180 лет назад, 27 января 1841 г., в семье мариупольского сапожника Ивана Еменджи родился сын Архип. Ему будет суждено стать одним из величайших русских художников.
Тем, кто никогда не слышал о художнике с такой фамилией, расстраиваться не стоит. Она ушла в небытие после Ревизии податного населения Российской империи 1857–1859 гг. Вместо неё появилась другая. Созвучная, но принципиально меняющая смысл. «Еменджи» по-татарски означает «трудовой, рабочий человек». А вот «Куюмджи» указывает на более высокий социальный статус – «золотых дел мастер», «ювелир». Впрочем, досталось и этой фамилии. В результате нескольких искажений, допущенных переписчиками, она превратилась в ту, которую знают все. Куинджи.
Нерусский русский?
Поистине всемирная слава, которой достиг художник Архип Иванович Куинджи, кое у кого провоцирует жгучее желание изъять его из условного русского пантеона и утащить к себе. Скажем, поклонники пантюркизма объявляют Куинджи своим на основании явно тюркского происхождения фамилии. Другие обращают внимание на место его рождения, чтобы настойчиво вносить художника в список «Сто великих украинцев». Сотрудник Третьяковской галереи, искусствовед Алина Ефимова обнаружила в печати начала XX в. и вовсе анекдотическое утверждение. Некий г. Меньшиков заявил, что он относит Куинджи к «выдающимся евреям России». Этого художник не стерпел и сам выступил в прессе: «Я принуждён заявить многоуважаемому г. Меньшикову, что я – русский. Предки мои – греки, которые ещё при императрице Екатерине переселились с южного берега Крыма и основали город Мариуполь и 24 деревни…»
Так что в своей национальной принадлежности он был уверен. А вот с годом рождения путался сам и путал других. Первый биограф Куинджи Михаил Неведомский, лично знавший пейзажиста, сообщал, что он родился в 1840 г. В паспортах и канцелярских запросах фигурируют также 1842 и 1843 гг. Непростой человек!
Тайна гения
Зигзаги его биографии действительно причудливы. Бывший подпасок, а потом скромный ретушёр в фотоателье вдруг получает от Академии художеств звание классного живописца. Неестественно быстро взлетает к самым вершинам славы и коммерческого успеха. Миллионер, владелец доходных домов, а живёт на 50 копеек в день и не имеет прислуги… Подобные парадоксы кажутся фантастикой и могут навести на мысли о какой-то тайне.
В реальности вся эта таинственность приписана Куинджи задним числом. Пожалуй, вплотную к разгадке подошёл только Илья Репин, вспоминавший своего товарища таким: «Он был с большими недочётами в образовании, односторонен, резок и варварски не признавал никаких традиций. Как истинный гений-изобретатель, он шёл от своего природного ума, верил только в свои личные воззрения на искусство… Академических рисовальных вечеров он не посещал, научные лекции наших тогдашних курсов также его нисколько не интересовали. До всего он доходил собственным умом».
«Я так вижу!»
Должны-то, может, и должны, но не все были готовы воспринимать «цветную революцию» Куинджи. Живописец Иван Крамской, познакомившись с картиной «Украинская ночь», писал Репину: «Его заходящее солнце на избушках решительно выше моего понимания. Я совершенный дурак перед этой картиной. Цвет на белой избе так верен, что моему глазу утомительно на него смотреть: через пять минут у меня в глазу больно, я отворачиваюсь и не хочу больше смотреть».
Значительная часть публики тоже чувствовала себя перед картинами Куинджи если и не совсем дураками, то уж точно одураченными. Многим даже казалось, что художник прибегает к каким-то шарлатанским приёмам – либо пишет на перламутре, либо подсвечивает картины с изнанки. Очевидцы вспоминали и такие разговоры: «Куинджи просто взял и развёл лунную краску. Красочка та секретная и дорогая, вот он и набухал её побольше, а все удивляются!»
Разговоры эти были небеспочвенны. Куинджи действительно дружил с химиком Дмитрием Менделеевым и физиком Фёдором Петрушевским, которых тогда интересовали проблемы цвето- и светопередачи в живописи, физические свойства красок и новые пигменты. Однако с этими учёными были дружны многие живописцы, а реальный прорыв смог осуществить только Куинджи.
Многие художники в оправдание своих экспериментов произносят сакраментальную фразу: «Я так вижу!» Но единственным, кто мог сказать это, не покривив душой, был Куинджи. Физик Петрушевский сконструировал спектрофотометр – прибор, позволяющий определить чувствительность глаза. И пригласил передвижников проверить себя. Вот что вышло: «Куинджи побивал рекорд в чувствительности к нюансом тонов до идеальных тонкостей, а у некоторых товарищей до смеху была груба эта чувствительность». Он действительно видел иначе – от природы.
«Надо много денег…»
Касалось это «иное видение» не только живописи, но и жизни в целом. Многих раздражал феноменальный коммерческий успех Куинджи и его деловая хватка. Согласно отчёту Общества поощрения художников, с 30 ноября по 14 декабря 1880 г. выставку одной его картины «Ночь над Днепром» посетили 12 929 человек. Это был безусловный рекорд, побить который смог потом только баталист Верещагин. И деньги гребёт лопатой – ту же «Ночь над Днепром» за «несуразно большую сумму» в 5 тыс. руб. приобрёл сам великий князь Константин Романов. А вкладывает средства в доходные дома, что совсем уж недостойно «настоящего художника».
Вот как сам Куинджи объяснял, зачем ему успех и деньги: «Это что же такое? Если я богат, то мне всё возможно: и есть, и пить, и учиться, а вот если денег нет, то значит будь голоден, болен и учиться нельзя, как было со мной… Но я добился своего, а другие погибают. Так это же не так, это же надо исправить, это надо вот так, чтоб денег много было! И дать их тем, кто нуждается, кто болен, кто учиться хочет…»
И он давал щедрой рукой. В 1904 г. Академии художеств – 100 тыс. руб. для выдачи 24 ежегодных премий, а пять лет спустя передал созданному им Обществу художников 150 тыс. руб. и своё имение в Крыму. После смерти этого миллионера была составлена опись его личного имущества: «Четыре мольберта, один этюдник, стенное зеркало в деревянной раме, скрипка в футляре».
