...Он давно ее так не называл: «Шери». В письмах — «кроха», «крош», «единственная моя». И вот — «Шери», на старинный лад, на французский манер. Это было едва ли не последнее, что она услышит из его уст. Нина Молева, вдова художника Элия Белютина. Хранительница «домашнего музея» — крупнейшей в Европе частной, семейной коллекции живописи, в которой — Рубенс, Эль Греко, Микеланджело... Я сижу под Тицианом. Она — под да Винчи. Стулья — Голландия, 16 век. На антикварном фамильном столике — «кофий». «Знаменитый, по-итальянски, с виноградными косточками». Оттуда, из итальянского Беллуне, она начнет разматывать ниточку истории, приведшей ее сюда, в эту точку судьбы, где она — уже одна, даже картины кисти мужа согласно его воле раздарены музеям — и только в ушах это негасимое, последнее: «Шери...»
Он
Его отец, Микеле Белуччи, сын дирижера из Беллуне, был занесен в Россию вихрем Первой мировой. В Москве он познакомился с Лидочкой, дочкой княжны Курбатовой и художника императорских театров Ивана Гринева, все свои баснословные гонорары тратившего на единственную страсть. Гринев собирал коллекцию живописи и мечтал открыть народный, бесплатный музей — в своем доме, где Есенин «в дымчатом кепи» читал «Черного человека», музей своего имени... Не успел. В 1919-ом полотна Рубенса, Эль Греко, Микеланджело и других намотают на валы, скульптуры — начиная с IV века до нашей эры! — запакуют в мешки, и спрячут над фальшивым потолком в пока принадлежавшей Гриневу 12-комнатной квартире, затянутой бирюзовыми обоями, на Никитском бульваре в центре Москвы. Когда Иван Гринев будет умирать от сыпного тифа, жене завещает — коллекцию сохранить во что бы то ни стало. И княжна Курбатова с маленькой Лидочкой, сначала «уплотненные», а затем и вовсе лишившиеся квартиры на Никитском, будут пить морковный чай с сахарином вместо сахара, вытерпят все лишения послереволюционного лихолетья, но не продадут ни-че-го. Лидочка выйдет замуж за итальянца Микеле Белуччи. Спустя 2 года три человека в черном — еще одна жертва троцкистской мясорубки — возьмут его на улице, и без суда и следствия расстреляют... Но Лида и Микеле успеют родить Элия, названного так итальянским дедушкой в честь любимого святого. Фамилия переиначится на русский манер. Так появится на свет он, Элий Белютин.
Она
Ее бабушка — из рода Тургеневых, единственная женщина в дореволюционнной России 20 века, окончившая Сорбонну. Математический факультет! Дедушка — последний дежурный генерал Николая Второго. После смерти мужа его военную форму и сапоги бабушка хранила свято, несмотря на весь риск. «Все мое детство прошло под двумя безворсными коврами из тургеневского дома», — скажет потом внучка Нина, Молева по отцу.
Им было по 25 лет, когда они встретились.
Старший лейтенант Молева, председатель актива школьников Москвы, прошедшая от подмосковной Немчиновки до Кенигсберга руководителем театрально-зрелищной бригады: «Моим первым приказом было: до конца войны — никакой любви! А мне — 16 лет...» (Ее звали «товарищ командир», и между выступлениями, в концертном грузовичке, она зубрила по школьному учебнику тригонометрию, чтобы сдать экзамены за 10 класс).
И младший лейтенант Белютин, в свои же 16 получивший Красную Звезду за то, что вывел 400 красноармейцев из окружения, контуженный, избежавший ампутации левой руки в военном госпитале только потому, что все время писал: не было ни кистей, ни бумаги, и он терпя боль, рисовал пальцем, на обороте больничных фактур...
Встретились — и уже не расставались.
Гриневское собрание — тысяча единиц хранения! — к этому времени уже 30 лет как покоилось на рукотворном «чердаке» дома на Никитском. Собрание целое и невредимое. Заплеванная коммуналка: -«Тут жила голь перекатная, мебель подбирали с помойки, даже поменять обои у них руки не дошли» — сохранила свою тайну. Когда молодой семье Белютиных вернули три комнаты, — княжна Курбатова, дожившая почти до 100, все очень подробно объяснила внуку, где искать! — они нашли коллекцию (худенькая Нина забралась по приставной лесенке первая) нетронутой, лишь в пыли...
