Знакомое многим утверждение: «Биография поэта - его стихи» - лютая банальность, переходящая в пошлость. К тому же оно чрезвычайно редко соответствует действительности. Исключения полагается знать в лицо и по имени. Одно из таких имён - Евгений Евтушенко.
Забавно, что его самого очень часто обвиняли в этих самых грехах - банальности и пошлости. Не в последнюю очередь по той причине, что он, дескать, «играет на понижение». Воспевая, скажем, социалистическое строительство, постоянно скатывается то в эротику, а то и вовсе в какую-то плебейщину, описывая такую низкую материю, как еда, которой в «настоящей поэзии» не место. 
«Махая колбасой»
Критики были правы лишь в одном. Еда в произведениях Евтушенко не просто присутствует, её там очень, прямо-таки до неприличия много. Местами именно она становится главным инструментом в описании окружающего мира. И пользуется поэт этим инструментом виртуозно.
Скажем, одно из ранних стихотворений - «О, нашей молодости споры!». В нём 28 строк. Но, чтобы передать общее ироническое настроение, драйв молодости и атмосферу студенческих посиделок, в принципе хватит и двух: «Здесь скульптор в кедах баскетбольных кричит, махая колбасой». Поскольку наряду с колбасой здесь же упоминаются такие простецкие закуски, как ситный хлеб и баклажанная икра, а также «бледный сидр» - откровенно плебейский напиток, сильно «дающий по шарам», категория колбасы вычисляется элементарно. Это самый дешёвый в 1957 г. сорт «Чайная». Что, кстати, подтверждают и мемуары поэта.
Отметим - в 28 строках еда фигурирует 4 раза. Это соотношение останется более или менее постоянным и дальше. И только в поэме «Мама и нейтронная бомба» 1982 г. еда станет не просто главным, а чуть ли не единственным образом и приёмом создания поэтической ткани. На 80 страниц текста 60 конкретных, снайперски точных упоминаний еды и продуктов. Если кому-то захочется воссоздать советские кулинарные реалии, лучшего пособия не найти.
Что такое советская кухня, Евтушенко демонстрирует в самом начале, когда говорит о судьбе комсомольской кожанки мамы: «Мать иногда закутывает ею кастрюлю, в которой томится картошка или пшённая каша». Народное и доступное. «Каша - пища наша, а щи - поповские». В конце поэмы фигурирует другой советский символ. Но уже символ роскоши и спецраспределителей: «Дед ставил на стол коробку конфет с неизменными вишнями в шоколаде».
В середине между этими двумя полюсами разворачивается натуральный кулинарный калейдоскоп. Память героя мечется по континентам и временам. Описывается то история семьи, то эротические приключения, то ужасы Великой Отечественной войны, то кошмар возможной войны ядерной. И везде расставляются маячки, связанные с тем, что человек в данный момент ест или собирается есть.
«Мы перед чувствами немеем». 10 цитат из стихотворений Евгения Евтушенко
Идеология еды
Местами это делается настолько неожиданно, что кажется несовместимым со здравым смыслом. Что может быть общего у еды и эротики, если это, конечно, не поедание клубники из пупка? А вот что. Герой в Италии любуется «интернационалом женских ног» и особо отмечает самые вожделенные: «Немецкие - сосисочно-мягкие, в рыжих веснушках, словно обрызганные гамбургской горчицей». Потом женские ноги, но уже отечественные, снова увязываются с кулинарией: «Но у московских девочек, воспитанных на болгарских соках, ноги росли с катастрофической быстротой». Кстати, точнейшая примета времени - поставки консервированных соков «Болгарпродукт» пошли в СССР именно тогда.
Местами всё идёт очень даже традиционно. Взять хотя бы ту же Италию. Какая первая кулинарная ассоциация с этой страной? Всё верно. Макароны. И вот первая картинка из кафе: «Два мрачных иранца, запутавшихся в спагетти». И немного погодя контрабандой появляется другой итальянский символ, который тогдашнему читателю расшифровать трудновато: «Дремал, переваривая минестроне, смотритель музея». Конечно, просто сказать: «Суп из сезонных овощей» - значило угробить заграничную романтику.
Потом герой перемещается в Сибирь, на Байкал. И пожилая буфетчица, узнав в герое сына своей первой любви и расчувствовавшись, собирает угощение, которое может быть только здесь: «А в избе, поставив на стол омулька и бруснику...»
В Белоруссии, куда героя заносит в поисках семейных корней, ему первым делом вполне ожидаемо подносят «гранёный стакан розового свекольного первака». А дальше идут картошка и особенные белорусские шкварки - идеальная закуска под самогон.
Но местами «презренная» тема еды доходит до впечатляющих высот. Иногда запросто перекрывая античные трагедии: «Прозрачные от голода дети блокадного Ленинграда тянутся к жёлтым фонарикам ёлочных мандаринов, а когда срывают, не знают, что с ними делать».
«Мама крутила начинку для сибирских пельменей». «Баба-Яга толкла в ступке грецкие орехи для сациви». «Василиса Прекрасная мечтательно делала фаршированную рыбу».
Идеальное советское братство народов, где нет и быть не может Иуд, сопровождается идеальной советской трапезой. «За столом никто у нас не лишний». Наверное, таким и должен быть настоящий советский фьюжен.
Сациви
Нелли Додуа, повар грузинского цеха ресторана «Страна, которой нет»:
Ингредиенты:
- Филе бедра курицы - 100 г
- Очищенные грецкие орехи - 100 г
- Стебли кинзы - пучок
- Чеснок - 3-4 зубчика
- Зелёный острый перец - 1/2
- Хмели-сунели, соль - по вкусу
- Вода - полстакана
- Ореховое масло для украшения
Для отваривания курицы:
- Репчатый лук - 1 шт.
- Стебель сельдерея - 1 шт.
- Чеснок - 2-3 зубчика
- Соль - по вкусу
Как готовить:
- Курицу очистить от кожи и жира, нарезать крупными кусками.
- В кипящую воду положить сельдерей, лук, чеснок. Потом курицу. Варить мясо до готовности, в самом конце посолить.
- В блендер положить орехи, хмели-сунели, колечки зелёного перца, стебли кинзы, чеснок и соль. Налить холодной воды.
- Пробивать в блендере долго, несколько минут, в несколько приёмов. Добиться консистенции жидкой сметаны.
- Остывшую курицу положить на тарелку, залить соусом, капнуть ореховое масло для украшения.
