он был очень одиноким человеком и, мне кажется, делал все, чтобы обмануть это печальное и мучительное чувство... Знаю, он посещал злачные места, а возвращаясь домой, быстро принимал душ, смывая остатки чужих запахов и прикосновений... У него не было времени на серьезный любовный роман... Вся его энергия была направлена исключительно на работу».
Подруга юности Любовь Романкова:
«После того как в 1961 году Рудик остался на Западе, наше общение с ним ограничивалось лишь редкими секретными письменными контактами и телефонными разговорами через третьих лиц... После перестройки мы снова смогли встречаться. В 90-м году мы с братом уже гостили у Рудика в Париже. У него была квартира на набережной Вольтера, напротив Лувра. Все стены от пола до потолка были увешаны картинами художников XIX века с изображением обнаженных мужских фигур, а на изящных антикварных столиках стояла мелкая пластика — юноши, кентавры, боги... Родившись в семье военного политрука и домохозяйки, не имеющий специального художественного образования, он обладал тонким, безупречным вкусом.
В первый его приезд в Ленинград после 28-летней разлуки моя мама спросила его: “Рудик! У вас есть все: гениальное мастерство, слава, почет, богатство. Чего вы еще хотите?” “Жить! Жить! Жить!” — страстно ответил Рудик. Тогда мы и представить себе не могли, что он смертельно болен...
Музей Нуреева, о котором он писал в завещании, так и не создан, его вещи распроданы на аукционах, в его квартирах живут новые жильцы, остров тоже кто-то купил... Но есть ощущение радости и веры, что сам Нуреев, его душа, его бессмертные танцы — с нами, с людьми, которым посчастливилось хоть ненадолго побыть с ним на Земле».