«Ты от меня не уйдёшь»
Нина тогда уже была дипломированной актрисой, историком и искусствоведом, Элий занимался живописью — разворачивая холсты, распарывая мешки со скульптурами, «Мы понимали, почему Гриневы не продали ни одной картины — они бесконечно дорожили этой красотой, вошедшей в их кровь и плоть... Никаких комиссионок, никаких «сотбисов» — мы решили, что не продадим ни-че-го». Наследников у коллекции Белютиных не было: шестилетние сыновья-близнецы разбились в авиакатастрофе под Воронежем...
Она не может об этом говорить — и мы говорим о другом. Никитский, бирюзовые обои в плотной развеске старинных картин: кающаяся Магдалина, отдыхающая Венера, Мадонна с книгой глядят на нас со стен... Все озаряется ее колокольчиком-смехом, как будто ей и не 88, как будто не было двух месяцев слепоты после того, как умер муж, как будто нет этого одиночества, которое не скрасит ни Рубенс, ни да Винчи... Она вспоминает. Вспоминает, как венчались — тайно: потушены паникадила, заперта дверь в церковку на Преображенке, батюшка достает из кармана тюлевую занавеску-фату и после обряда быстро ее прячет обратно, свидетельница — дочь Бальмонта... «Вот теперь я спокоен, ты от меня никуда не уйдешь», — говорит муж жене. Вспоминает, как оба работали запоем: у нее — более ста опубликованных книг, у него — три тысячи учеников его студии «Новая реальность», куда тянулись первые барды — Окуджава, Высоцкий, Матвеева. Белютины встречались ночами, писали друг другу письма... Вспоминает, как в 1962-ом выставка «Новой реальности» была разгромлена Хрущевым в Манеже — отсюда историки поведут счет застою, конец оттепели: «Мазня! Мой внук нарисует лучше! Педерасты! Все запретить!» Как белютинцев начали травить газеты: «завелись тут махровые абстракционисты», как разорвали договоры с супругами издательства... На гонорар от 2 написанных совместно книг Белютины купили дачу в Абрамцеве, где студия обрела новое пристанище: дровяная печь, запах антоновских яблок — они называли это «островом свободы»... Выставки за рубежом, медали, признание иностранного зрителя — все это не искупало того, что на родине художник творил в молчании. И потрясение: правительственная телеграмма в первый день правления нынешнего президента: его указом Элию Белютину присваивался Орден Почета. «Неужели дожили?»- прижалась Нина к мужу...
Осталась одна
«Кроха! Единственная моя!.. — писал он ей. — Все наши годы ты была моим мотором. Без дня передышки. И ты была моим ничем не заслуженным чудом. Ты не замечала моих истерик, глупостей, капризов, словно видела завтрашний день поверх них... За нашими плечами оказалось 60 лет, которых я никогда не пожелал бы собственной дочери, просто любой женщине. Вечерами я смотрю, как ты все также кончаешь день за машинкой. Твои маленькие сильные руки скользят над клавишами, и кружок света выхватывает из темноты высокий чистый лоб, нетронутый временем овал лица, такой великолепный изгиб спины...» Элия Белютина не стало два с половиной года назад. И все это время его вдова дарила музеям его картины, издавала книги — его и о нем: «Только этим спасалась...»
— В последние годы Элий Михайлович тяжело болел, и единственная ко мне просьба была — чтобы никто этого не заметил.
И она старалась. Благодаря ее трудам никто ни о чем не знал, кроме врача, приходившего к 8 утра и вскоре покидавшего квартиру, в которой — никаких примет современности, кроме шума машин с бульвара. Старые дубовые окна, гриневские бирюзовые обои, картины, подсвечники, бюсты, сумрачные рамы, венецианские сундуки... Под этот сундук она однажды, в 2011, поставила в блюдечке воду и корм для подобранного в подъезде голубя с перебитым крылом. Его не интересовал да Винчи — картины не пострадали, зато вот без башмаков хозяина жить не мог. Через несколько дней после смерти Элия к окошку подлетела голубка — и увела за собой голубя: тот выпорхнул в распахнутую форточку. Выпорхнула душа...
— У меня самой сейчас ровно так же подбито крыло: оно разворачивается, но лететь я уже не в силах...
Его не стало, и она вынула из-под подушки записку. Последние слова в ней были: «Я молюсь тебе за твое упрямство, убежденность и любовь».
Сизый голубь еще долго-долго прилетал к родному окну...
Фамильную коллекцию Нина Молева завещала — России.
